Кровь боярина Кучки

Вот топот содрогнул подклет, забуянили голоса, заскрипели ступени. Род позже ожидал хозяина дома. По крещении намечался пир в княжеском дворце. Значит, отпировались быстро. Гость в однодышку[423] добежал до сеней, радуясь возвращению хозяина, спеша поздравить его. Внезапная оторопь остановила в дверях. Первым, кого увидел, был сам кутырь, Новгород-Северский князь Святослав Ольгович.

- Ррро-динь-ка! - заключил он Рода в объятья. - Стало быть, правду мне донесли, что ты скрываешься у Федьки-разбойника? А ты, Федорка, отрицал, а? Сдал бы я тебя сейчас в руки Пука, кабы не стал твоим крестным. Что скажешь?

Князь был изрядно пьян. Не трезвее выглядел и сам атаман, но лицо его становилось из красного бледным.

- Это мой погрех, государь, - признался обнаруженный затворник. - Я запрещал называть себя.

- Сызнова величаешь меня государем! - поднял палец кутырь. - А ведь не вернулся ко мне, даже Гюргию своему изменил. Так-то ты платишь за отеческий пригрев?

- Не знавал тебя в таком виде, князь, - переменил Род смирение на строгость. - А поведению моему есть причины. Здесь не время, не место их обсуждать.

- Ладно, - взял его за плечо кутырь и обратился к хозяину дома: - Где твой накрытый стол? Верно заметил мой бывший друг-ведалец: место и время не счёты сводить, а продолжить пир. Покажи, как ты тут разжился.

Стол в пиршественной палате и впрямь готов был принять хоть весь двор Ольговича вместе с малой дружиной. Виночерпии с блюдниками принялись за работу. Князь больше не обращал внимания на бывшего своего «друга-ведальца». Глеб Святославич миновал Рода со вскинутым подбородком, Внезд метнул косым взглядом, лишь боярин Пук сунул ватную длань с ласковым смешком:

- Нашего полку прибыло?

Атаман в челе стола, сидючи рядом с князем, опускал взор, встречаясь глазами с Родом: дескать, навязался кутырь на мою хлеб-соль, что поделаешь?

Странным показалось, что боярин Пук не по чину уселся рядом, даже обнял бывшего своего соратника. Бархатная петля объятий!

- Какое имя дали новокрещёному? - спросил Род, чтобы завязать разговор.

Важно потрясая сивой радугой усов, Пук ответил:

- Был Фёдор, остался Фёдором.

- Праздник - не война, - продолжил Род натянутую беседу. - Ишь как все веселы!

- Праздники-ватажники, будни-одиночки, - туманно возразил Пук.

Род пытливо всматривался в него:

- Что-то не понимаю тебя, боярин.

- Понимать - значит знать, - наставительно сказал Пук, - Стало быть, ты не ведаешь, что беглецу Изяславу угорский король Гейза прислал десять тысяч воев. А к ним супротивник Гюргия прибавил дружину старого дурака Вячеслава да черных клобуков, миновал Пересопницу и пошёл на Киев. Перед нами теперь задача: оборонять Гюргия или встречать Изяслава? Мой государь твоему не изменник, а вот как черниговские Давыдовичи решат, бабушка надвое сказала.

- Мой государь, твой государь… - в раздумье пробормотал Род, думая о своём.

Пук понял его по-своему:

- Стало быть, к нам вернёшься? Святослав Ольгович тебя приветит.

Род ничего не отвечал. Он позабыл про Пука, следил, как вбежавший бродник, челядинец Дурного, что-то истиха произнёс на ухо своему хозяину. Атаман коротко переговорил с Ольговичем. Сжавшееся сердце ведальца ощутило вдруг, что все последующее именно его коснётся. И, как всегда, сердце не ошиблось. Фёдор Дурной во всеуслышание объявил:

- Владимир Давидович, князь Черниговский, оказывает нам честь своим посещением!

- Хвала князю! Исполать! - воспрянули пьяные голоса.

Под эти радостные клики вошёл в палату пучеглазый человек, желчный, как волчий перец. Невольно вспомнился отзыв о нём покойного Нечая Вашковца: «Ласкает речами - затыкай уши, обнимает - уноси ноги». Князя сопровождал страшный жердяй, его неизменный тысяцкий Азарий Чудин, прозванный тем же Вашковцом «истым онагром».

