Страница 89 из 154
И, повернувшись к людишкам, предостерегающе по-грозился:
— Одначе да не повадно будет вам: ежели и дале замыслите в бега бегать, перед Истинным обетование даю казнить без креста и молитвы!
Каты под вздрагивающие возгласы попа повели приговорённого к виселице.
Безропотно и смиренно шёл Онисим на смерть. Только перед тем, как на его шею накинули петлю, он пошарил подслеповатыми глазами в толпе и, нащупав дочь, стынущим шелестом благословил её…
Васька снял с петли труп, обрядил его в свою епанчу и с помощью Тешаты положил тело в новенький гроб.
Под глухой стук комьев земли о крышку гроба поп скороговоркой читал, глотая слёзы:
— Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечного преставившегося раба твоего Онисима… Правда твоя, правда вовеки… Аминь!..
Выводков подполз к Клаше.
— Уйдём… Уйдём отсель, Клаша…
И, не сдерживая подступивших к горлу слёз, приник к её голове, уткнувшейся в свежую насыпь.
— Уйдём!
Холопи нетерпеливо дожидались знака боярина, чтобы уйти поскорее от проклятого места.
Боярин расслабленно поднялся с колен и, стерев перепачканной в земле пятернёй с лица пот, уселся на приготовленную для него лавку.
Передохнув, он приказал привести Клашу.
— Глазела?
Обхватив руками колени, сидел у насыпи рубленник и с замершим сердцем ждал, что скажет боярин.
Девушка заломила больно пальцы и хлюпко дышала. Симеон ласково потрепал её по плечу.
— Ежели бы другой господарь — не миновать тебе отцовой доли.
Его заплывшие глазки похотливо бегали по упруго колышущимся яблокам грудей.
— И порешил яз свободить тебя.
Глубокий вздох облегчения пронёсся в толпе.
Князь помолчал, взбил пальцами бороду, точно стряхивая крошки после еды, и, облизнувшись, воркующе прожужжал:
— Острастки же для жалую тебя нагой кур в поле ловить!
Не успела Клаша вникнуть в смысл слов, как тиун содрал с неё рубаху.
— Гони! — И пронзительно свистнул. Толпа ахнула и расступилась.
Стоявший на дозоре у тына спекулатарь вытряхнул из короба стайку кур.
Батожник размахнулся сплеча и хлестнул девушку по голой спине.
Задыхаясь, падая и вновь вскакивая под нещадными ударами батогов, Клаша мчалась по полю.
Куры шарахались от неё, рвались из рук, зарывались в крапиву.
Покатываясь от хохота, следил за потехою Ряполовский.
Наконец последние силы оставили девушку. Она с разбегу упала лицом в бурьян да так и осталась лежать в беспамятстве, не чувствуя уже ни ударов, ни гневных окликов катов.
В сладостном томлении Симеон отогнал катов и сам долго, зажмурившись, сёк крапивою кровавое месиво взбухшей спины.
— В подклет, ко мне на двор, — подмигнул князь тиуну и, задыхаясь от устали и неудовлетворённой похоти, опустился на траву передохнуть.
Ночью, с княжеского соизволения, потянулись людишки в город искать прокорма.
Васька с двумя товарищами-рубленниками поджидал их на дальнем лугу, за курганами.
Тешата с дюжиной своих бывших холопей залёг на опушке, в байраке.
— Кой человек?! — грозно окликнул Тешата вышедшего из засады Ваську.
— Свой! — негромко ответил рубленник.
— А свой, — выходит, и отдохнуть время пришло. И развалился на влажной траве.
Осторожно, слово за словом, рубленники повели с холопями разговор о князе.
У каждого из толпы немало накопилось кручин и было о чём порассказать. Васька умело задевал самые острые вопросы, разжигал людишек и незаметно разжигался сам.
— А и не зря идут деревнями цельными в леса да на Волгу, — страстно кричал он в тёмную даль. — А и воля там вольная для холопей! А и не токмо господарей да спекулатарей — духу того нету в той вольности!
Толпа свирепела и зловеще грозилась в сторону вотчины.
— Отправить Симеона с бабой и отродьем к Онисиму на постой! Сжечь выводок волчий! Извести душегубов!
