Кровь боярина Кучки

- Много ты ещё не ведаешь, молодой мой друг, - хохотнул Берладник. - По мне хоть полочанка, хоть половчанка, лишь бы детей рожала. Плох ли был Великий Мстислав, сын аглицкой королевы Гиты? А наш храбрый Иван Гюргич, сын Аепиной дочки - как там её? А моя подружия гречанка родила наполовину гречонка. Плох ли он будет, если сумею дать ему княжескую жизнь? Вот и стараюсь, да пока толку чуть. Вызволенный нами ведалец велел мне остерегаться яда. Да ещё на чужбине. Стало быть, нечего ждать добра.

- А мне предсказал удачу, - не сдержал хвастовства муромский изгнанник.

- Не будьте слепыми… от предсказаний не теряйте голов, - подал голос Род. - Волхв Букал, мой учитель, предостерегал… О-о! - тут же застонал он от боли.

- Потерпи, друже. Вот ты уже и дома, - склонился над ним обрадованный Берладник.

Конский храп замер. Сани дёрнулись. И раненый вновь потерял сознание…

- Бедное дитятко! Что они над тобой сотворили!

Сухие мягкие губы с нежностью прикасались к щекам и ко лбу. Не знавший материнских ласк юноша решил, что душа его окунулась в детство.

- Он открывает глаза! - обрадовался Итларь.

Род увидел себя в истобке на том самом одре, где только что выздоравливал ханич.

- Женщина, дай ему молока, - велел выросший у одра Алтунопа. - Парень три дня без питья и пищи.

Род жадно пил молоко из рук Маврицы.

- Как чувствуешь? - заглянул в глаза Итларь.

- Плечо! - оторвался от питья Род.

- Если будет ещё больнее, выдержишь ли? - спросил Алтунопа.

Род кивнул и вытянул мизинец правой руки:

- Прежде прижгите палец. - Он оглядел стоящих вокруг - Маврицу, Олуферя, Итларя, Алтунопу и Кзу. - Стало быть, третьего дня меня бросили в поруб? А почудилось - третьего месяца.

- Этак ты бы оголодал и окоченел, - насупился Олуферь.

- Женщина, приготовь повязку, - распоряжался Алтунопа. - Кза, подыми его.

- Осторожно раздевай раненого, дерьмо баранье! - выругал Кзу Итларь по-кыпчакски.

Разоблачившись до рубахи, разувшись и засучив рукава, Алтунопа отвёл руку Рода от груди, сильно вытянул и в мгновение ока со стороны подмышечной впадины надавил пяткой на головку плеча.

Страшная боль исказила лицо юноши. Он подавил крик.

- Три дня лежи, отдыхай, - велел Алтунопа, уже одетый.

Итларь выпроводил всех, даже Кзу.

- Сядь. Расскажи все, - с трудом выговорил Род.

Щадя покой друга, Итларь был краток. В третьеводняшнее злополучное утро Олуферь, наблюдавший казнь черных клобуков, оказался свидетелем и того, как привезли из степи к переспе пойманного Рода, освободителя берендея. Лабазник на своих розвальнях издали сопутствовал ему до самого поруба. Дома он все поведал Итларю, не забыв имени, которое прокричал Род перед тем, как броситься на помост к казнимым: Чекман! Это имя объяснило Итларю поступок друга. Ханич кинулся во дворец. Святослав Ольгович не захотел его выслушать. Бросить Рода в поруб подзуживали князя воевода Внезд, хан Кунуй и боярин Пук. Потом, аки свирепые псы, облаяли они и заступничество Итларя. Пришлось отыскать Ивана Гюргича. Тот вмиг досочился до всей подноготной. А тут подоспели изгнанники, муромец с галичанином. Общими силами, прихватив Алтунопу, осадили Святослава Ольговича. Князь отбил и их приступ. Не столько он сам, сколько те же его советчики - Пук, Внезд, Кунуй да ещё и княжич Олег. Тщетно Алтунопа свидетельствовал о дружбе Итларя и Рода с Чекманом ещё на хурултае под Шаруканью. После такого свидетельства государь косо глянул и на Итларя. Тогда Берладник решительно заявил, что уйдёт в Смоленск. Кутырь отмахнулся: мол, скатертью дорога. Иван Суздальский пригрозил пожаловаться отцу. Ольгович лишь потрепал его по плечу: «Гюргий на моем месте поступит такожде». Разгневанный Алтунопа глядел на Кунуя волком, тот скалился на него шакалом. И сидеть бы Роду в порубе до сей поры, кабы не гонец из Чернигова с тайной вестью: мало того что взят Путивль, Изяслав Киевский с Давыдовичами двинулись на Северск и Болдыж. Оттуда им прямой путь на Новгород-Северский. «Идут тебя ослепить!» - передал гонец Святославу Ольговичу. Северский князь потемнел лицом. С утра соборовали в большой палате. Внезд, Кунуй, Пук и княжич Олег со многими боярами подали дружный совет: «Спасай жену, детей своих и супругу Игореву. Иди из Новгорода». Они указали путь на Карачев. За ним - убежище, земля вятичей. В её лесах надёжно можно укрыться. Иван Гюргич, Алтунопа и оба изгнанника промолчали, держа обиду на северского властителя. О судьбе заточенца Рода пока что не вели речи. Однако гонец сообщил и о нём нечто важное Святославу Ольговичу. Князь сам вдруг объявил на соборе: «Освободить молодого боярина Жилотуга немедля!» Едва Пук возразил, государь наградил его такой бляблой, что лик княжеского любимца перекосился. Больше никто из ненавистников Рода не посмел раскрыть рта. А оба изгнанника, не дожидаясь конца соборования, устремились к порубу.

