Убийство в ЦРУ

— Я начинаю считать от одного до пяти, — говорил он. — Когда я скажу «пять», вы проснетесь, почувствуете, что вам по-настоящему хорошо, и забудете обо всем, что происходило в последние несколько минут. Потом кто-то скажет вам: «Какие хорошенькие шарики!» Когда вы это услышите, то почувствуете, как ваши руки снова делаются очень легкими и как они поднимаются в воздух. Вы не станете пытаться останавливать их, потому что парение рук вам будет очень приятно. Готовы? Один — два — три — четыре — пять.

Веки у Мэйер затрепетали, глаза открылись. Увидев, что руки у нее подняты, она тут же опустила их и произнесла:

— Здорово, я будто поспала всласть!

Все зааплодировали, и вскоре центром общего внимания стал кувшин с пивом.

Минут двадцать спустя приятель гипнотизера, заранее предупрежденный, как бы между прочим сказал Мэйер: «Какие хорошенькие шарики!» Все участники вечеринки знали, что сейчас последует, и теперь внимательно следили за Барри Майер. Она зевнула. Довольная улыбка скользнула по ее лицу, и руки воспарили к потолку.

— Зачем ты это делаешь? — завопил кто-то.

— Не знаю. Просто… мне приятно.

Гипнотизер попросил ее опустить руки.

— Нет, — ответила Барри. — Мне не хочется.

Тогда гипнотизер быстро повторил предварительный сеанс и втолковал девушке, что руки у нее нормальные и что нет никаких воздушных шариков, наполненных гелием. Он сосчитал до пяти, Барри тряхнула головой, тем дело и кончилось.

Позже, когда Коллетт с Барри оказались на каком-то ужине, тянувшемся всю ночь, и пили кофе, усевшись в беседке, Коллетт сказала:

— Ну ты и притвора!

— А-а?

— Да я про ту сцену с гипнозом, про руки твои, парящие в воздухе, и про все остальное. Ты ведь все это знала, правда?

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Ведь ты же подыгрывала. Не было у тебя никакого сна или гипноза.

— Вот еще! Я в самом деле была под гипнозом. Во всяком случае, я думаю, что была. Я не очень-то много запомнила, помню только, что чувствовала себя так легко и спокойно. Так здорово было!

Кэйхилл откинулась на спинку стула и пристально посмотрела на подругу.

— Какие хорошенькие шарики! — спокойно произнесла она.

Барри огляделась вокруг.

— Какие шарики?

Коллетт вздохнула и допила кофе, по-прежнему убежденная в том, что подруга, ублажая гипнотизера, подыгрывала ему.

Когда она закончила свой рассказ, Джейсон Толкер обратился к ней со словами:

— Нельзя быть такой недоверчивой, Коллетт. То, что вы сами оказались невосприимчивой, вовсе не означает, что восприимчивой не была Барри. Люди отличаются друг от друга по своей способности впадать в иное состояние, вроде гипноза.

— Должно быть, Барри очень восприимчива. Невозможно было поверить, что тот студент взял и внушил ей сделать то, что она сделала, если только… если только она попросту, шутки ради, не подыгрывала ему.

— У меня нет сомнений, что лично вы, Коллетт, гипнозу не подвержены, — сказал, улыбаясь, Толкер. — Вы для этого слишком циничны и слишком озабочены возможностью утратить самоконтроль.

— Это так плохо?

— Нет, конечно, но…

— Вы когда-нибудь гипнотизировали Барри?

Он помолчал, словно унесся мыслями в прошлое, вспоминая, потом сказал:

— Нет, этого я не делал.

— Вы меня удивили, — призналась Кэйхилл. — Коль скоро она была такая впечатлительная и…

— Не впечатлительная, Коллетт, — восприимчивая.

— Все равно. Если она была такой восприимчивой, а вы используете гипноз в своей практике, то я думаю…

— Вы переходите грань доверительности в отношениях между врачом и пациентом.

— Простите.

— Не исключено, что вы гораздо более подвержены гипнозу, чем сами думаете. В конце концов с гипнозом вы столкнулись всего раз, да и то на уровне студенческой самодеятельности. Хотите, я попробую?

— Нет.

— Может помочь отвратить вас от еды, грозящей полнотой.

