В теснинах гор

— Далеко отсюда идти? — заволновался Шамсулвара. Он уже начал дрожать от холода.

— Прямо вон от того моста — дорога в крепость, — показал Абдулатип на белевший впереди мост через речку.

Наконец ребята, порядком вымокнув, добрались до моста, но не успели вступить на него, как над головой просвистели одна за другой пули. Стреляли со стороны аула. Видно, мост был под наблюдением.

Шамсулвара бросился к Абдулатипу.

— Что? Попало?

— Кажется — да.

— Давай под водой пойдем вдоль моста, тут неглубоко, только на середине проплывешь немного, — и Абдулатип скрылся под водой, таща за собой пыхтевшего Шамсулвару.

Когда мост остался позади, у красной скалы Абдулатип и Шамсулвара высунулись из воды и немного отдышались.

— Давай, посмотрю, где ты ранен.

— Я… я, кажется, не ранен, — свист пули оборвал его слова. Теперь стреляли по мосту уже со стороны крепости, видно, мост охраняли партизаны.

— Нас заметили, — дрожа, сказал Шамсулвара. — Давай опять под воду. — Тут было неглубоко, иначе бы туго пришлось Шамсулваре, — плавал он плохо, его толстое тело всегда так и тянуло ко дну. Но, на его счастье, вода здесь доходила только до пояса, да к тому же можно было держаться за прибрежные камни и кусты. — Смотри, там впереди пропасть, — прошептал Шамсулвара, от холода он едва шевелил языком.

— Там в скале лесенка есть к крепости, только подниматься надо осторожно, — сказал Абдулатип. Он отряхнулся и стал ощупью искать лестницу, кем‑то высеченную в скале кинжалом.

— Вот она, нашел, — шепнул он Шамсулваре.

— Не вижу я никакой лестницы. Давай подождем, пока луна взойдет.

— Ты что! Тогда нас увидят мюриды со стороны аула. Давай сюда руку, — и он уже поставил ногу на лестницу. Каменные выступы ее были настолько малы, что можно было лишь ногу поставить и, держась за выступы скалы, взбираться дальше, каждую минуту рискуя сорваться от одного неосторожного движения.

В жаркие летние дни дети окружных аулов, купаясь возле моста, любили подниматься по этой лестнице на нагретые солнцем каменные плиты у самой стены крепости и лежать на них, греясь на солнце.

Абдулатип частенько увязывался за старшими ребятами и приходил сюда купаться вместе с ними. Он ловко взбирался по узкой каменной лестнице и мог часами лежать на горячей от солнца плите. Мог с самого высокого выступа скалы, закрыв глаза, прыгнуть в речку, туда, где было глубоко. Старшие ребята хвалили его за храбрость. Иногда утехи ради они просили его станцевать на краю пропасти. Они хлопали в ладоши, свистели, всячески подзадоривали его, а он рад был стараться. Солдаты, жившие в крепости, поднимались на стены крепости взглянуть на лихого танцора. Абдулатип хорошо запомнил румяного худощавого офицера, в золотых погонах, любившего наблюдать, как он танцует, рискуя каждую секунду сорваться в пропасть. Офицер хвалил его— якши, якши, — и бросал ему медяки. Ловко поймав их в папаху, Абдулатип направлялся, бывало, к чайхане Дарбиша. Бывало, повар Тидурилав возьмет пятачок, посмотрит — не фальшивый ли, подбросит и спросит: «У кого украл?» — «Офицер дал за танцы». — «О, — скажет Тидурилав, — а ну‑ка, и мне станцуй», но тут, как правило, кто‑нибудь заглянет в шашлычную. «Э, мальчик, танцы в другой раз, на, возьми мясо», — и протянет дымящийся шашлык на шомполе. Абдулатип должен был зубами схватить с шомпола горячий кусок. Раскаленное, в красном соку, мясо, обжигало губы, и Абдулатип невольно начинал подпрыгивать на месте словно ужаленный. А повар и его посетители от души хохотали. Как бы горяч не был кусок, Абдулатип, схватив его зубами с шомпола, уже ни за что его, бывало, не выпустит, хоть слезы из глаз. Да и попробуй выпусти: повар ни за что не даст больше шашлыка. И теперь, сидя на покрытой инеем каменной плите и дрожа от холода, Абдулатип мечтал о солнце, о пятаке, о шашлыке.

