Страница 58 из 205
- На дело! - по-прежнему пылко ответил тот. - Отец повелел зачинать здесь город…
- Нет мне и в этом городе доли: отец, чай, его для себя да тебя возводит!
- Для всей земли Русской.
- Нет Русской земли. А есть земля - князя, моя, твоя. Земля Изяслава - в Киеве, Володимира - в Галиче…
И с усмешкой добавил:
- Особо есть земли умерших Иванки да Константина: могила, прах! Отцу бы такую землю…
- Ох, вижу: стал ты разумом скуден, брат!
Андрей расправил широкие плечи, словно освободился от тяжести, бывшей на них. Взглянул он с холма на Заречье цепким внимательным глазом, потом на отрока с винным жбаном - и отрок в страхе попятился прочь, - потом опять на пьяного брата. И сухо, спокойно, с вернувшейся в сердце силой почти приказал:
- Езжай навстречу отцу, проси его милости, Ростислав. Не жди, когда сам он на холм приедет. Тогда тебе будет худо.
Тот резко, презрительно бросил:
- Я князя тут ждать не стану. Уеду отселе прочь…
- Куда ты уедешь?
С откровенным вызовом княжич грубо сказал:
- Уеду отселе подальше от вас с отцом…
- Не к дяде ли Вячеславу? - насмешливо поддразнил Андрей. - Наш дядя, чай, сам бездомен, хоть ныне он самый старший из Мономахова рода.
- Не к дяде, - сквозь зубы сказал Ростислав, зло глядя в лицо Андрея. - Не к дяде, а к двоюродному брату нашему Изяславу, в Киев…
Андрей побледнел и шагнул назад.
- К лютому нашему супротивнику? «Стол» киевский взял он силой… отца твоего, как старшего, тем самым обидел… а ты - к нему?
- А я вот к нему!
Наслаждаясь гневом и бледностью брата, Ростислав со злорадной беспечностью протянул:
- Такая беда не беда: если некуда, хоть к нему! Приду к Изяславу в Киев, скажу: «Отец меня, брат, обидел! Волости мне не дал. И вот я сбежал от него к тебе, старшему между внуками Мономаха! Хочу трудиться на Русскую землю подле тебя…»
- Не ради Русской земли твой труд, а на благо её врагов!
- Ништо! Главное благо на свете есть благо моё. А всё остальное - к бесу!
- Ой, брат… опомнись! - ужаснулся Андрей. - К разуму поскорее вернись!
- К чему мне тот разум? - с насмешливой, пьяной удалью выкрикнул Ростислав. - Мне бы не разум, а кучу гривен златых! Да вина бы поболе! Да деву… И плыть бы до края света да песню хмельную петь! А рядом со мной - возлежала бы Пересвета…
Он деловито добавил:
- Задумал я взять себе в жёны юную дочь боярина Пересвету.
С трудом приходя в себя от безмерного возмущения кощунственными словами Ростислава, еле сдерживая желанье взять меч у гридня, стоявшего рядом, и кинуться с ним на брата, Андрей, почти заклиная, с угрозой проговорил:
- Не лай ты мне спьяну про Изяслава, про Пересвету: жена у тебя есть с чадами в Суздале…
- Суздаль не в счёт…
Ростислав разгоревшимся, алчным взглядом окинул с холма весь мир.
- Возьму Пересвету в жёны, - сказал он негромко, но твёрдо. - Она сладкогласна, радостлива, юна. И сяду на Киеве с Изяславом - против отца!
Теряя над гневом власть, Андрей, заклиная, крикнул:
- Отца не предай, ибо внуками проклят будешь! Земли своей не предай, ибо это страшней всего! И жены своей не предай, ибо только степняк поганый имеет по многу жён… так исстари, брат, на Руси ведётся!
Ростислав презрительно засмеялся:
- Чай, мать моя половчанка. И я - степняк…
- Ох, вижу - бесы тебя совращают…
- Чту этих бесов… пей!
Возбуждённый, злобный, стремительный Ростислав схватил свой ритон и велел слуге:
- Налей же мне чашу во имя нового дела!
Слуга шагнул было к чаше. Андрей ударил его по вытянутой руке, жбан сразу упал на землю, и княжич пнул его мокрым носком своего сапога, как падаль.
Скуластое, жёлтое лицо Ростислава стало медленно наливаться кровью. Не отрывая глаз от Андрея, он потянулся к ножу, лежавшему на дубовом обрубке.
