Страница 97 из 116
Князья присели за стол вместе, как и положено двоюродным братьям, бояре разместились по своим местам - те, что познатнее - поближе, менее родовитым достались места у входа.
За столом много говорили о походе - перечисляли князей, которым стоит послать гонцов, считали, кто сколько приведет ратников, загадывали, куда пойдут. Мономаху никто более не перечил. Его суждения встречали кто нахмуренно, кто удивленно, но не спорили, даже когда он предложил идти на половцев не степью, а водой - пешцев вместо обоза пустить на лодьях вниз по Днепру, а Конницу вести вдоль берега, чтобы потом соединиться и вместе двигаться в глубь Половецкой степи. Попивая вино маленькими глотками, ибо с возрастом нутро совсем отказалось принимать хмельное, Святополк помалкивал и подал голос лишь раз - когда заговорили о князьях-союзниках.
- Младших надо звать, - молвил он. - А Святославичи не пойдут.
- Позову - пойдут! - упрямо нахмурился Мономах. - За мной - пойдут! По всей Руси гонцов пошлю - сами не выйдут, так пущай дружины шлют с сыновьями и сыновцами!..
Пир в шатре Владимира Мономаха затянулся до вечера. Из-за столов бояре вылезали толпой, орали что-то победное. Святополк поднялся, брезгливо морщась и спеша уединиться - пьяных не любил. Но он успел отойти ненамного, как его окликнули:
- Князь! Святополк Изяславич!
Святополк с неудовольствием обернулся. К нему осторожно, но твердо подошел Данила Игнатьевич. Старый боярин-воевода был трезв и суров, и князю это понравилось.
- Что молвишь, Данила Игнатьевич? - почти дружелюбно спросил он.
- Князь, когда велишь дружины снаряжать?
- Аль тебя на пиру не было? - Святополк сдвинул брови. - Сказано ж было - к началу березозола месяца чтоб все было улажено! А там дождемся гонцов от соседей и с Божьей помощью выступим.
- Дозволь, княже, за сыном моим Иванком послать. - Воевода наклонил голову. - Добрый он вой и супротив поганых за тебя будет биться… А про то давнее…
- Ивано-ок? - протянул Святополк Изяславич, хмуря брови. - Хм… Помню, помню его. В Киев ему однова ходу нет. Атак…
Не прибавив более ни слова, князь пошел прочь.
Год после половецкого замирения возле Сакова прошел мирно. В конце лета, правда, несколько раз замечали вдалеке половецкие разъезды, но степняки близко не подходили, таились. Лишь дважды удалось схлестнуться с кочевниками - один отряд разбили наголову, другому удалось уйти.
Лето было тихое. В роще над речкой возле крепости звучали девичьи песни, молодежь играла в горелки и жгла купальские костры. Парни прыгали рука об руку с девками через священный огонь и уходили до свету в лес - любиться иль искать Перунов цвет. Иные после такой ночи шли к храму - венчаться.
Иванок возрос в красивого черноглазого кудрявого парня. На него заглядывались девушки, зазывали в хоровод, но ни летом, ни осенью, ни зимой ни одной не удавалось увлечь его. С того дня, как по княжьему слову оторвали его от Ирины Тугоркановны, словно заледенело что-то в душе молодого воя. Сперва в каждой встречной боялся и тщился отыскать ее одну. Потом привык и больше уже не искал - ни ее, ни другую.
Незаметно пришла зима. Снега намело много, сугробы поднимались чуть не по пояс человеку. Широкогрудый серый конь Иванка шел, прокладывая себе дорогу - молодой витязь, пользуясь замирением, решился наконец навестить Торческ. Только по двум рядам зарослей можно было догадаться, где под сугробами спала речка. Снег выпал недавно, звери и птицы не успели истоптать его, и каждый след был виден далеко и четко.
Заросли пошли гуще, снег стал глубже. Иванок уже понимал, что заплутал. Это было странно - за три с малым года он, кажется, успел запомнить все леса вокруг. Но поворачивать назад почему-то не спешил.
Неожиданно под копыта коня попалась тропа. Узкая и глубокая, она, несомненно, была проложена людьми. Всадник и конь, оба вздохнули с облегчением, и Иванок направился по ней, с новым просветленным чувством вглядываясь вперед.
Над головой раздался пронзительный вороний грай, посыпался мелкий снег. Крупный ворон, сделав круг над всадником, тяжело сел на ветку, пристально глядя на человека желтым круглым глазом. Было что-то не по-птичьи разумное в его взгляде.
