Горе побежденным

 - А женщины его интересовали?

 - На моих глазах, с год, у него на содержании была одна певичка,  потом он начал ухаживать с серьёзными намереньями за какой-то молодой девушкой, а она возьми и выйди замуж. Но это было давно. Нравились ему некоторые светские дамы, он мне сам говорил, но это было всё без последствий. А уж, как он надел себе на палец «Чёрное сердце», так и вовсе перестал на женский пол смотреть. Особенно, после смерти моей семьи.

 - Вы упомянули фамилию Островерхова. Кто он?

 - Капитан из Павловских казарм. Картёжник. Находится в долгосрочном отпуске в связи с домашними обстоятельствами, которых нет, и никогда не было. Обстоятельства, надо полагать, куплены за деньги. Живёт открыто, на Берсеньевке. У него играют.

 - В каких отношениях этот господин был с Поливановым?

 - В сложных. В своё время Островерхов требовал с Алексея возврата выигранных у него денег.  Дескать,  «Чёрное Сердце» на пальце сродни шулерству, и Поливанов садится играть наверняка.

 - И что Алексей Алексеевич?

 - Сказал, что он мог бы вернуть деньги честному игроку, а не такому прохиндею, как Островерхов, у которого в доме ловили за руку игроков и «на маяке», и на «порошковых картах».

 - А это ещё что такое?

 - Мошенничество. «Играть  на маяке» означает получать от сообщника, который стоит позади играющих, необходимые сведения о картах соперника. «Порошковые карты» - тоже шулерский приём: специальным порошком забеляют очко на карте, а во время игры, по необходимости, быстро стирают. Такой фокус проходит при игре втёмную. Кстати, отсюда и пошло выражение «втирать очки».

 - Чем закончилась их пикировка?

 - Ничем. Выпили шампанского и разошлись.

 - Как так? А не мог Островерхов  затаить зло против  Поливанова?

 - Не думаю. Отношения у них были сложные, но до открытого конфликта никогда не доходило. При всей своей невыдержанности, капитан знал цену Алексею. У него можно было занять   денег на любой срок, он, хоть и был третейским судьёй в карточных спорах, но никогда не лез в чужие дела и никого не осуждал. Его за это ценили.

 - Скажите, как это капитан вдруг попал в члены Английского клуба?

 - Он из рода шведских баронов Флемингов.

 - Держи карты ближе к орденам, – скомандовал попугай.

 Собакин понимающе кивнул.

 - Эх, Василий Андреевич, как бы нам узнать, с кем ваш друг в тот день собирался ужинать?

 - Я, к сожалению, даже не представляю, у кого можно это узнать. В тот день Лавренёв уехал домой отсыпаться, а мы часов в шесть  вечера стали собираться в клуб. Собственно собирался Алексей, а я курил и его ждал. В семь, а может и позже, мы были там, прошлись по залам, посидели где-то вдвоём, уже не помню где, рассказывали анекдоты, смеялись. Потом он встал и пошёл искать старшего официанта, чтобы лично ему заказать ужин, а я ушёл играть в «адскую».  И, даже, когда ему стало плохо, и его увезли, я ничего не знал. Мы сидели за игрой безвылазно до шести утра. 

 - Вы хорошо помните, что играли именно до шести?

 - Не захочешь – запомнишь. Нам всем пришлось платить за ночное пребывание в клубе. За тридцать минут штрафная плата – 25 копеек серебром. По истечении каждого следующего срока  сумма удваивается. Плюс - пенни. С часу ночи, каждые полчаса  по всем залам проходит лакей и звенит в колокольчик. Так что, в шесть утра с каждого носа приходилось по 128-ми  рублей и  127-ми  рублей 75-ти копеек пенни. Это, не считая платы за карты и чаевые карточнику и маркёру, которые сидели с нами до утра. Так-то вот. А про смерть Алексея я узнал только на следующий день, когда, выспавшись, приехал опять в клуб.

 - Что ж, спасибо за откровенный разговор, – начал откланиваться Вильям Яковлевич. – Разрешите вас навестить, если будут ещё вопросы.

 - Чем могу – постараюсь помочь, – полковник пожал сыщикам руки.

 Когда шли к выходу, слушали истошный крик неугомонной птицы:

 - Гни углы с головой! Твоя убита – моя танцует!