- Удачно же я отыскал тебя, брат! - ласково обратился Владимир Давыдович к Святославу Ольговичу. - В городе не пирует, так за городом веселится. Я мигом сообразил! Хотя времечко не весёлое…

- Честь и место, брат! Честь и место! - повелительным взором освободил подле себя пространство северский властелин. - Может, и напоследок празднуем. Впереди - рать. Ты-то на чью сторону клонишь взор? - устраивал он у обширных своих телес сухонького Владимира.

- На твою, брате, на твою, - успокаивал тот.

- А я тебе, государь, и сейчас скажу, - встрял Азарий Чудин, ещё не севший за стол. - Не дело приставать нынче к Гюргию. Не единожды он союзников своих подставлял и теперь подставит.

Тут Святослав Ольгович вспылил:

- Ты подкуплен Изяславом, Азарий! Или не хочешь оставлять молодой жены?

Жердяй метнул в князя испепеляющий взор, а уста его вымолвили незлобивые слова:

- Молодые жены, княже, любят мужей вблизи, а не издали.

При этом тонкие, как тетива лука, губы его стали ещё тоньше. И за стол Азарий не сел, независимо прохаживался вокруг, отыскивая знакомцев.

Род сделал движение подняться из-за стола, тихомолком выйти.

Рыхлая рука Пука улеглась на его колено.

- Не бросай старого приятеля!

Род выдавил улыбку.

- Небось, боярин. В задец - не в поход, разлука недолгая.

Однако выйти он не успел.

- Ха! - воскликнул Азарий, обняв памятного своего врага. - Ещё один знакомец, да какой! - Он настойчиво повлёк обнятого к тому месту, где сидели князья. - Погляди, государь, кого я к тебе привёл! - обратился Чудин к Владимиру.

Поражённый нежданной встречей Давыдович даже вскочил из-за стола.

- Это… вот это да! - пролепетал он. - Божья воля, не иначе.

- Вражья воля, - поправил оторопевший кутырь. Он не забыл рассказ Рода о встрече его в черниговском застенке с Владимиром, потому от их нынешней встречи не ждал ничего хорошего.

Атаман Дурной тоже был в замешательстве. Ведь Род ему в приокском лесу со всей тонкостью поведал о своих злоключениях. Остальные пиршебники, не зная сути происходящего, с любопытством ждали дальнейшего.

- Твоя рученька моё горлышко помнит? - почти вплотную приблизил к Роду лицо Владимир.

Что было отвечать?

- Отложи нелюбье, - попросил двоюродного брата кутырь. - Кто старое помянет… Не порти пира.

- Что ты, любезный брат! Я пира не испорчу, - так же тихо ответил ему Давыдович. - Лишь прошу выдать мне головой одного из твоих людишек. Для взаимного удовольствия.

- Он не мой человек, - насупился Святослав Ольгович. - Этот боярич человек Гюргия.

- А сейчас-то твой! - проникновенно настаивал черниговский самовластец.

Род мог ринуться из палаты. И никакие хищные лапы истого онагра Азария не удержали бы его. Но он как заворожённый ждал решения Святослава, хотя уж ничего доброго не видел в его глазах.

Кутырь строптиво молчал.

- А я что тебе скажу, брат! - заговорщически склонился к нему Владимир Давыдович. - Я тебе скажу вот что: выдашь боярича - стану защищать Гюргия, а не выдашь - вместе с родным братцем Изяславом помогу его тёзке возвратить престол киевский. Братец мой так упрашивает, а я так колеблюсь!

Кутырь продолжал молчать.

- Думай же, брате, думай, - обволакивал тугодума шёпот ласкового злеца. - Отпусти, Чудин, нашего обидчика, - обратился Владимир к своему тысяцкому, - Срочно шли скорохода в Чернигов, скажи братцу: еду с ним вместе в пособ Изяславу Киевскому.

Кутырь тяжело поднялся.

- В страшный грех вводишь ты меня, брат. Бог тебе судья. Ин[424], быть по-твоему!

По знаку Ольговича Пук крикнул:

- Стража!

Вбежавшие кмети окружили Рода плотным кольцом.

- Поят ты князем Владимиром Давыдовичем Черниговским за все твоё воровство! - объявил Чудин.

Род и теперь мог бы сопротивляться, хотя вырваться из такого сонма врагов представлялось вели ким чудом. Даже не надеясь на чудо, могучий ученик Бессона Плешка предпочёл бы смерть страшным мукам, которые ждали его в Чернигове. Однако он не сделал никакого движения, лишь удивлённо взглянул на Северского князя и произнёс:

[423] В ОДНОДЫШКУ - на одном дыхании, одним духом.

[424] ИН - ладно, пожалуй, изволь.