- За что Пук так на меня опузырился? - сонливо пробормотал обессиленный Род.

- С Внездом у них дружба, не разлить водой, а воевода к тебе зла не забыл, - напомнил осведомлённый Итларь.

Недавний страдалец уже смежил веки. Ханич бережно оправил покров на спящем и удалился.

Проснувшись, Род заморгал глазами: сызнова наваждение! Итларь у его одра обернулся Иваном Гюргичем. Суздальский князь пребывал в глубоком раздумье и не сразу заметил пробуждение младшего друга.

- Зашёл навестить болящего да сам тут с тобой едва не вздремнул, - улыбнулся он.

- Чем встревожен, Иван? - проник в его состояние Род.

- Ах, чем-чем! - отмахнулся князь. - Ссорами да которами вместо согласия перед битвой. Порешил Ольгович уходить в землю вятичей. Оставляет разорённый удел Давыдовичам. А мне эта трусость поперёк горла. Чую за ней худшую беду.

- Ох, и я чую, - сморщился Род, глядя в глаза Ивану. И, как бы боясь расспросов об увиденном в этих глазах, поспешил сменить разговор: - Ведаешь ли, что за посольник прибыл к Ольговичу из Чернигова? Итларь не ведает.

- Итларю здесь мало доверия, как и тебе, боярин, - вздохнул Иван, - Развязала против вас языки история с этим Чалканом.

- Чекманом, - поправил Род.

Иван продолжил рассказ:

- Прибыл тайно Якубец Коза, слуга Славяты Изечевича, бывшего пестуна Ольговича, который волей судеб ныне служит Давыдовичам. Ты его должен знать.

- Знаю и старика боярина, и Якубца, - оживился Род.

- Этот Якубец перед отбытием многое Северскому князю поведал о твоих черниговских подвигах. Даже я не ожидал от тебя такой прыти.

- Толку ли в прыти? - смутился Род. - Коснятко погиб… Послушай, - заторопился он, видя готовность Гюргича возражать, - когда я сидел в порубе, со мной приключилось удивительное событие. Душа вырвалась на волю и попала на берег Мостквы-реки. Там совершалась ужасная и неправая казнь. Названого отца моего и учителя, старейшего вятичского волхва Букала, сажали в воду.

- Тесно тебе сиделось, вот и пригрезилось! - посочувствовал Иван.

- Пригрезилось? - усомнился Род. - Ладно бы, коли пригрезилось. А скажи-ка, ведом ли тебе епископ Феодорец? Под его доглядом и по его изволу был казнён мой отец Букал…

- Разве ты допрежь не слыхал о ростовском епископе Феодоре? - удивился Гюргич. - Он живёт во Владимире. Народ презрительно называет его Феодорец.

- Где же мне было слышать о христианских епископах? - спросил Род. - В хоромах Кучки, где речь вели больше о домашнем попе Исидоре?.. В Азгут-городке, в богопротивном сборище бродников? Или в половецком плену?

- Как же тебе стал ведом наш ростовский владыка? - ещё более удивился Иван.

- А от свидетелей казни, что толпились у храма Николы Мокрого на Мосткве-реке. Они то и дело повторяли: «Феодорец!» Голоса их сотрясались от страха.

Иван раздумчиво щипал бороду.

- Да, страшное говорят об этом владыке. Идёт молвка, будто он варил женщин в котлах, отрезывал носы, уши, ибо жаден до чужих имений. Людей жёг, распинал на стенах, отторгая богатства. Все трепещут его, ибо он величествен, аки дуб, да рыкающ, аки лев. Язык имеет велеречивый, а мудрствование козненное.