Во мгле крались людишки к боярским хоромам. По краям, зорко доглядывая за всеми, ползли холопи Тешаты.
У курганов Выводков заметил, как кто-то отстал и, скатившись кубарем под откос, исчез.
«Язык!» — сообразил он и трижды слабо присвистнул.
Все сразу остановились.
— Язык! — повторил рубленник вслух. — Годите, покель яз обернусь.
И исчез в безглазой мгле.
Тенью скользил Выводков к боярской усадьбе. Притаившись за тыном, он слышал, как язык требовал у сторожа немедленно вызвать тиуна.
Зажав в руке оскорд, Васька подполз вплотную к воротам.
Вскоре донёсся до него голос тиуна. Язык увёл холопя на улицу, подальше от сторожа.
— Како господарь нас с отцом примолвляет и землёй жалует да прокормом, тако и мы ему верой послужим.
— Да ты сказывай!
— И сказываю. Рубленник Васька, что ставил хоромины да ещё идола сотворил в той берлоге… Давеча князь ещё обетовал идолом тем голову рубленнику прошибить…
— Тьфу, окаянный! Будешь ты сказывать?!
Тиун смачно выругался и схватил за ворот языка.
— Стрекочи!
— Да к тому яз… К делу всё, Антипушка.
И прицыкивающим шепотком:
— Васька людишек подбил. Спалить норовят.
— Держите ж!
Выводков сорвался с земли и двумя могучими ударами оскорда раздробил голову языку и Антипке.
Сторож высунулся за ворота, вгляделся в тьму и пошёл спокойно вдоль тына.
Рубленник стремглав помчался к своим.
Подогретые рассказом о только что совершённом убийстве и предвкушая радость добраться вскоре к настоящему хлебу, говядине и вину, людишки спешили, позабыв об опасностях, к мирно спящей боярской усадьбе.
Первым выделились рубленники и Тешата.
По Васькиному свистку холопи прыгнули через тын и связали застигнутого врасплох сторожа.
Резкий крик пробудил молчаливую мглу. Холопи окружили хоромы.
— Жги!
Выводков бросился в подклет. Он нашёл Клашу бесчувственно повиснувшей на железах, вделанных в стену.
Шум на дворе угрожающе разрастался, будил окрестности. Багровые лапы огня пробились сквозь щели двери и суетливо зашарили по подволоке и стенам. Подклет наполнился дымом и удушливым дыханием гари.
Васька ожесточённо колотил оскордом по скрепам желез. Освободив наконец девушку, он схватил её в охапку и вырвался из пылающего подклета на двор.
Толпы холопей лавиною ринулись в погреба за боярским добром.
На выгоне выросли холмы зерна, холста, бочек, полных пива, мёда и кваса, и короба с драгоценною утварью.
Передав Клашу товарищам, Васька с горстью людей ринулся в опочивальню.
Но хоромы были пусты. Князь при первых же вспышках огня, захватив деньги и драгоценности, убежал с женою и дочерью через потайный ход в лес.
Холопи обшарили все углы подземелья и никого не нашли. Дольше оставаться в хоромах было опасно: огонь уже пробрался в сени и с минуты на минуту грозил переброситься на терема.
Пришлось оставить поиски и спешить на двор.
Могучий раскат грома вдруг сотряс землю. Толпа в ужасе шарахнулась в разные стороны. Огромный огненный столб вырвался из земли, застыл чудовищным факелом и метнул в багряное небо воз золотистых снопов.
— Знаменье Божие! — сообразили людишки, истово крестясь и сбиваясь беспомощным стадом. — Бог посетил нас!
Ещё стремительнее взмылся к небу второй вертящийся столб. С глухими стонами, треском и грохотом рухнули княжеские хоромы.
Выводков сорвал с себя шапку и с тоскою следил за пожарищем. Была минута, когда он готов был ринуться в пламя и спасти хоть что-нибудь из затейливого убранства палат, так кропотливо созданного его руками.
Его сердито окликнул Тешата:
— К людишкам! Замышляют противу нас! Дескать, Богом послан огненный столб!
Рубленник опомнился.
— Богом?
И неожиданно молодецки тряхнул головой.
— И сгори, будь ты проклято, умельство моё!
Он гордо пошёл навстречу зловеще притихшей толпе.