Страница 57 из 205
Однако поблизости зодчего не было: вместе с Демьяном, с рыжим Михайлой и многими мужиками строитель возился где-то в лесах у Неглинки. Княжич застал в посёлке лишь брата, и то в непотребном виде: Ростислав сидел перед княжьей избой за большим дубовым обрубком, заменяющим стол, и пил. Сумрачный отрок стоял поодаль, готовый наполнить медовым зельем походный ритон господина - вместительный турий рог, приспособленный для питья.
Увидев хмельного брата и сразу вспыхнув от гнева, Андрей прошёл к столу. Заметив его, Ростислав удивился и с искренним дружеством протянул:
- А-а… брат! Почто нежданно-негаданно? Княжич смолчал.
Ростислав усмехнулся:
- Должно, что отец проведал про здешнее моё буйство? Скажи: не так ли, Андрейша?
Андрей строго бросил:
- Так.
- Ох, ловок и мудр наш отче!
Ростислав откинулся мощной спиной к стволу нетолстой берёзки, возле которой сидел на грязном бревне, и весело, беспечально захохотал.
- Не зря отец у нас Долгоруким зовётся! - добавил он ещё добродушно, но уже закипая привычной, ревнивой злобой. - Однако отец наш не только долгорук, но и долгоглаз и многоух, будто отец небесный. Всё видит, всё слышит!..
Он вызывающе, с диким упрямством велел:
- Налей! - и угодливый отрок склонился над влажным ритоном.
Дождавшись, когда питьё дошло до краёв окованной золотом роговины, изрядно выпивший Ростислав с усмешкой взглянул на брата и жадно, с открытым вызовом, приник губами к огромному рогу.
Андрей побледнел, но стиснул крепче зубы и молча, угрюмо ждал, когда Ростислав насытится зельем.
- Не хочешь ли выпить, брат? - спросил Ростислав с усмешкой, швырнув ритон на дубовый плоский обрубок. - Не хочешь? И то: ты, чаю, у нас святой! Не зелье, а боголюбство - удел твой!
От первой минуты дружества в сердце пьющего не осталось следа. Хмельное буйство, былые обиды и зло опять накаляли кровь, опять шевельнулись и поползли к языку, как змеи. Он грубо сказал:
- Ты словно бездольный смерд! Ибо лишь воду во рту имеешь. А я - имею вино…
И вновь повелел:
- Налей!
Всю зиму сидел он в посёлке праздно, стараясь не думать о деле и об отце. Без него, не считаясь и не советуясь с ним, секли поселяне лес, обрубали брёвна, ставили новые избы, тесали и обивали железом лопаты, гнули мотыги для обработки земли, намечали место для рва и будущих стен, готовились к севу. Но как-то сам Ростислав, поссорившись с Кучкой, солнечным мартовским утром проснувшись после попойки, вдруг в страхе припомнил, что всё-таки скоро приедет князь…
Приедет - спросит про дело; «Как оно тут творилось?»
А дело-то он, Ростислав, и не вёл! Он только бражничал здесь да спал. Два раза ходил на медведя. Но как оно шло тут, дело, - неведомо Ростиславу…
Подумав тогда об этом, томящийся после попойки княжич оделся, хватил медовухи и вышел из княжеской избы.
Опухший от сна и пьянства, в распахнутой богатой шубе, волосатый, ширококостый и коренастый, переваливающийся, как медведь, Ростислав медленно обошёл в то утро весь холм и берег. Вначале он шёл в испуге, боясь увидеть одни глухие поляны, безлюдный берег, безлюдный лес. Потом ему стало жарко - от шубы и от горячей мысли, что можно бражничать дальше, оставив дело другим: поляны, берег и лес полны людьми строителя Симеона! Кричат они… рубят добротными топорами… взметают лопатами вешний снег… сбивают для сплава свежие брёвна.
Выходит, что дело давно в ходу!
Всё более нагло, уверенно усмехаясь, метя полой шубы отсыревший мартовский снег, скользя на огромных оранжево-жёлтых стволах, Ростислав прошёл по всему холму - от посёлка по берегу до крутого мыса между Москвой и Неглинкой, от чёрной избы Чурайки до места, где взгорье уходит вниз к Занеглименью, как тогда называли неглинскую пойму, и дальше - вдоль Яузы.
Княжич туда поглядел с холма уже угасающим, скучным взглядом: чего ходить да глядеть, если дело явно идёт, как надо?
