Кровь боярина Кучки

- Меня вырастил отец. Думалось, взаправдашний. Любовь к нему - на всю жизнь. Да без матушки разве детство? Новая вера дала мне новую мать. Хочу, - он снял с себя ладанку и надел её на шею Овдотьицы, - хочу, чтобы ты берегла для меня отцов перстень. А матушкин крест - на мне. Я ведь теперь христианин, и она была христианкой. Крест с меня даже тать не снимет, а перстень могут отнять.

- Святая правда, сынок, - нежно дотянулась до его светлых кудрей Овдотьица. - Себя береги, а я сберегу твоё родовое имя.

Только что низкие солнечные лучи не могли пробуравить лесную чащу, и вот дневное светило взметнулось выше, пронзило зелёные кроны, заиграло бликами на тропе.

Долго пришлось идти, пока в запах прелого листа не ворвался грибной дух.

- Вот это место, - узнал никогда не бывавший здесь Род.

Обоих ждала неприятная неожиданность. На грибной поляне темнел как бы четвероногий, собирающий боровики Петрок и большеглазо уставился на них по- бычьи. Каким чудом он здесь? Только что был в хоромах. Не иначе, знает короткий путь.

Род все же двинулся вперёд, и Овдотьица за ним.

- С пустыми руками во что будете собирать, в подол? - разогнулся Петрок и направился следом.

Шаги шумели в сухом листье.

Путь оперся в сосну, упавшую поперёк. Она росла не у самой тропы, чуть поодаль. Род шагнул влево и внимательно осмотрел рваное основание дерева.

- Дай нож, - попросил он Петрока.

Тот неохотно извлёк из-за голенища охотничий нож с наборной рукоятью. Род отчекрыжил изогнутую кору, чтобы отделить пень от дерева. Потом, взяв в охапку комель, убрал вековую сосну с дороги. При таком оказательстве силы очи изумлённого глазуна совсем вылезли из орбит.

- Уй-юй-юй! - слился его бас с шумом убираемой лесной великанши.

Воздух стал тошнотворно сладким. Овдотьица запричитала в голос. На освобождённой тропе в иглах осыпавшейся хвои лежала ничком Варсунофья.

- Экое несчастье, скажи на милость! - сокрушённо произнёс глазун.

- Это не несчастье, - поправил Род. - Это убийство.

Овдотьица смолкла. Боярский отрок глянул исподлобья.

Юноша объяснил:

- Сосна не сломлена, а подрублена и повалена с умыслом.

- Не верю!

- Тут веры не надобно, - мрачно произнёс Род. - Достаточно глаз. Даже щепу убрать поленились, - Он покопался в сосновой кроне, - Вервие не отвязали, а оборвали, - И поднял конец верёвки.

Глазун отворотил нос:

- Ну и пахнет, однако!

Род срезал и очистил два тонких берёзовых ствола, соединил их ветвями. Всхлипывающая Овдотьица перевернула старуху, попыталась скрестить руки на её груди, что едва удалось. Уложили покойницу на носилки. Петрок взялся спереди. И началось печальное шествие.

Созерцая спину напарника, Род заметил свежую землю на его плечах и рукавах. Откуда на нём земля?

- Более краткий путь тебе ведом? - спросил юноша.

Петрок на мгновение застыл, как бы недослышав, потом пробубнил:

- Не ведом.

Ближе к концу пути Петрок вновь остановился с намерением опустить носилки.

- Обожди немного. Меня мутит.

Он сгинул в чаще. Род с Овдотьицей остались одни.

- Чуяло моё сердце, - истиха вымолвила Овдотьица. - Уходили они старуху.

- Кто… они? - спросил Род, хотя уже знал ответ.

Хотя как дознаются про наш с Варсунофьей лесной разговор?..

Род в тёплый солнечный полдень ощутил озноб.

- А если Степана Ивановича уведомить?

Женщина отмахнулась, ничего не ответила. Возвратился Петрок.

С телом Варсунофьи они внесли в боярские хоромы суету, плач и хлопоты по покойнице. Время клонилось заполдень, была нужда спешить: по обычаю полагалось предать усопшую земле в тот же день до захода солнца.

Улучив время, Род сызнова подступил к Овдотьице: должно же быть боярину ведомо, что причина смерти старухи не несчастье, а преступление. И опять вводница отмахнулась:

- Поверь, боярин нарядит доиск во главе с тем же Петроком. Чего доищешься?

