Страница 106 из 144
Лечца Агапита ввели во дворец, не столь затейливый, как у Ольговича. Остерский Городец - крепость, не стольный град удельного княжества.
В княгининой ложне царил полумрак. В мелкие окна глядели сумерки. Светильников было два - у ложа и у двери.
Едва дверь закрылась, Улита откинула покрывало, вспорхнула с одра и в длинной поняве[420] повисла на шее вошедшего:
- Родинька-а!
Сброшенный чёрный емурлак лежал на полу у их ног.
- У ля, радость, ужли ты нездорова?
Неся любимую к одру, он жадно впитывал её шёпот:
- Теперь здорова!
В прошлую суматошную дорожную встречу он не приметил её особой дебелости. Входит в тело Ули тушка! Не боярышня, а княгиня!
- Отпусти меня, свет мой! Я тяжела…
Род разомкнул объятья, отпрянул от неё:
- Тяжела?
Она не спрятала взгляда, как в лесной келье, когда рассказывала о своих и Андреевых детях, изумрудные очи светились нескрываемым торжеством.
- Тяжела твоим дитём, Родинька.
- Моим? - задохнулся от счастья Род.
Приняв переспрос за неверие, Улита прижала подол понявы к лицу, почти пополам согнулась, Род увидел, как задрожали её лопатки под тонкой тканью.
- Опять ты рюмишь?
- Как же не рюмить? Ведь я, как приехала из Владимира, не делила одра с Андреем ни разу. То он под Луцком, то в Пересопнице, то в Переславле, то в Киеве…
Род стал пред ней на колени, приник головой.
- С чего выдумала, будто не верю? И счастье ты моё, и несчастье! Мучился разлукой с тобой. А теперь - с дитятком… мучиться разлучённому вдвое!
- Выкради меня, свет мой, нет более сил, - боролась с рыданиями Улита.
- А дети?
- Все равно выкради.
- А Яким?
- Ни полслова Якиму!
Их руки сплелись, как перед прыжком в пропасть.
- Не ошибись, Улитушка. Путь этот без возврата.
Она положила руку его ниже своей груди:
- Слышишь?.. Одно сердце ошибётся, два - нет!
Род долго не отнимал руки. Полный неизведанных чувств, поднялся, прислонился к изразчатой печи.
- Откуда эти изразцы? - отвлёкся он от отцовских дум.
- Не ведаю, - отвернулась Улита. - Перед моим прибытием привезли Андрею. Вздумал меня потешить.
- На них знаки созвездий небесных, зодии, - присмотрелся он, вспоминая изразцы, изготовленные царьградским мастером, купленные Кондувдеем у гречников…
- Глумы это все, - изрекла Улита, как тогда в челне на Мосткве-реке, когда он поведывал ей о зодиях.
Род сообщил, что Ярун Ничей по изволу Андрееву подманом заточил его, мучил голодом, зато сам погиб страшной смертью, сохранив тайну изразцов.
Улита слушала в мрачном молчании и после сказала жёстко:
- Нынче я верю, что Андрей ищет твоей погибели. Знаю, как он ненавидит тебя. Брюхатость мою заметил и ещё пуще возненавидел. Через Вевейку ли досочился или иным путём? С Якимом не говорил пока. Самой же мне что ему сказать? Убьёт! И меня, и дитя в утробе. Увези, выкради поскорей, не то за могилой жди. Мне все тут поперёк горла, поперёк глаз. К чему эти изразцы? К чему серебро светильников?
- Слышал я, Ростислав Гюргич в Переяславле внезапно покинул нашу юдоль? - молвил Род.
- Так, - сузила глаза Улита. - Все, как ты предрёк.
- Стало быть, муж твой с этих пор старший сын Гюргия, наследник? - продолжил Род.
- В великие княгини прочишь меня?
Улита яростной панфирью[421] прыгнула с одра.
- Тише! - Род поймал её в объятья. - Все будет сотворено к нашему благу. Только…
- Что? Что только? - теребила Улита.
- Как без Якима? Через кого нитечку к тебе иметь?
Будущая беглянка задумалась.
- Яким - брат и друг. Дорожит, однако, своим вельможеством. По моей вине ему может грозить опала. Доколе же мне жертвовать собой? Одной мне! Доколе? - Она порхала от светильника к светильнику, как бабочка, и внезапно вновь приблизилась к возлюбленному, приподнялась на цыпочках, шепнула в ухо: - Досочился слух, что у Андрея в Киеве… с княжной-галичанкой… разумеешь?
- Вздоры распускают? - ошеломлённо спросил Род.
Улита глубже загоняла ноготки в его плечо.
- Яким дознался: не вздоры! Вот почему он нудит князя возвращаться во Владимир. Спасёт ли это от галичанки? Дружьям[422]
- расстояние не помеха. А меня - под понку? В монастырь?
Род взял княгиню на руки, отнёс на ложе.
