Страница 97 из 144
Получив указания, Кза умчался в сторону Андреевой рати. Суздальцы с половцами невольно последовали глазами за ним и вдруг узрели ещё одного всадника. Сбросив кольчужный чехол, сверкая красной броней, прикрывшись от стрел щитом, он в одиночку бросился на стоявших у моста пеших лучников.
- Кто это? - закричал Ростислав.
- Это твой брат Андрей, - ответил Арсланапа. - Знаю я его кобылицу, вороную в каракулах[394].
Было видно, как несколько всадников устремились за безрассудным смельчаком, но под тучею стрел сдержали свой отчаянный порыв.
- Куда его понесло? - сокрушался Ростислав. - Он же не распустил хоругви, не призвал нас к сражению по воинскому обряду. Кобыла под ним взбеленилась, что ли?
Нет, не кобылица стала причиной необъяснимого поступка Андрея. Вот он уже схватился с первыми лучниками, орудует копьём, как гребец единственным веслом на лодке-однодеревке.
- Эх, не величав Андрей на ратный чин, - продолжал ругать брата Ростислав, - Ищет похвалы от одного Бога!
Кто-то из дружины предложил ударить хоть малой силой в помощь Андрею. Ему возразили: хоругвь не была развёрнута, Андрей не предполагал начинать сражения. Опасно сбить ряды, а возможно, и попасть на приманку осаждённых, замысливших явный полно х с этой пешей вылазкой.
Род, приставив ладонь козырьком к глазам, видел, как лучники окружили Андрея. Он, конный, возвышался над ними, разил копьём, да безнадёжна была его храбрость. «Боюсь я за Андрея, - услышал Род силком поселившееся в его памяти признание Улиты. - Боюсь осиротить детей…»
- Одолжи, друже, булаву, - обратился чужак к ближнему дружиннику.
Катаноша, взбивая копытами снежный хвост, вихрем понеслась к мосту. Добро, наст был крепок, бег лёгок, ноги не проваливались.
- Охрабри меня Бог! - услышал Род за своей спиной.
- Нечай, вернись! - крикнул он, обернувшись. Долгощельский кузнец и не думал слушаться, Род грозно повелел: - Прикройся щитом!
Оба были уже на расстоянии дострела от моста, и мучники их приметили. Катаноша пропустила буланого жеребца на полкорпуса вперёд, и Вашковец первым врезался в окруживших Андрея кметей.
Род заметил, что пешими управлял один вершник. И тёмном плаще поверх голубой брони он возвышался почти у самых ворот, выкрикивая в говорную трубу краткие приказы на чужом языке. Вскоре удалось разобрать, что и драчливые пехотинцы изрыгают проклятия не по-нашенски. Значит, это наёмники, присланные бывшим великим князем Изяславом и поможье брату Владимиру, - чехи, ляхи, угры, шведы, короче, немцы. Этот немец, орущий в говорную трубу, явно не чех, не лях, скорее всего, варяг. Однако Род в Новгороде Великом выучил толику слов по-варяжски. Нет, вершник не варяг…
Булава работала, аки молот, в руках умелого кузнеца. Нападавшие падали, оглушённые. Копья, стремившиеся снять всадника, как бы по волшебству направлялись мимо. Это скоро было замечено и внесло смятение в ряды нападавших. Вершник у ворот отнял от безусого рта говорную трубу и расширенными злыми очами глядел на странного всадника. Пращники с заборол прицельно метали камни, но попадали не в заговорённого воина на игреней кобыле, а в своих пеших. Потому скоро прекратился каменный дождь. А Род, пробившись к вершнику, опустил булаву на его золочёный шлем. Став обладателем говорной трубы, он во всю мочь лёгких закричал по-родному:
- Князь Андрей, отходи!.. Нечай, отходи!..
Однако не запоздал ли призыв? Долгощельский кузнец уж не возвышался над пешими. Его буланый без всадника катался по белу полю, кровавя снег, унимая жар своих ран. Андрей взмахнул лишь обломком копья и отбросил бесполезное древко прочь. Огромный немец, головой выше княжой караковой кобылицы, замахивался рогатиной. Род достиг его и достал булавой по темени. И все же рогатина вонзилась в луку Андреева седла. Князь зашатался, но успел извлечь меч и отбиться от другого врага.
