Страница 24 из 33
— Лихо[20] мне с тобой. В выходной и то из дому бежишь.
Вяло пожевав вареник, Грицько отодвинул тарелку, встал:
— Голова что-то разболелась, Марийка. Я лучше лягу.
— Вот тебе и на! Я готовила, варила… Твои же любимые, с сыром. Что с тобой, Грицю? Может, простудился? Так я чай вскипячу, с сушеной малиной попьешь.
Удивляясь резкой перемене в настроении отца, Славка тихонько ушел в спальню, быстро разделся и нырнул под одеяло.
Утром Горишний торопливо позавтракал, постоял у кровати сына и простился с женой.
Рейсовый автобус на Верхотурье, которым удобнее всего было добираться на промысел, прибывал минут через сорок. Но Горишний не стал ждать этого автобуса. Он сел в машину, которая шла в противоположную сторону.
2
В то время, когда оператор Грицько Горишний задумчиво сидел в автобусе, майор Петришин подходил к дому, где жил полковник Шелест.
Дверь открыла Олеся. Племянница полковника жила у него больше года и была здесь полновластной хозяйкой. Петришин помнил, как в квартире Шелеста впервые появилась застенчивая, по-деревенски одетая девушка. Она приехала с Волыни, откуда был родом полковник, поступать в медицинский институт. У Терентия Свиридовича семьи не было, жил он одиноко, поэтому и слушать не захотел племянницу, когда она заговорила о студенческом общежитии.
Олеся осталась, и с той поры в квартире все изменилось. Не очень уютные, полупустые раньше комнаты, куда хозяин иногда не заглядывал по нескольку дней, теперь стали неузнаваемыми, приобрели уютный, приветливый вид.
В прихожей пахло духами и табаком «Золотое руно». На работе Шелест никогда не курил, а дома иногда набивал короткую трубку, которая всегда лежала на письменном столе.
Олеся, одетая в цветастое ситцевое платье, стояла на пороге и улыбалась. Петришин смущенно мял в руке шапку, не зная, куда ее деть. Каждый раз, когда майор приходил сюда, он невольно ловил себя на мысли, что думает о том, кто откроет ему — сам Терентий Свиридович или Олеся. И хотя заранее знал, что в воскресенье откроет обязательно она, какая-то скованность появлялась в нем, когда он видел перед собой эту большеглазую хрупкую девушку с тяжелым узлом уложенных кос. Олеся тоже чувствовала его замешательство, сталкиваясь с ним на пороге, и старалась быстрее спрятаться в свою комнату. Иногда, разговаривая с полковником, Петришин вдруг замечал, что прислушивается к постукиванию Олесиных босоножек, думает о ней и хочет угадать, что делает она там, за стеной.
В такие моменты Петришин слегка краснел и хмурился, сердясь на себя и боясь, что не сможет скрыть свои мысли от полковника.
— Здравствуйте, Олеся. Терентий Свиридович дома? — майор старательно вытирал ноги о плетеный коврик.
— Дома. Ждет вас и скучает, — Олеся взяла у него шапку, повесила на вешалку.
— Что нового в институте? — спросил Петришин и подумал, что вот сейчас она выскользнет из передней и не выглянет из своей комнаты до тех пор, пока он не станет прощаться с Шелестом.
Олеся качнула головой.
— Новостей много, — тихо сказала она и все еще стояла, опустив глаза, носком туфли поправляя сдвинувшийся в сторону коврик.
— День чудесный, весной на дворе пахнет, — снимая шинель, проговорил Петришин. — Выходной сегодня, а вы дома.
Олеся показала глазами на дверь, которая вела в гостиную:
— Дядя часто забывает о выходных днях. Разве так можно, Арсений Тарасович? Вам ничего, а ему отдыхать надо, у него больное сердце.
— Значит, я виновник его забот в дни отдыха?
— Что вы! Наоборот. — Спохватившись, она тут же добавила: — Наоборот, когда вы с дядей, мне почему-то кажется, что он всегда чувствует себя хорошо.
Из-за двери послышался голос Шелеста:
— Заходите, майор, заходите. Что вам кляузничает там студентка?
Девушка слегка покраснела и, видно стыдясь своей смелости, по-дружески кивнула Петришину, пропуская его в гостиную.