Приплывшие с княжичем гридни сейчас же выдвинулись вперёд.
Твёрдо, как на суде, Андрей шагнул к Ростиславу.
- Пусть будет так! - сказал он спокойно. Взглянув на гридней, он указал на брата стремительно вытянутой рукой:
- Взять сего недруга за измену. Именем князя - взять! Двое гридней двинулись к Ростиславу.
Тот буйно смахнул с обрубка ритон и попятился до крыльца раскрытой княжьей избы. С ним рядом встали угрюмые отроки наготове.
Ростислав, не спуская с брата горящих глаз, тяжело сказал:
- В руки твои, боголюбец, не дамся…
Гридни, держась за мечи, нерешительно поглядели на господина: велит ли он снова брать силой строптивого сына князя? Иль, может, не скажет больше ни слова, и всё решится без них?
Несколько баб и старых людей, стоявших возле Страшко у сарая, да кучка босых, кое-как одетых тощих бежанских ребят во главе с Ермилкой, следивших за спором княжичей-братьев, теперь подошли поближе к избе. Они со страхом и любопытством глядели на нож Ростислава, на трёх его рослых слуг, от которых немало терпели обид в московском посёлке, на гридней Андрея, одетых для боя, и на приезжего княжича с белым лицом и кудрями под алой шапкой. Глядели и ждали: что будет теперь на взгорье? Андрей взволнованно кинул брату:
- И без того земля наша кровью полита, а ты ко ворогу путь направил?
Взяв у отрока меч, прислонившись спиной к крыльцу, Ростислав угрюмо ответил:
- Молод меня судить, недоумок…
- На страшные помыслы всяк судья! Андрей сурово пошёл на брата:
- Смирись мне по воле!
Тот осторожно вытянул меч из ножен. Страшко вскричал, обращаясь к Андрею:
- Оставь… не трожь его, княжич, молю: он может тебя посечь…
Ростислав со злобным презрением повернулся к Страшко:
- Раб гордый, заступник бесовский… сгинь! Не то и тебя убью!
Он, угрожая, взмахнул мечом. Потом пытливо взглянул на гридней, на отроков, на людей, стоявших поодаль, и вдруг с тщеславной, самолюбивой удалью крикнул:
- А то давай посечёмся с тобой, Андрейша! Приди судьбу свою испытать со мною: кто жив останется, тот возьмёт этот холм себе!
- Ну, что же, - сурово ответил Андрей. - Иду судьбу свою испытать! - и принял меч от ближнего гридня.
Глава XXVI. КЛЫЧ
И жряху бесом, и оскверняху
землю Русскую, привожаху сыны
и дщери на холм.
Но поединок княжичей-братьев прервал гонец Симеона.
- Скорее! - вопил он, вбежав на взгорье. - Беда! Толкали мы плот из множества брёвен… ан брёвна у омута разошлись! Кого из людей потопило, кого помяло. В иных же возникли страх и смятенье!
Забыв о брате, Андрей поспешно спустился к ладье.
До вечера пробыл он на реке с Симеоном. А весть о его приезде уже побежала всюду. Она достигла усадьбы, и Кучка велел своим слугам спускать ладьи, готовить себя в дорогу.
Но он решил не просто бежать. Он захотел уплыть под голос набата, под шорох и блеск огня. Для этого он велел своему управителю к ночи сходить к волхвам. Пусть ещё нынче выйдут волхвы из леса. Пусть жарким огнём спалят на холме чужое добро. Пусть оросят его кровью, чтобы княжья нога не топтала Кучкину землю, чтобы вятичей в Кучкове и окрест не теснила чужая сила!..
Боярином велено было Клычу и Жому везде собирать голодных людей, хулить задуманный князем город, как злое, бесовское дело, говорить им, что мор и голод - от князя. Боярин бы и помог, мол, как он всегда помогал, да князь не велит, мешает. На новый город добро переводит. Людей излишних сюда привёл: из голодных ртов они и последний кусок для себя изымут. Не божье то дело, не ради добра голодных. Так пусть же оно погибнет! Спасенье в одном: палить пришлых людей и посёлок князя огнём!
С этим приказом Якун поехал на взгорье и за Неглинку к Клычу и Жому.
В этот же день, готовясь тронуться в Суздаль, лихие «Якуньи други» в последний раз прошлись по ладейным днищам горячей чёрной смолой, потом одну за другой стали спихивать лодки в воду.