— Продолжу уповать на силу воли, так что — спасибо.

Он пожал плечами, нагнулся к ней и доверительно спросил:

— Зависнуть под кайф нет желания?

— Чем?

— Сами выбирайте. Марихуана. Кокаин. Все, что у меня есть, самого лучшего качества.

Приглашение попробовать наркотики было Кэйхилл не в новинку, но его предложение ее обидело.

— Вы же врач.

— Я врач, который наслаждается жизнью. У вас сердитый вид. Никогда не приходилось улетать или зависать?

— Предпочитаю выпивку.

— Чудесно. Что будете пить?

— Я не имела в виду — сейчас. В общем-то мне пора.

— Что, я вас на самом деле обидел, да?

— Обидели? Нет, только досадно, что вы именно этим удосужились закончить вечер. А он мне так нравился. Отвезете меня домой?

— Несомненно.

Сказано это было едва ли не грубо, доктор выглядел раздраженным.

Он остановил машину возле ее гостиницы, заглушил двигатель.

— А знаете, Коллетт, Барри вовсе не была такой, какой вы ее считали. Она охотно употребляла наркотики и не так уж редко.

Кэйхилл повернулась к нему лицом, глаза ее сузились.

— Во-первых, я вам не верю. А во-вторых, даже если это правда, для меня это не имеет никакого значения. Барри была высокой, стройной, и ее волосы отливали золотом. Я же низенькая, могу растолстеть, и волосы у меня черны. Благодарю за славный вечер.

— Ведь я сдержал свое обещание, не так ли?

— Которое из них?

— Не делать никаких поползновений в вашу сторону. Увидимся ли мы снова?

— Не думаю. — Тут же в сознании ее промелькнула мысль, что, может, лучше поддерживать контакт с ним как с возможным источником информации. Она уже узнала от него про Барри то, о чем прежде не ведала, а это в конце концов и было целью ее пребывания в Вашингтоне. Она попыталась смягчить отказ:

— Пожалуйста, Джейсон, не поймите меня превратно. Я немного не в себе в последние дни, возможно, все в кучу свалилось: и разница во времени после полета, и боль из-за смерти Барри, да и много чего другого. Дайте мне разобраться, куда и зачем мне следует явиться в ближайшие несколько дней. Выберется свободное время, я вам позвоню. Договорились?

— «Не звоните нам — мы вас разыщем сами».

Она улыбнулась.

— Вроде того. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи. — Лицо у него снова сделалось жестким и сердитым, а в его взгляде она увидела такую жестокость, что невольно вздрогнула.

Кэйхилл вылезла из машины (на сей раз он не потрудился выйти, чтобы открыть ей дверцу) и пошла ко входу в гостиницу, где швейцар, захваченный врасплох ее внезапным появлением, едва успел открыть перед нею дверь. В дальнем углу фойе она разглядела Верна Уитли. Он устроился в кресле лицом к двери. Заметив ее, вскочил и бросился навстречу, едва она переступила порог.

— Верн, ты-то что здесь делаешь? — спросила она.

— Есть новости, Коллетт, и, думаю, нам лучше обсудить их.

14

Утро следующего дня застало Кэйхилл вместе с Верном Уитли на квартире его брата. По телевизору шла программа «Доброе утро, Америка». На кофейном столике лежала утренняя газета. Начало статьи на первой полосе, набранное чуть ли не гигантским шрифтом, буквально бросалось в глаза Коллетт.

«УБИТ СТОЛИЧНЫЙ ЛИТАГЕНТ

Дэйвид Хаблер, тридцати четырех лет, литературный агент джорджтаунской фирмы „Барри Мэйер Ассошиэйтс“, вчера вечером найден убитым в одном из проулков Росслина. Представитель полицейского управления Росслина, сержант Клэйтон Перри, заявил, что смерть наступила, очевидно, после того, как сердце жертвы пронзил острый предмет.

По словам того же представителя, очевидным мотивом убийства является ограбление. У жертвы отсутствует бумажник. Личность убитого установлена по визитной карточке, найденной в кармане».

Далее в статье сообщались разрозненные сведения о Хаблере. Смерть Барри Мэйер упоминалась в последнем абзаце: