Страница 41 из 73
Твитч жует свою пасту, и дразнится:
— Я думаю, тебе просто нравится говорить «ньокки».
Я подтверждаю его догадку, с практически королевским поклоном, тихо говоря:
— И это тоже.
К моему восхищению, мы много болтаем, и я узнаю, что Твитч сбежал из дома, потом на четыре года попал в тюрьму для несовершеннолетних, до своего шестнадцатилетия. Мне хотелось бы возразить, что эта история неправдоподобна, но по опыту своей работы, подобное я вижу постоянно.
— За что ты попал в тюрьму для несовершеннолетних? — спрашиваю я, жуя небольшой кусочек сыра.
— Нападение с нанесением побоев.
— Слишком много для ребенка за нападение.
Тут он, вспоминая, добавляет:
— Нападение на офицера полиции.
Я сжимаю губы. Да. За это могут.
Сворачивая кусочек прошутто, я вожусь с ним дольше, чем полагается:
— А татуировки?
Он пожимает плечами:
— Первую я сделал в тюремной камере, когда мне было четырнадцать. Потом это вошло в привычку, — он поднимает брови на слове «привычка». — У нас не было нужных инструментов, чтобы хорошо все сделать. Мы использовали чернила от ручки и булавки. Как правило, все они были заражены, — он смеется: — Много первичных татуировок я покрыл новыми, но у меня все еще осталось несколько, которые для меня кое-что значат. Они важны. Я сохранил их, чтобы быть уверенным, что не забуду.
Хотя мой разум хватает меня за плечи, и трясет, визжа: «Забыть, что? Спроси его! Пожалуйста, спроси!», я не спрашиваю. Кажется, это слишком много для сегодняшнего вечера. Поэтому улыбаясь, я позволяю разговору перейти в удобную тишину, пока мы едим.
Заканчивая нашу трапезу, я облокачиваюсь назад на свой стул, а Твитч смеется. Я быстро впадаю в пищевую кому. Когда я замечаю Джо, приближающегося к нам еще с одной тарелкой, имитирую рыдания, и говорю ему, когда он подходит:
— Больше не надо. Пожалуйста. Не надо. Если я съем чуть больше, я взорвусь. И тогда ты должен будешь отовсюду счищать все части Лекси, и я уверена, что это было бы нарушением правил техники безопасности. Не говоря уже о впустую потраченной восхитительной пище, которую я хотела бы сохранить в желудке.
Поднимая свои апатичные глаза к обоим мужчинам, смотрящим на меня сквозь прищуренные глаза, я бормочу:
— Это правда. И это было бы печально.
Джо, вместе со счетом, ставит тарелку перед Твитчем, и я смотрю, как Твитч ест весь тирамису сам, наблюдая за мной. Он кладет несколько сотен долларов под тарелку, подходит ко мне, и помогает мне встать.
Сплетая наши пальцы, он притягивает меня ближе к своему боку. Люди смотрят на нас, должно быть, думая, что мы вместе. И мне нравится эта мысль.
Провожая меня до своего гладкого, спортивного черного “Мерседеса”, он помогает мне сесть в машину, затем садится сам. Внутри он чуть наклоняется, и копается в бардачке. Вытащив маленькую жестяную баночку, он открывает ее, а мои глаза расширяются от шока. Наклоняясь к нему, я шепчу:
— Ты серьезно крутишь дуби8?
Тело Твитча сотрясается от тихого смеха:
— Они не называются дуби уже лет так десять. Но да, я это делаю.
Внезапно, я чувствую себя, как черлидерша, зависающая с городским хулиганом. Он смотрит на меня, и слегка усмехается, когда заявляет:
— Держу пари, что ты никогда раньше не курила.
Я морщусь от раздражения из-за его поддразнивания:
— Да. Я курила. Когда-то давно я была подростком.
Он ухмыляется, протягивая мне незажженный косяк. Я долго смотрю на него, прежде чем качаю головой:
— Я не могу. Мы на работе выборочно проходим тест на наркотики.
Твитч ухмыляется сильнее:
— Это всего один день будет в твоем организме. Вы сдаете слюну?
Я киваю, и он наклоняется ко мне ближе:
— Накурись со мной. Мне нравится видеть тебя раскрепощенной. Раскрепостись сегодня со мной.
Я опускаю подбородок, и мое лицо горит. Я, должно быть, похожа на полную идиотку.
Не позволяя мне подпортить его вечеринку, он зажигает сигарету и глубоко затягивается. В машине распространяется острый запах, и мой рот наполняется слюной.
Я поворачиваюсь к нему, он задерживает дыхание, и вместе с ним и дым, и наблюдает за мной сквозь полуприкрытые глаза. Мой мозг шипит, а затем прекращает работать. Неспособная остановить себя, я наклоняюсь к нему. Он встречает меня на полпути. Так близко, что наши губы соприкасаются, а я закрываю глаза, и открываю губы. Он медленно выдыхает, а я вдыхаю, пробуя сладкий, насыщенный вкус дыма.
Я удерживаю его так долго, что кажется, проходит вечность.
Голова кружится, и я медленно моргаю.
Наконец выдыхая, я поворачиваюсь к великолепному мужчине, смотрю на его слабо освещенное лицо, и спрашиваю:
— Куда мы направляемся теперь?
Не поворачиваясь ко мне, он заводит машину, и отвечает:
— Сегодня у нас вечеринка.
Подъехав по длинной подъездной дорожке к моему дому, я останавливаюсь, и замечаю, как Лекси рассматривает все автомобили, припаркованные в линию на подъездной аллее. Не так много времени прошло с тех пор, как последний раз мы устраивали вечеринку в доме. Хэппи сказал, что давно пора уже устроить вечеринку, и Линг его поддержала. Так что, вот мы здесь. Крутая вечеринка в моем доме.
Я чувствую себя так, как будто приехал на вечеринку без приглашения, потому что я даже не в курсе, кто приглашен. Я позволил им выбирать, кого пригласить.
Мой список гостей включал бы в себя человек 10. Я думаю, маловато для вечеринки. Ну, что тут сказать? Я не доверяю людям. А чаще всего, они мне даже не нравятся.
Паркуюсь, и собираюсь уже вылезти из машины, как вдруг Лекси тянет меня за рукав:
— Прежде чем мы выйдем, пожалуйста, можно кое о чем с тобой поговорить?
Она говорит это так тихо, что я не могу удержаться от ухмылки, мы так хорошо проводили время, и я понимаю, что то, что она хочет сказать — это серьезно. Поворачиваюсь, чтобы видеть ее, и отвечаю:
— Конечно.
Смотря вниз на свои руки, она говорит:
— Сегодня утром ко мне приходил Майкл. И во время нашего разговора, он рассказал, как ему нравится его работа, и что ему нравишься ты, даже если иногда ты его пугаешь. Я могу сказать, что он очень тебя уважает, — быстро моргнув, она начинает говорить сбивчиво: — Это хорошо, потому что в жизни ему нужен хороший мужской пример. В особенности, такой успешный, как ты, поэтому я не хочу, чтобы ты думал, что я критикую тебя, учитывая, что ты дал ему работу, в которой он, безусловно, нуждался, и ...
— Переходи к самой сути, — перебиваю её я.
Лекси смотрит на меня, и ее зрачки расширены, а это говорит о том, что травка начала оказывать на нее свое действие, даже при том, что она сделала всего пару затяжек. Она глубоко вздыхает.
— Ладно, — с трудом сглотнув, она шепчет: — Он... он запутался в своих словах и упомянул что-то... про «резать, колоть ножом, бить».
Мышцы моего лица каменеют.
Завтра у нас с мальчишкой будет серьезный разговор.
Она замечает мою реакцию, и дает задний ход:
— Он больше ничего не сказал.....
— Он сказал достаточно.
Закатив глаза, она добавляет:
— Он сказал это только потому, что думал, что ты мой парень.
Потом она усмехается, как будто это самая забавная вещь, которую она когда-либо слышала.
И вот так, все, что я начинал чувствовать к Лекси за последние несколько дней, засохло, сморщилось, и исчезло.
Так вот, что она о тебе думает. Ты недостаточно хорош для нее. Ты никогда не будешь достаточно хорошим. Ты всегда будешь для нее слишком обычным. Она никогда не будет смотреть на тебя так, как ты бы хотел. По понятной причине. Ты ничтожество... и ты это знаешь.
— Иди внутрь, — закипаю я, выходя из машины.
Слышу, как позади меня хлопает дверь, но я не жду ее, и иду в сторону дома. Поднимаюсь по лестнице, и быстрое цоканье каблучков дает мне знать, что я иду слишком быстро, и она за мной не успевает.