Единственный выход

Вебер все еще улыбался, пока садился в машину, заводил мотор и прибавлял газ. Потом он представил, какой была бы реакция Виктории, узнай она о нотацию, которую прочел ему чиновник. Наверняка лопнула бы от смеха.

18

Так и случилось. Виктория смеялась до икоты, когда на следующее утро он во всех подробностях пересказывал разговор с чиновником криминальной полиции.

Вебер завтракал и куском хлеба вытирал с тарелки остатки яичницы.

— Вам кажется это очень смешным, — буркнул он.

— Мне просто забавно, что вам не удалось пробить головой стену. Тоже мне герой! — Виктория просмотрела счета, брошенные на столе, и удивилась. — Вы потратили в Швейцарии только тридцать франков?

Вебер вспомнил умывальник в цветочек и тяжелую перину в бернской ночлежке.

— Информация, которую я там добыл, большего не стоит. — Закурив, он выпустил дым в сторону Виктории. — А теперь начнем с другого конца: как было вчера, в университете?

— Полный провал, — сердито буркнула она.

— Как это? Молодой человек не появился?

— Он-то появился, а вот фройляйн Грюнер — нет.

— Ага…

— То есть она пришла к началу лекций, была там с полчаса, а потом незаметно улетучилась. Молодой человек был ужасно расстроен, что не может ничем мне помочь. Кроме того, вчера вечером комиссар Линдберг звонил целых пять раз.

— Чего хотел?

— Не сказал, но последний раз едва не рычал. Так что будьте готовы ко всему.

Вебер ничего не ответил.

— Хватит разыгрывать немого, — холодно бросила Виктория. — Когда вы звонили из Франкфурта, то были в куда лучшем настроении, мой милый! Говорили, что нашли ключ к этой идиотской истории. Ну так давайте, покажите свой золотой ключик! — И она решительно поправила очки, которые в азарте едва не смахнула с носа.

Вебер немного подумал, потом полез в карман пиджака, достал помаду, обнаруженную в кухонном шкафчике у Ханке, и швырнул ее на стол.

— Что это? — спросила Виктория.

— Помада фройляйн Грюнер. Я уже говорил, что все ее вещи из квартиры забрали, и поэтому помада — улика безусловно редкая и драгоценная. Я нашел ее в кухонном шкафчике Ханке среди всякого хлама.

Виктория сняла колпачок и выкрутила столбик помады оранжевого цвета. Провела легкую черту на запястье, потом растерла.

— Французская!

— Гм…

Виктория принюхалась к запястью, не сводя глаз с Вебера. Потом сказала:

— Только не стройте никаких ложных надежд. «Коти» — марка с мировой известностью. Помада этой фирмы продается по всему континенту, да и в заморских краях тоже. Ею пользуется каждая уважающая себя женщина.

Вебер кивнул, вспомнив разговор с полицейским чиновником в Берне, который уже рассуждал о том, какие сложные торговые связи раскрутились в рамках европейского Общего рынка.

— Почему вы уверены, что помада принадлежит фройляйн Грюнер? — продолжала расспросы Виктория.

— А кому же еще?

— Почему не случайной гостье, которая ее забыла?

— Кошечке на одну ночь?

— Почему нет? Все мужчины одинаковы.

— Бывают исключения, Виктория, — солидно возразил он. — Например, я.

Она хмыкнула.

— Или Ханке. Он был не из тех, кто тащит в квартиру всякую дешевку. А даже если бы и так, для чего этой девушке оставлять помаду в самом дальнем углу кухонного шкафчика? Помада не может принадлежать и его предыдущей подружке, из периода до фройляйн Грюнер. Они жили вместе уже три года. За это время в шкафу не раз прибирали.

— Пусть она принадлежала фройляйн Грюнер, не спорю, но что тут особенного?

Вебер не ответил, глядя на помаду, которую Виктория все еще держала в руке.

— И это тот самый ключ, о котором вы упоминали по телефону?

Вебер сделал неопределенный жест.

— Скорее, микроскопический ключик, не так ли? Вдобавок висящий на тоненькой шелковой ниточке.

Вебер упорно молчал.

— А может, вы просто решили надо мной подшутить?

Вебер не успел ответить, потому что в тот же миг задребезжал звонок у входной двери. Он встал, забрал помаду и спрятал в карман. Потом многозначительно подмигнул и пошел к двери.