Шелест сидел на диване, обложившись газетами. Шелковая тенниска и тщательно выглаженные шоколадного цвета брюки молодили его. На лице не видно было усталости, как будто он отдыхал перед этим по крайней мере неделю.
— Привет, Арсений Тарасович, привет! Садитесь. Я побеспокоил вас в выходной день не случайно. Лейтенант Валигура доложил: ночью Горишнего навестили. Женщина. Валигура проводил ее до Остудиева. Она оказалась дочкой покойного униатского священника Квитчинского. Во время оккупации служила переводчицей в жандармерии.
— А что Горишний? — скрывая волнение, спросил Петришин.
— Валигура вернулся в село утром. Горишнего дома уже не было. Странно, что он уехал в воскресенье, не побыв с семьей. Не кажется ли вам, что наступило время встретиться нам с Горишним? Или вы уверены, что он сам придет к нам?
— Думаю, придет. Если визит гостьи связан со старым, он должен прийти.
— Будем надеяться, — сухо сказал Шелест. По лицу майора пробежала тень. Полковник отложил газету в сторону, уже мягче продолжал: — Понимаю, Арсений Тарасович. Трудно разочаровываться в человеке. Но иначе мы не можем, не имеем права… Если Горишний не придет сегодня сам, придется съездить к нему. Но еще не все потеряно. Сейчас без четверти два. До вечера еще много времени. Будем надеяться. А теперь обедать, юноша, — закончил Шелест, меняя тему разговора.
— Спасибо, Терентий Свиридович. Я только что…
— Оставьте. Знаю, как было «только что». Столовая, винегрет и кефир. По себе знаю. А теперь у меня хозяйка в доме, — голос полковника звучал с хитрецой. — И еще какая хозяйка, правда ведь?
Они втроем сидели за столом. Отпивая маленькими глотками кофе, Петришин незаметно посматривал на Олесю. Она сидела напротив, замечала его взгляды и улыбалась.
Обед подходил к концу, когда за стеной раздалась трель телефонного звонка. Петришин с надеждой посмотрел на полковника. «Может, Горишний?»
Шелест быстро вернулся из кабинета.
— Ну, молодые люди, я вынужден отлучиться на часок. А вы смотрите, телевизор. Подождите меня, Арсений Тарасович, я скоро вернусь. А ты, студентка, — он погрозил Олесе пальцем, — не вздумай снова уткнуться в книги. На сегодня хватит. Развлекай гостя, чтобы не заскучал. — У глаз Шелеста сбежались лукавые морщинки.
Майор и Олеся остались вдвоем. На матовом экране телевизора мелькали кадры из какого-то фильма. Фешенебельные виллы и роскошные лимузины, мужчины в смокингах, огни реклам, стук биллиардных шаров, дым сигар, суетня ресторанных официантов.
— Вам нравится? — спросила Олеся.
— Не очень…
Щелкнул выключатель. Экран медленно погас.
— Не возражаете, Арсений Тарасович? Давайте лучше поговорим, — просто сказала она.
Незаметно шло время. Олеся рассказывала об институте, о том, как сначала терялась в большом городе, скучала о своем селе, о реке Горынь. А теперь привыкла. Студенческая жизнь такая интересная, и вокруг столько нового…
Майор уже едва не отважился предложить Олесе пойти вечером в театр или в кино, как снова зазвонил телефон. Глянув на будильник, Петришин даже не поверил, что с тех пор, как ушел Шелест, прошло больше часа.
— Арсений Тарасович! — позвала Олеся. — Вас дядя просит.
В трубке послышался знакомый грубоватый баритон.
— Я послал за вами машину. Есть кое-что новое. И передайте моей студентке, что я, пожалуй, вернусь домой поздно. — Шелест сделал паузу, закашлялся или засмеялся, трудно было разобрать. — Свидание на вечер назначать ей не советую, вы тоже освободитесь не раньше моего.
3
Войдя в служебный кабинет начальника, Петришин увидел на уголке стола разрезанный пакет. Полковник сидел вполоборота к окну, рассматривал какую-то фотографию.
— Не дает вам старик покоя! Верно? Но такая наша служба. — Шелест бросил фотографию на стол, но тут же снова потянулся к ней и передал Петришину. — Взгляните на сию личность. Как бы вы думали, кто это?
20
Беда.