- Кр-рак! - сказал ворон. Хлопнув крыльями, он вдруг сорвался с ветки и прежде, чем Иванок успел пошевелиться, опустился ему на плечо!
- Пошел! Пошел прочь! - Юноша взмахнул рукой. Ворон каркнул что-то веселое, попробовал перелететь на гриву коня. Жеребец встряхнул головой.
- Ах ты, дрянная птица! - Иванок попробовал отогнать ворона, но тот бесстрашно крутился возле, иногда попадая крыльями по рукам и плечам юноши. Потеряв наконец терпение, Иванок полез к торокам[46], выхватывая лук. Мгновенно натянув тетиву, он бросил на рукавицу стрелу и вскинул лук, целясь в птицу.
- Не балуй!
От неожиданности рука дрогнула, и стрела, сорвавшись, ударила в дерево. С веток сонного дуба посыпался снег и редкие сморщенные листья. Ворон последний раз каркнул и исчез. Приготовив вторую стрелу, Иванок завертел головой, озираясь, и содрогнулся.
Под тем самым дубом, осыпанный снегом, стоял крепкий старец в волчьей шубе, с непокрытой седой головой. Кожаный пояс перехватывал ее, покрасневшая с мороза рука крепко держала посох с вырезанной наверху вороньей головой. Светлые желтоватые глаза с птичьим холодным прищуром смотрели, казалось, в самое сердце Иванка.
«Оборотень», - мелькнуло у юноши, и рука медленно потянулась ко лбу - наложить крестное знамение.
- Не балуй! - строже повторил старец и шевельнул второй рукой. Откуда-то сверху ему на плечо камнем упал давешний ворон, насмешливо глянул на остолбеневшего витязя.
- Заплутал? - Старец смерил Иванка долгим взглядом.
- Тебе-то что? - нахмурился Иванок. - Еду своим путем!
- Лук-то опусти, - усмехнулся старец. - Эх, витязь! Молод ты еще и горяч. А супротивника не по себе выбрал. Тебе на роду написано воем стать, имя твое по земле прогремит, в памяти потомкам отзовется, сбережется в песнях и былинах…
«Волхв», - с каким-то облегчением подумал Иванок. Рука сама разжала сведенные пальцы, убрала лук в налучье.
- Так-то оно лучше, - усмехнулся старец. - В том, что меня сразишь, чести себе не добудешь. Тебя иное ждет.
- А что со мной будет? - неожиданно вырвалось у юноши.
Желтые глаза волхва потеплели:
- Желаешь знать?.. Ну, добро же! Ты сейчас домой ступай. По тропке этой назад повороти да езжай до реки. Там по льду в правую сторону правь - вот на заставу свою и поворотишься. А там вестей жди. Взглянул на тебя Перун, добрым глазом взглянул - ты уж не посрами его. Молись Перуну, витязь, и дарует он тебе удачу. Будешь смел и тверд - постоишь за землю Русскую. Грядут битвы да походы. Острят сабли вороги земли нашей. Готовься к боям за землю свою, не боясь кровь пролить. Добудешь себе в бою суженую, а князю - славу.
- Верно ли глаголешь? - недоверчиво переспросил Иванок.
- Спеши домой! Через три дня весть придет - позовет тебя в поход великий князь!
Ворон каркнул, встряхнув перьями, и Иванок осторожно поклонился до самой гривы, прижимая руки к сердцу. Когда он выпрямился, старца уже не было.
Удивленный, юноша завертел головой. Глубокий снег был чист, лишь мелькали мелкие крестики птичьих следов. Только в самой чаще что-то темнело. Приглядевшись, Иванок с содроганием узрел в зарослях нескольких деревянных идолов. Почерневшие от времени, они смотрели в никуда пустыми глазами, и от этих взоров мороз пробежал по сердцу Иванка. Неверными руками он рванул повод коня и поскакал по тропе прочь. Вслед ему несся вороний грай, и было в нем что-то зловещее.
В тот день Иванок воротился в крепость сам не свой. Как и предсказывал волхв, миновало три дня, и вот на четвертое утро, чуть свет, закричали по воеводиному подворью люди - из Киева примчался гонец.
- Козарин! Иванок! - Воевода Еремей Жирославич отыскал парня в конюшне. - Там тебя кличут. От боярина твоего весть пришла!
[46] Тороки - седельные сумки.