На лестничной клетке ждал комиссар Линдберг, багровый от натуги, в шляпе, сбитой назад с потного лба.

— Пятый этаж без лифта! — прохрипел он. — Как же ваши клиенты?

Он стоял, прислонившись к косяку, левой рукой опираясь на зонтик. Вид его вызывал искреннюю жалость.

Вебер вышел на лестничную клетку и огляделся вокруг, но не обнаружил ни следа верной тени Линдберга, ассистента Шнабеля.

— Как это — вы и без охраны? — спросил он. — Или ваши люди стерегут внизу?

— У моих людей есть чем заняться, кроме как наносить визиты грошовым детективам, — просопел Линдберг.

— Ну-ну, герр комиссар, не нужно недооценивать собственных подвигов, — возразил Вебер. — Просто слышать этого не могу. Так что если вы уже перевели дух, прошу, входите!

Линдберг еще раз глотнул воздух, засопел, потом оторвался от косяка, отодвинул Вебера и через крохотный коридорчик прошел в комнату, где со вздохом облегчения шлепнулся в кресло. Кивнул Виктории, которая все еще сидела за столом, и без особого интереса огляделся.

— Так это ваше бюро?

— Пока — да, — с достоинством ответил Вебер. — Сейчас мы строим небоскреб: сто восемьдесят служебных помещений и лифт на крышу. Там я буду проводить совещания под негромкую музыку и с прохладительными напитками.

— Очень мило!

— Еще бы!

Комиссар Линдберг продолжал озираться, его явно интересовало, как устроился его бывший ассистент. Медленно пробежав глазами по книжным полкам и рисункам, приколотым к стене обычными кнопками, на миг остановил взгляд на репродукции Бернара Бюффе, даже слегка склонил голову и прищурил глаза. Но все маневры не помогли понять, в чем суть этого произведения искусства, и он, вздохнув, отвернулся.

Сняв шляпу, положил ее на стол, медленно стащил перчатки и бросил в шляпу. Потом сплел пальцы на рукоятке зонтика, явно готовясь к долгой беседе. Все это время он с непроницаемым лицом молча смотрел на Вебера.

Виктория поглядывала то на одного, то на другого, потом закурила и с любопытством стала ждать, что же будет.

Потом комиссар произнес тихо и даже не враждебно:

— Ну вы и сукин сын, Вебер!

— Осторожнее, комиссар. Виктория каждый вечер ложится спать с уголовным кодексом и знает его наизусть.

— Только не заикайтесь здесь про уголовный кодекс, бесстыжая вы морда.

Вебер повернулся к Виктории и спокойно спросил:

— Чего еще нам недостает, чтобы предъявить обвинение в оскорблении личности?

Линдберг нацелился в Викторию зонтиком.

— Разве он не посылал вас в университет? — И прежде чем Виктория успела ответить, загремел: — Не возражайте! Я говорил с деканом: вы там расспрашивали про фройляйн Грюнер.

— А разве это запрещено? — сладчайшим голоском спросила Виктория.

Теперь комиссар нацелил зонтик в Вебера.

— Значит, вы знали, что Грюнер записалась в здешний университет. Знали уже тогда, когда был убит Ханке, потому что в тот же день ваша секретарша — или каковы там еще ее функции — явилась в университет. А мне вы почему ничего не сказали, когда я спрашивал о фройляйн Грюнер? Надеюсь, вам известно, что вы нарушили закон? Ведь речь идет об убийстве!

— Когда обнаружили тело Ханке, еще не было точно известно, что он убит.

— Увертки, — буркнул Линдберг. — Фактически мы знали. Вы сами на это намекали.

— Но вы и без меня узнали, что Грюнер теперь учится в Гамбурге.

— Узнали на день позже, чем нужно. Ваша Грюнер ходит на лекции нерегулярно. Вот и вчера заглянула совсем ненадолго.

— Знаю, — кивнул Вебер, — пришла к началу занятий, чтобы получить отметку в журнале, но посреди лекции незаметно улетучилась.

— Откуда вам и это известно? — спросил пораженный Линдберг.

— Фройляйн Зоммерфельд договорилась о встрече после занятий с одним студентом, который должен был познакомить ее с фройляйн Грюнер.