Тем временем лучники, подхватив раненых и убитых, а большей частью оглушённых Родовой буланой, ибо он сдерживал силу удара, эти вспугнутые чем-то лучники торопились уйти в ворота. Стоило обернуться, и становилось ясно, кто их спугнул. Рати Гюргия, его брата и сыновей, соединившись, скапливались перед воротами и изготавливались к большому бою. Лучники затворились, не успев забрать тех, кто остался лежать на льду заснеженной гробли. Род и князь остались вдвоём у забрызганного кровью моста. Караковая кобыла Андрея, сплошь израненная, едва держалась на ногах.
- Возьми мою кобылицу, княже, - предложил Родислав.
Тот выпучил узкие глаза, засверкал белками.
- У меня своя, - мрачно отрезал князь.
Род постарался держаться точно за его спиной, чтобы уберечь Андрея от стрел, кои нет-нет да и долетали из бойниц Луцка.
- Думал, будет мне Ярославича смерть, - неожиданно обернулся Андрей.
- Чья смерть? - не понял Род.
- Изяслава Ярославича, прадеда моего. Тоже был окружён врагами и заколот копьём, - объяснил князь. И, как бы придя в себя, осознав, с кем говорит, прибавил резко: - Гоняйся в ратном поле за славой, а не в княжьих теремах за любовью.
Значит, он ведал о свидании Рода и Улиты у себя под боком в Москве. Род не счёл своевременным объясняться. Он узнал по одежде тело Вашковца и поспешил поднять к себе на седло мёртвого товарища «Злая сила увязала меня с ним в Киеве, привела сюда, чтобы мне стать причиною его гибели», - сокрушался Род.
Приближаясь к своим, князь Андрей уже в поводу вёл израненную кобылицу. И все-таки не довёл. Грохнулась она оземь и испустила дух. Андрея подхватили бояре, окружавшие Гюргия с братом и сыновьями.
- Герой! Герой! - приговаривал Вячеслав Владимирич, старший Гюргиев брат, как догадался Род по его поступу и сходству, хотя прежде не встречал Вячеслава. Старик похож был на Гюргия только внешне. Лик тот же, да не упруг, а вял. Голос расслаблен Взгляд не светит, а коптит.
- Думал, будет мне Ярославича смерть, - повторил Андрей.
- Чьё вспоможенье отвело от тебя сию смерть? спросил Гюргий, истиха взглядывая в сторону Рода, должно быть, думая: опять этого неприятного Кучковича благодари да жалуй!
- Святой Феодор мне помог, - объявил Андрей.- Ему молился, глядя смерти в глаза. Его память нынче торжествуем. А ещё моя кобылица меня спасла - чуть живая, унесла от врагов.
Ближние бояре осматривали конский труп, с которого кмети уже сняли доспех. Никто в сторону Рода не глядел. Никому до него дела не было. И друзей у него больше не было здесь. Единственный друг, убиенный Нечай, передан с рук на руки гробокопателям, надолбившим в зимней мерзлоте братскую могилу для него и нескольких Андреевых воев, коих достали самые дальние стрелы Луцка.
Род отвёл Катаношу в сторону, осмотрел её раны, залечил сухим зельем. Ничего страшного!
Когда над братской могилой возвысился холм из мёрзлых комьев, а на холме - свежесрубленный крест, Род подошёл к печальному месту, обнажил голову и задумался.
Вновь оказалась нарушена заповедь: «Не служи врагу».
- Прости, Нечай, мой погрех! - прошептал злополучный ведалец. - Не увёл я тебя от смерти, а прицел к ней.
Ранние сумерки месяца лютого пропитали тьмой небо, скрыли луцкую крепость, даже крест на братской могиле стал почти не виден. Лишь далеко за спиной маячили костры, согревая кметей, да в двух невредимых избах, оставшихся от большой сгоревшей деревни, слышался пир горой. Там отмечали ратный подвиг Андрея.
- Друг! - позвал Род, обращаясь к братской могиле. - Друг!
- Тише, Рода! Я тут, - прозвучал шёпот позади.
- Ты кто? - резко обернулся Род.
- Тише, друг Итларя! Я Кза.
И тут небесная завеса разодралась надвое, и луна осветила землю торжествующим светом ночи. Кза приблизил скуластое лицо к самым глазам бывшего половецкого яшника и страшным шёпотом сообщил:
- Тебя хотят отравить. Беги, друг!
- Несусветица! - не поверил Род. - Кому нужна моя смерть? За что?
- Человек этого сумасшедшего Андрея говорил с человеком Арсланапы. Тот тебя знает. В Дубно пи пиру видел. Он должен дотронуться своим перстнем до твоей руки. А яхонт перстня - скляница с ядом!
[394] КАРАКУЛЫ - темные подпалины.