— Пойдем скорее отсюда, а то я умру от холода, — сказал Шамсул–вара. Он наконец отдышался после подъема на скалу. Ребята по–пластунски поползли к стене крепости. У самого уха Абдулатипа просвистела пуля.

— От мюридов убежали, а теперь свои убьют, — захныкал Шамсулвара. — Никуда я больше не поползу, буду здесь лежать, и все, иди куда хочешь.

— Замерзнешь здесь.

— Ну и пусть. Лучше от холода умру, чем меня ранят.

Со стороны крепости перестали стрелять. Ребята лежали, прижавшись к земле. «Что же делать?» — думал про себя Абдулатип. И вдруг его осенило: ведь партизаны в крепости восхищались его умением подражать пению птиц! «Чиу–чи, чи–чи–чи», — громко просвистел он.

— Стойте, ребята, послышался голос со стены крепости. — Это же Абдулатип! — Ребята узнали Сааду — он выглядывал в узкий проем в стене.

— Эй, Абдулатип, кто там с тобой?

— Со мной Шамсулвара, вы его знаете! — Абдулатип хотел вскочить, но в это время с противоположной стороны моста затрещали выстрелы.

— Ползите к воротам! — крикнул Сааду. — Осторожней, к земле прижимайтесь. Мюриды с той стороны вас заметили.

Наконец ребята доползли до ворот, которые тут же почти бесшумно открылись. Встретивший их Сааду широко улыбнулся.

— Как это вы добрались? По реке, что ли, шли? Э, да у вас, братцы, все ноги в крови.

— Мюриды нас чуть не убили, — тяжело дыша, сказал Шамсулвара. Он еще не пришел в себя после дороги.

— Горача моего убили, собаку, — вздохнул Абдулатип.

— Вы правильно сделали, что пришли к нам. А с мюридов мы еще все спросим. А теперь давайте греться. Снимайте‑ка с себя все и марш под одеяло. А это я сейчас все заберу сушить.

Только ребята забрались под одеяло, как вошел сам Атаев.

— Ну, где эти герои? — и, увидев ребят, махнул рукой. — Лежите, лежите. Грейтесь.

Шамсулвара во все глаза рассматривал легендарного командира партизан. Он представлял его себе раньше высоченным, как гора Акаро, с большой звездой на лбу и невероятно пышными усами. Перед ним стоял невысокий человек, в простом кителе, с чуть заметными усиками. Темные глаза его улыбались.

— Ну, как дела в ауле? Много домов сожгли мюриды?

Мальчики наперебой рассказывали все, что знали.

— Показали мюриды свое подлинное лицо. Невиновных уничтожают. Ну, да недолго им еще осталось. Вот придет на помощь нам Красная Армия, мы живо выметем эту нечисть из наших гор. А вы молодцы — помогли Сааду бежать. Теперь отдыхайте, сейчас вам поесть принесут, а потом спите, отсыпайтесь. Ну, спокойной ночи, герои, — и он вышел.

На рассвете Абдулатипа и Шамсулвару разбудила стрельба. Ребята мигом вскочили, бросились одеваться. Высушенная одежда их была кем‑то аккуратно разложена на стуле. В комнату заглянул Сааду.

— Встали уже? Но только не выходите. Мюриды с утра пошли в атаку, много их, сволочей. Да только крепости им не видать, пока жив здесь хоть один партизан. — Сааду вышел.

— Пошли, посмотрим, — сказал Абдулатип.

— Стреляют же…

— Ну и что ж. Прятаться нам, что ли, — и Абдулатип направился к двери. Вслед за ним поплелся и Шамсулвара.

Абдулатип выглянул во двор. Над крепостью висела дымовая завеса, через которую едва виден был поднимающийся из‑за Седло–горы красный диск солнца.

Партизаны спешили с ящиками патронов к стенам крепости, откуда велся огонь. Сааду, прильнув к пулемету, вставленному в проеме стены, возбужденно кричал:

— Что, получили, негодяи? А ну‑ка еще, ребятки, покормим их свинцом.

Абдулатип подбежал к одному из проемов и выглянул. Отсюда, с высоты крепости хорошо была видна вся местность. Со стороны аула Хунзах двигались мюриды. Их было много — и верховых, и пеших. С криками «лаила» они шли в атаку, размахивая зелеными знаменами.

— Подпустить ближе! Патронов зря не расходовать! — командовал Атаев. Он переходил от одного проема стены к другому, где лежали партизаны, внимательно следя за продвижением белых.

Не отходивший от Сааду Абдулатип увидел, как к крепости приближается отряд конных мюридов.