   - Где-нибудь пообедаем и поедем знакомиться к господину Островерхову, – решил Собакин. – Адрес я знаю.

 Стояла жара. От пыли Москву будто напудрили. На дорогах потные, взмыленные лошади, облепленные оводами и мухами, мотали головами и без конца чихали. Сыщики дошли до шумной и грязноватой Пятницкой. Там начальник завёл Александра Прохоровича в приличный, купеческого вида, трактир.

 - Это вам не «Славянский базар», и не стряпня Канделяброва, но кормят здесь малороссийской кухней весьма прилично, – отметил Вильям Яковлевич. – Возьмём полтавский борщ с пампушками и поросёнка. Здесь их коптят и подают с отличной гречневой кашей.

  У Ипатова блеснули  глаза. Что-что, а поесть он любил. Начальник ел мало, поминутно морщился и был всем недоволен.

 - Что скажете о полковнике?– спросил он, отодвигая от себя почти нетронутую закуску – грибы в сметане.

 - Попугай такой забавный.

 - У полковника другое имя.

 - Извините, – поправился помощник. – В общем и целом – приличный человек. Сразу видно, что они с Поливановым были друзьями. Что ещё сказать - не знаю.  Думаю, что он был с нами откровенен.

 - Я вас учил, Александр Прохорович, по возможности, примерять на себя обстоятельства человека, которого мы разбираем, чтобы скорей понять его психологию. Теперь слушайте и перестаньте колотить ложкой по дну тарелки. Учитесь есть беззвучно, даже, если вы очень голодны.

 - Извините.

 - И вы меня извините  – я хочу вам только добра, – мягко сказал Вильям Яковлевич и продолжил: - Итак. Из рассказа полковника ясно, что они с покойным были друзьями. Причём, господин Поливанов ни в чём не отказывал своему другу и, в особом случае, возился с ним, как нянька. Теперь смотрите, что происходит. У полковника в одночасье умирает этот самый друг при странных обстоятельствах. С его руки пропадает  совершенно фантастическое кольцо. А полковник  молчит. Он не поднял скандал, не заявил в полицию, чтобы начали расследование хотя бы из-за пропажи такой ценности. Ведь у Поливанова из родни – никого. В конце концов, он мог бы сам попытаться разобраться в случившемся или нанять частного сыщика в память друга. Но, нет. А желание завладеть алмазом могло быть. Он теперь, как и Поливанов, совершенно один. Ему «Чёрное сердце» сейчас по плечу. И в его случае, это было бы оправдано: свои жертвы камню, как говорил покойный князь Глебовский, он уже принёс. Вспомните,  как полковник говорил о Поливанове – «он ощущал себя избранником судьбы». Обладать таким камнем – большой соблазн, а для игрока, тем более.

 - Верно, – кивнул помощник. - Ушинский не спросил о кольце. Как будто его это не интересовало.

 - Вот именно. По его словам, он верит в особенные свойства «Чёрного сердца» и с ним связаны самые драматические события его жизни. А это значит, что ему не может быть безразлична судьба камня. Сейчас в среде картёжников у каждого в голове вопрос: где кольцо? А тут приходят к нему сыщики, которые разбирают это дело и, может, уже что-нибудь знают о пропаже, а полковник  ни гу-гу. Ни одного вопроса. Ему это не интересно? Не может быть. А вдруг наоборот: он знает, где кольцо и это для него никчёмный разговор.

   На Берсеньевскую набережную сыщики поехали вдоль Москвы-реки. Лёгкий ветерок со стороны Лужников и быстрый бег извозчичьей лошадки приятно освежал их, разгорячённые под палящим солнцем, лица. По другой стороне проплывал величественный Кремль, у которого кое-где отлогие стены  изрядно «поседели» от пыли.

 - Дожжа надо у Бога просить, – вздохнул возница. – Ещё одна такая неделя и загоримся.  Вчерась, на Солянке полыхнуло – насилу затушили, а то быть бы на Москве большой гари.

 На Берсеньевке нашли дом капитана. Он был задвинут в закоулок между мучными складами и кондитерской фабрикой «Товарищество Эйнемъ», откуда благоухало ванилью и шоколадом.