Страница 61 из 63
— Хорошо, я подумаю, — сказал он Вейссе.
Шпион-коммерсант удалился, довольно потирая руки.
Домбровский немедленно потребовал созвать Комитет общественного спасения, недавно организованный. Он просил также прибыть туда Росселя и Врублевского.
— Мой план таков, — заявил Домбровский, когда все собрались. — Я притворюсь, что согласен на предложение Тьера. Для придания правдоподобности я немного поторгуюсь…
— Где происходят ваши свидания с этим мерзавцем? — придирчиво спросил Феликс Пиа, которого Домбровский недолюбливал, считая его крикуном и пустомелей.
— Улица Мишодьер, 8, недалеко от Пассажа Шуазель. Кстати, именно там, как я попутно выяснил, происходит вербовка версальских изменников. Я узнал их имена. Вот они.
С этими словами Домбровский положил на стол исписанный лист бумаги.
— Можно продолжать? — спросил он, обводя глазами присутствующих.
Получив согласие, он продолжал:
— Я скажу этому типу Вейссе, что я согласен открыть версальцам одни из ворот Парижа. Неподалеку от ворот я устрою засаду. Когда версальцы войдут, я думаю, в количестве двух или даже трех корпусов, мы внезапным нападением уничтожим их. Это и есть мой план, своеобразный троянский конь, вывернутый наизнанку.
— Сколько людей вам нужно? — спросил Делеклюз.
— Не менее двадцати тысяч пехотинцев и не менее пятисот артиллеристов с соответствующим количеством орудий.
— Блестящий план! — вскричал Россель.
К мнению военного делегата присоединились и остальные члены Комитета общественного спасения — Эд, Арно, Гамбон, Бильоре.
— У меня вопрос, — заявил Врублевский.
Домбровский с интересом посмотрел на старого товарища. Тот повернулся к Росселю.
— Скажите, гражданин военный делегат, — сказал Врублевский, — вы сможете предоставить генералу Домбровскому то количество людей, которое он просит?
— За этим остановки не будет, — уверенно ответил Россель.
Уже все расходились, когда Феликс Пиа вдруг крикнул своим тонким, срывающимся голосом:
— Нравственно ли это?
Никто не обратил на него внимания.
Домбровский попросил Росселя прислать людей для засады за сутки до впуска версальцев. Россель обещал. Когда пришел назначенный день, вместо двадцати тысяч пехотинцев пришли три тысячи и вместо пятисот артиллеристов — пятьдесят. План Домбровского рухнул.
Нахмуренные брови Росселя, его четкая манера выражаться, его скупые резкие жесты говорили о том, что перед вами энергичный человек. «Ты рожден быть диктатором», — говорил его друг и поклонник Жерарден. Да и вообще не было недостатка в советчиках, которые нашептывали Росселю, что они ждут от него нового восемнадцатого брюмера. Никто из них не подозревал, что душевное существо Луи Росселя совсем не соответствовало его внешности: он был нерешителен, склонен к колебаниям, поверхностен, подвержен влиянию момента, мимолетного настроения. Домбровский быстро разгадал его.
— При всей мужественной наружности нашего нового военного делегата, — сказал он Врублевскому, — он по натуре своей баба, и притом довольно капризная.
Сменив Клюзере, Россель ничего не переменил в системе его управления, если только это можно было назвать системой. По-прежнему военный делегат не мог изобрести новой тактики для отражения натиска версальцев. То, что казалось в Росселе силой, на поверку оказалось просто педантизмом. Он был кабинетным стратегом, передвигавшим фигурки на карте. К тому же он был высокомерен и не допускал контакта между собой и проливавшими кровь фронтовиками.
В результате яростных атак, несмотря на героическую защиту коммунаров, 9 мая версальцы овладели фортом Исси. В этот день Россель предстал перед Центральным комитетом Национальной гвардии, который вызвал его для объяснений. Он обещал Центральному комитету, что завтра предпримет решительное наступление на Версаль через Кламарский вокзал, расположенный между фортами Исси и Ванв.
Он этого не сделал. В Коммуну пришли защитники фортов инженер Рист и командир 141-го батальона Жульен. Они умоляли Росселя о присылке снарядов и хлеба. Он ответил им:
— Я вправе расстрелять вас за то, что вы покинули свой пост.
Жульен с забинтованным плечом (его ранило разрывной пулей) ответил:
— Я не знаю, вправе ли вы, гражданин военный делегат, занимать ваш пост.
Россель не посмел арестовать его. Вместо ответа он принялся цитировать произведения Карно, революционера 1791 года.
На следующий день парижане были поражены заявлением Росселя. Оно было напечатано во всех газетах и расклеено на стенах домов:
«Граждане члены Коммуны! Вы назначили меня военным делегатом. Отныне я считаю, что более не могу нести ответственность за командование там, где все уклоняются от боя и никто мне не повинуется. Я пытался организовать артиллерию, Коммуна уклонилась и не приняла никакого решения. Неприятель предпринял на форт Исси ряд рискованных и неблагоразумных атак, за которые я покарал бы его, если бы я имел в своем распоряжении хотя бы незначительные военные силы. Для меня существуют лишь две линии поведения: мне остается или уничтожить препятствия, мешающие моей деятельности, или удалиться. Препятствия я не могу уничтожить — их источник в вашей слабости. Я удаляюсь. Я готов к аресту и имею честь просить вас приготовить мне камеру в тюрьме Мазас».
Парижане не знали, чему больше удивляться: неспособности Росселя, глупости ли его, или самохвальству? Но тут была и еще одна сторона: это странное заявление, опубликованное Росселем в газетах, молниеносно стало известно в Версале и таким образом выдало противнику слабые стороны Коммуны. Это было равносильно измене.
Так это и расценила Коммуна. Пиа вскричал:
— Я вам говорил, что он изменник! Вы не хотели мне верить.
Постановили: арестовать Росселя. Его оставили до заключения в тюрьму под надзором Шарля Жерардена, его ближайшего друга. Тот не замедлил выпустить его. Россель вышел на улицу, вскочил в проезжающий фиакр и исчез.
Коммуне не оставалось ничего другого, как обнародовать прокламацию:
«…Измена прокралась в наши ряды… Сдача форта Исси, о чем сообщил в своем бесстыдном воззвании подлец Россель, предавший этот бастион, только первый акт драмы… После потери Исси готовится заговор монархистов… Все нити заговора в наших руках. Большая часть заговорщиков арестована…»
Прочтя это воззвание, Домбровский пожал плечами и переглянулся с Врублевским.
— Какие они дети! — сказал Ярослав. — Я думал, что наивность — это национальная черта польских революционеров. Но вот перед нами самая передовая нация Европы. Они еще более доверчивы и неблагоразумны, чем были мы в шестьдесят третьем году.
— Но ведь это и есть, — сказал Врублевский, — признак душевной чистоты и благородства помыслов. Это и есть отличительная черта революционеров независимо от их национальной принадлежности…
— Кто же теперь будет военным делегатом?
— Тот, кто должен был быть им с самого начала.
— Делеклюз?! — вскричал Домбровский.
— Да.
— Я вижу, это тебя не радует. Почему?
— Поздно, Ярослав…
Делеклюз вступил в обязанности военного делегата одиннадцатого мая.
Уже на следующий день он смог обрадовать парижан победой. Маленькой, частной, но все же победой. Ночью Домбровский, став во главе своего любимого батальона, выбил версальцев из парка Саблонвилль. Коммуна в тот же день опубликовала приказ:
«128-й батальон заслужил признательность республики и Коммуны».
В этот же день организованный в Швейцарии отряд Красного Креста вывез из Парижа через немецкие расположения группу женщин и детей. Среди них была Пеля Домбровская с детьми. Это было сделано вопреки сопротивлению Тьера. Прогрессивная общественность Европы была на стороне восставших парижан. Маркс писал в эти дни:
«Коммуна присоединила к Франции рабочих всего мира».