С погребения Род не пошёл на поминки, передал, что ему неможется. В своей одрине растворил оконницу настежь, трупный дух все ещё дурманил его. А свежий воздух вечернего огорода портила гниль палых яблок. Такой богатый урожай плодов, и никто не собирал, будто потеряла в доме былую крепость рука хозяина.

Юноша резко обернулся на звук желанного, хотя и нежданного голоса:

- Здравствуй, братец!

- Уля, не называй меня братцем… Как ты не остереглась ко мне в одрину взойти?

- Ах, что остерегаться? Все виноядничают. Поминки! Вчера пировали за здравие, сегодня - за упокой. - Улита закрыла окно и положила голову на грудь юноши.

- Вчера Андрей Владимирский с тебя глаз не сводил. Сокрушался, что женат, - сказал Род.

Улита ударила его ладошкой по губам.

- Перестань. Этот половчин намедни на Боровицком холме мне всю выть[84] на княжеском пиру отбил. Вурдалак сущий. Будто глазами из тебя кровь пьёт. Ну его!

Род вдыхал запах Улитиных волос.

- А Петрок тоже на поминках? - спросил он, - А Амелфа Тимофеевна?

- Мачеха прежде меня ушла. Глазун вовсе не явился. - Улита отступила к лавке, села, низко опустив голову. - Няньку жалко! Надо ж было так случиться.

- Её убили, - сказал Род. И пожалел о сказанном, поняв, что не ответит на расспросы девушки, которые тут же последуют. Ответить - значит слишком многое открыть Улите, а это может быть для неё опасным.

Конечно, боярышня всполошилась:

- Убили? Как? Кто? За что?

- Откуда мне знать? - отстранился он. - Вижу, подрубали дерево. Не само упало.

Тонкий лучик морщинки возник над Улитиной переносицей и исчез.

- Стечение случаев, - вымолвила она. - Кто-то хотел из нашего леса сосну похитить, да не успел. А Варсунофья под ней прошла…

Род благоразумно промолчал.

- Я ведь к тебе тоже с грустной новостью, - сообщила Улита. - Тётка Лиляны нашла вчера, где живёт твоя нянька. В селе Тайнинском за Яузой. Только дом её заперт. Расспросила соседа. Он видел, как за день до того подкатила к её воротам кареть, приехал неведомый человек и вышла Офимка с ним добровольно и не возвращалась с тех пор… Ой, как ты потемнел лицом, свет мой ясный! - привстав на цыпочках, сжала в нежных ладонях голову Рода боярышня. - Ну утешься ради меня. Будем дальше разузнавать. Найдём концы. Не кмети же её поймал и. Уехала по своей воле. Может, в гости?

«Мой погрех! - мысленно сокрушался Род. - Не явись я, не тронули бы Офиму. На страшное гостевание обрекли её! Каков умысел?» Он тем временем гладил тугие косы утешавшей его Улиты, смотрел поверх её золотой головки и видел постылый сучок напротив его одра на тесовой стене, похожий на человеческий глаз. И вдруг обратил внимание, что глаз тоже смотрит на него, даже веком моргает, и цветом он как кедровый орех.

Это открытие длилось миг. Род, тут же отстранясь от Улиты, бросился к стене… Сучок был на месте.

- Чтой-то ты? - испугалась боярышня.

- Нас наблюдали. Вот через это, - ткнул он в проклятый сучок.

- Пальцем его не выдавишь, - деловито молвила Улита, извлекая из золотых волос серебряную заколку… Сучок слишком гулко стукнулся об пол по ту сторону стены. Девушка прильнула глазом к отверстию.

Род резко оттащил её:

- Побереги своё око.

Не отвечая, Улита выскочила из одрины, толкнула соседнюю дверь… Та была заперта изнутри.

- Я успела узреть крышку подпола, - прошептала девушка. - И - слышишь ли? - крышка медленно закрывалась…

Юноша распахнул дверь, сорвав внутренний запор.

- А сучок-то… с рукоятью, гляди-ка!- удивилась, входя, Улита и подняла с полу затычку для дыры в стене.

Род откинул крышку подпола и - верно говорила Овдотьица! - обнаружил лесенку, ведущую глубоко вниз, в черноту.

Взял свечу из своей одрины и трут, попросил Улиту обождать, начал спускаться… Заметил, что отверстие, светившееся вверху, затмилось. Вскинул взгляд и увидел над собой стройные ноги девушки в кружевных чулках.

[84] ВЫТНЫЙ - аппетитный. ВЫТЬ - аппетит.