- Успокойся. Стены бродницкой крепости Азгута нас укроют.
- Пусть Лиляна будет нашей нитечкой, - развеивал его сомненья жаркий шёпот. - Она во всем верна!
Дверь, скрипя, приотворилась, пропустив Якима.
- О, врачу! Твоё леченье затянулось, - спустил он заговорщиков с неба на землю.
Княгиня и её лечец собрались с силами, чтоб оторваться друг от друга. Не набралось бы сил, узнай они, какую пропасть времени продлится расставание.
Когда укрытый емурлаком самозваный Агапит шёл из дворца, позади раздался резкий голос. Мнимый лечец не обернулся. Его внутреннему взору предстала огненнокудрая лазутка. Опять подстерегла!
- Врачу! Исцели меня от любви к тебе! - Род не ответил. Вевея крикнула вдогон: - Врачу, исцелися сам!
Он поспешил уйти с тяжёлым чувством надвигавшейся беды.
КЛЮКА СУДЬБЫ
1
Дело, будто бы легко выполнимое сгоряча, со временем обрастало трудностями, утяжелялось. Когда прибыли под Новгород-Северский, атаман Дурной продумывал нападение на княгинин поезд. Ведь не оставят Улиту изнывать в Остерском Городце. Гюргий крепко сел в Киеве. Андрея отрядил в Пересопницу, чтоб послеживал за волынскими изгнанниками. Вестимо, жене надо ехать к мужу, пока тот и впрямь не завёл другиню - галичанку ли, половчанку. Лазутники донесли, что Яким Кучкович отправился к своему государю, а про Улиту и слуху нет. Тогда явилась мысль подсказать ей отбыть на леченье к границе Дикого Поля, где у половцев целебное место, прозванное Аршан. А уж по дороге-то, на безлюдье, бродницкая ватага не оплошает. И, сидя в Мелтекове в пахнущих смолою хоромах, отстроенных на пепелище бывшего загородного дворца несчастного Игоря Ольговича, Дурной помогал дорогому гостю мечтать о том, как ему сладко и безопасно будет с его любавой в благожелательной Затинной слободе на берегу реки Шалой под охраной надёжного Азгут-городка.
Дни шли за днями, и чем более тепло заменялось холодом, тем яснее охладевал атаман к задуманному. Засыл пролагатаев к остерской затворнице по тем или иным причинам откладывался. Занемог брюхом Фёдор Дурной, Род его излечил. Запил горькую их споспешник Фёдор Озяблый, Род и тут нашёл средство помочь беде. Но вот по изволу своего государя Святослава Ольговича атаман принял решение сменить веру. Поганый язычник втайне, он наконец-то решил стать явным христианином. Вот в этом тем более Род принял деятельное участие, наставлял и сердцем, и разумом, чтобы искренним, а не показным был подвиг Фёдоровой души. Проникновенные беседы их длились далеко за полночь. Оглашённый, повинуясь Родиславу Гюрятичу, в крещении Петру, приносил из Божьего храма книги, которые тот подолгу читал неграмотному. Фёдор благоговел перед учёностью друга, уговаривал стать своим крестным, уверял, что их встреча со Святославом Ольговичем, неизбежная при намечаемых торжествах, не принесёт Роду худа. Однако же не было у бывшего Ольговичева соратника никакого желания обнаруживать своё присутствие в Северском княжестве. Поэтому Род не пошёл на крестины, затворился в своей одрине и, думая горькую думу, сокрушался, что дотянул в бездействии до середины зимы - всё дела да случаи, отложки да отсрочки. А для Улиты близится время родов. Как её на сносях везти в дальние дали по горам, по долам? Вот и Фёдор Дурной откровенно испытал облегчение, убедив друга вновь повременить, и теперь надолго - пока узрит свет выношенное дитя и окрепнет для дальнего путешествия. А уж этого жди до полного тепла. Кстати, как уверял бродничий вожак, зима след кажет, а лето его таит. Род умом воспринимал эти доводы, сердцем - нет. Как пытливо ни вглядывался в глаза атамана, не видел в них Улитина избавителя. Не лихое нападение на княгинин поезд рисовалось его внутреннему предвидению, а лихая бойня, безнадёжная и кровавая, где поляжет атаманова голова с размозжённым шлемом. «Берегись булавы! - не уставал он остерегать Дурного. - Не встревай в жаркие схватки». Фёдор только отмахивался: «Булава - не булавка, да и от укола ржавой булавкой помереть можно». Все меньше понимали они друг друга. О смелом замысле похитить Улиту Фёдор уже давненько не вспоминал. Все более одиноко чувствовал себя Род наедине с тяжёлыми мыслями.
[420] ПАНЁВА, ПОНЯВА - юбка, нижняя рубашка.
[421] ПАНФИРЬ - рысь.
[422] ДРУЖЬЯ - чета любовников.