В душе его на секунду вдруг шевельнулось желанье взять острый топор да войти в это дело тоже. Ибо уж больно призывно, радуя глаз, повсюду тянулись крепкие тропы, валялись в измятом снегу сосновые и дубовые ветви, вдруг открывались поляны с недвижной ратью изрубленных топорами пней, лежали, как трупы, брёвна, а рядом ахали мужики, раскачивая и клоня высокие сосны…
Но это желанье быстро угасло, и Ростислав, отвернувшись, опять забыл о приказе князя, о деле, о всякой иной судьбе.
Его томило желанье такой безмерной свободы, когда бы он смог увезти Пересвету в свой собственный дом в хорошем уделе, где-нибудь в Киеве, Новгороде, Рязани… Ан нету такого места! Сиди в безвестном, волчьем посёлке… Ходи в чужую усадьбу… гляди на занятых делом отцовых людей - томись… И княжич, забыв о князе, опять приник к медовухе и снова настойчиво требовал у боярина Кучки: «Отдай Пересвету в жёны!» - да ждал весны.
Внезапный приезд Андрея был первой вестью отца… держись теперь, буйный княжич!
Внимательно проследив за рогом, который брат Ростислав положил на заменяющий стол дубовый обрубок, Андрей сурово сказал:
- Отец на тебя ох гневен. Велел мне ехать сюда немедля. Сам следом за мной плывёт…
Он мягче, как в юности, поглядел на брата. Хоть разные по натурам, а всё же - братья. И тихо добавил:
- Бери-ка ладью мою, Ростислав. Бери и плыви навстречу с повинной…
Тот пьяно, насмешливо протянул:
- Что плыть, если скоро он сам здесь будет? Лучше я тут его подожду…
- Плыви! - настойчиво повторил Андрей, великодушно стараясь сдержать растущее раздражение на пьянство, на злобу, на равнодушие Ростислава. - Плыви, ино худо будет. Чай, князь узнал, что сидел ты здесь зиму без всякого дела. Творил всё один лишь зодчий, не ты…
Он вдруг улыбнулся, взглянул на холм, будто увидев за ним хлопотливого зодчего, и добавил:
- Да… он это - зодчий, наш Симеон пресветлый! Такие нам - в честь и славу…
Ростислав отвернулся. Задумчиво взяв ритон, он постучал золотой оковкой по гладкому дубу, негромко кинул слуге:
- Налей!
В этот же миг он увидел Страшко, ходящего возле складов. Увидел - и злобно взглянул на брата. Тонкие, буровато-красные губы его поползли к ушам, раздвигая растущие узкой полоской усы и узкую же смоляную бородку.
- Знать, по навету Страшко и тишайшего зодчего Симеона князь и наслал тебя на меня из рати? - спросил он негромко.
И, издеваясь, передразнил:
- Думаю, повелел князь так: «Возьми, мол, Андрейша, в руки свои московский посёлок. Ленивого Ростислава закуй в «железа», а зодчему Симеону воздай хвалу!» Чай, так он тебе велел?
Ростислав опять поглядел на Страшко, который о чём-то беседовал возле склада с Любавой, бойким Ермилкой да малым Вторашкой. Взглянул - и злорадно, раскатисто засмеялся:
- Недаром я в зиму эту не раз драл зодчему чахлую бородёнку, а наглому тиуну Страшко охаживал палкой скулы. Теперь они донесли на меня отцу. За то им тоже будет награда…
Он выразительно поглядел на нож, лежащий рядом с ритоном, и снова крикнул слуге:
- Налей! Андрей приказал:
- Постой! - и отвёл широкой ладонью руки отрока с винным жбаном.
- Припомни, - сказал он брату, - заветы деда нашего, Мономаха: «Остерегайтесь лжи, пьянства и блуда» Зачем же тешить себя питием?
Брат с пьяным вызовом крикнул:
- Нет мне иной судьбы: как пасынок в мире сем обитаю…
- Ложь! Не жалобь себя понапрасну, - сказал Андрей. - Не пасынок ты, а бражник. Сам в злую трясину себя ведёшь!
Не то издеваясь, не то всерьёз Ростислав со вздохом ответил:
- Не сам, а судьба. Отец меня с юных лет не любит теснит…
Вновь гневно вспыхнув, Андрей вскричал:
- То снова ты лжёшь на князя. Три раза сажал он тебя на «стол» новгородский… Однако прогнали тебя новгородцы. И без того нелегко отцу крепить с ними дружбу, а ты ещё бражничал там не в меру. Отца до срока на брань с ними вызвал, а разума не набрался!
- На что мне тот разум? - закончив игру, угрюмо взглянул Ростислав на брата.