Страница 23 из 144
- Кто тебе разрешил за мною спускаться?
- Сама себе разрешила.
Наконец вместо хилых ступенек затвердела земляная площадка под ногами.
- Тут совсем темно! - прижалась Улита к Роду.
Отверстие вверху, чуть виделось.
Род зажёг свечу. Подземный сруб, в котором они стояли, был довольно просторен. Из него в обе стороны уводили низкие ходы. Их стены и потолок крепились брёвнами потоньше. Об этих ходах от Овдотьицы даже намёка не высказано. Значит, не знала. Род стоял, напряжённо слушая беззвучие подземелья. Капель не постукивала нигде, почва сплошь сухая.
Улита освоилась при свечном свете в глубоком подполе и с любопытством заглядывала то в правый, то в левый подземный ход.
- Налево пойдёшь - жизнь потеряешь, направо пойдёшь… - таинственно шептала она.
- Помолчи, - велел Род, ещё напряжённо вслушиваясь. И решительно пошёл направо.
- Почему туда? - шёпотом осведомилась Улита.
- Там кто-то истиха чихнул.
Оба шли, пригнувшись, то и дело касаясь плечами стен. При толчках струйки земли просачивались меж брёвен. Вот отчего плечи и рукава Петрока были в земле.
- Этот ход ведёт в лес, - обернулся к спутнице юноша.
- Как ты знаешь? - удивилась Улита.
- После расскажу…
Он уловил впереди шуршание, мелкие торопливые шаги и тоже заторопился. Боярышня стала отставать, но не жаловалась, поспешала молча.
Вот чёрная понка[85] заколыхалась впереди иноческим покровом. От них уходила женщина. Не монахиня. Огненные кудри выбивались из-под понки, когда она временами вскидывала голову. Видно, ей трудно было дышать.
- Стой! Кто ты? Все равно не уйдёшь, - крикнул Родислав.
Звук его голоса пропадал тут же. Никакого эха в подземелье…
Улита нагнала и тоже закричала:
- Стой, блудня!
Понка застыла. Убегавшая стояла, не оборачиваясь. Преследователи не устремились к ней. Все устали. Всем не хватало воздуха.
- У кого в вашем доме жёлтые глаза? - обернулся юноша к боярышне. - Ну не жёлтые, светло-карие, цвета лесного ореха…
- У Варсунофьи, - не раздумывая, сказала девушки и тут же поправилась (ведь Варсунофьи нет в живых!): - Ещё… ещё жёлтые глаза у Вевейки… Ах ты лярва! - на весь подземный ход крикнула она, так что сверху земляной прах посыпался. - А ну, поди сюда, стерво![86]
Женщина обернулась и понуро направилась к ним. Огненные пряди закрывали лицо. Подойдя, она грохнулась в земном поклоне.
- Мой погрех, госпожа, мой погрех!
Тут уж юноша подался назад, уступив место разгневанной боярышне. Та ухватила огненный пучок в руки и, запрокинув голову виновной, так блябнула[87] её, что та взвыла.
- Я тебе покажу лазутить! Сказывай, кто послал!
- Сама… любопытничала… - ревела Вевейка. Получив ещё две бляблы по щекам (Улитина рука оказалась тяжёлой!), лазутница с рыданиями призналась: - Сам Степан Иваныч… за тобой… наказал приглядывать.
- Приглядывать? Ах, дрянная! - не унималась боярышня, пока Род решительно не остановил её руку. - Ладно. Ступай вон. Я наверху разберусь с тобой…
Род пропустил вперёд виновницу происшествия. Он понял, почему не удалось Вевее убежать от них. У неё не было свечи.
- Подскажи-ка, - сказал он ей в спину, - куда этот ход ведёт?
- К лесу… к грибной поляне, - отвечала, всхлипывая, Вевея.
- А иной? Тот, что в другую сторону…
Сенная девушка перестала всхлипывать, заговорила деловито:
- Оба хода из погреба прорыты невдавне. Называются усами. Правый ус - лесной, левый - речной, ведёт к речке Рачке.
- Куда-куда? - спросил Род.
Но Вевея, дойдя до лестницы, без лишних слов устремилась вверх.
- Поднимись за ней, - велел юноша Улите, - А я проверю левый ус. Свечи ещё хватит.
Он углубился в другой ход. Шёл недолго. Дверь в стене заставила остановиться. Сразу обдало холодом. За дверью мужской голос требовал чего-то неразборчиво. Потом пронзительно донёсся женский крик, переходящий в стон. Род резко толкнул дверь, тяжёлую, изнутри незапертую.
Просторный сруб с земляным полом освещало несколько свечей. Подвешенное к матице, желтело тело женщины, прикрытое какими-то издирками[88]. В жаровне у её ног краснели угли. От виски в сторону Рода пучеглазо глянул Петрок Малой. Поодаль притулился к срубу человек, в котором Род не без труда узнал Дружинку Кисляка. Тот не слышал скрипа отворенной двери, он в это время обращался к мученице:
- Не таись, Офимушка. Ведь я, служа в Гюрятиных хоромах, видел голубой ларец. Однажды господин при мне извлёк оттуда перстень припечатать грамотку. Ларца-то не нашли, а перстень ты вложила в ладанку на шею сосунка…
- Умолкни, - перебил Пётр ок. - Вон сосунок-то сам пожаловал.
Род не увидел, что изобразилось на лице Дружинки после тех слов. Он бросился на помощь к истязуемой. Петрок безмолвно уступил дорогу.
Освободив от пут руки женщины, Род бережно отнёс её к соломенной подстилке в дальний угол. Заметил, что ступни обожжены и пальцы перебиты в месиво. Когда уложил няньку и склонился над ней, кипарисовый крестик выпал из-за пазухи, повис перед её глазами.
- Крестик… Степаниды… Микулишны, - не произнесла, а выдохнула Офимка. Потом уж из последних сил сказала чётко: - Глазун - убийца твоих родных. Кисляк - предатель.
Тут сын Гюряты ощутил, как начинают холодеть кисти рук Офимки, которые он безотчётно гладил.
Пальцы его невольно скользили по её рукам все выше, к предплечьям. И он вдруг понял, что скользят- то они, как бы убегая от холода, начинающего сковывать умершую. Холод, будто торопясь, двигался от конечностей по всему телу. Грудь ещё тепла… и уже не тепла. Шея, щеки ещё теплы… и вот уже не теплы. Пальцы Рода на холодном лбу. И под ними исчезает, сходит с лица женщины едва теплившийся, но живой цвет жизни, и оно становится жёлто-восковым.
Род отдёрнул руки и вскочил. Дружинки в срубе не было. Боярский отрок тяжело смотрел в глаза Гюрятичу.
- Вот супротивника себе нашёл! - как бы удивлялся он. - Силен не по летам! - повторил он сказанное на пиру Якуном Коробом, да прибавил своё: - Отныне у нас с тобою одна забота - кто кого на тот свет спровадит.
Позади неожиданно прозвенел грозный голосок:
- Если убьёшь его, понадобится убивать меня!
В двери, перед тем впустившей Рода, стояла, вскинув голову, боярышня с такой отчаянностью на лице, с какой она два месяца назад намеревалась прыгнуть в реку очертя голову, если Род не повернёт каюк.
Не ожидавший её появления Петрок оторопел. Слова не вымолвив, вмиг исчез за противоположной дверью. И шаги его гулко застучали по ступеням вверх.
Когда они затихли, Улита первая нарушила гробовую тишину подземной пыточной:
- Куда ведёт та дверь?
- Род не ответил.
- Вот и сгубили наших нянюшек, - ступью[89] приблизилась к нему девушка. - Выходит, обояко мы с тобою сызнова осиротели. Рюмить ты не велишь. Надо укрепиться духом. Остались без нянек - значит, пришла пора становиться взрослыми. Будем сами жизнь свою рядить, ты по-мужски, я по-женски.
Род молча созерцал умершую.
Улита, сжав в своих ладонях его руку, потянула юношу к себе.
- Пойдём. Она покинула нас. Тело сброшено, как ящеркова кожа. Душа отлетела в лучший мир. Ступай же. Что ты сам не свой?
- Две смерти за один день слишком много для меня, - промолвил Род.
Они прошли знакомой дверью из пыточной в тот самый ус, что вёл к какой-то речке Рачке.
- Ты… ты уже уходишь насовсем?- испуганно спросила девушка.
Род было пошёл в сторону реки, спохватился и вернулся.
- Я от тебя теперь не вправе уходить. От тебя и от Якима. Покуда из вертепа не спасу. Вертеп ваш - не чета языческому. - Он передал свечу боярышне. - Свети!
[85] ПОНКА - верхняя одежда в виде накидки.
[86] СТЕРВО - падаль.
[87] БЛЯБНУТЬ - дать оплеуху.
[88] ИЗДИРКИ - обноски, рвань.
[89] СТУПЬ - самая тихая походка.