В теснинах гор

— Проклятая собака. Глядишь, и укусить может, — и, вынув из кобуры пистолет, Гусейн выстрелил Горачу в голову. Абдулатип хотел вскочить, но теперь его держал Шамсулвара. Пес бешено закрутился на месте, отчаянно воя, а потом как‑то сразу притих и замер. Гусейн пнул его ногой и пошел со двора.

Дотемна сидели Абдулатип и Шамсулвара за кизяком. Во дворе неподвижно лежал Горач. Абдулатипу временами казалось, что он просто прилег отдохнуть и стоит ему, Абдулатипу, выйти из своего убежища, как Горач тут же поднимет голову, вскочит и, как всегда, радостно залает.

Вечером Издаг вышла из дома за кизяком. Видно, она собиралась затопить печь. Но, увидя мертвую собаку, вскрикнула и убежала в дом.

— Давай выберемся, пока они не вернулись, — сказал Шамсулвара. Он совсем задыхался.

— Потерпи еще немного, пусть стемнеет.

— Здесь дышать совсем нечем. У меня сердце болит, — прошептал Шамсулвара. — А то еще они и кизяк могут поджечь, слышал, как этот Гусейн говорит, что будет сжигать дома партизан.

— Мой отец не партизан.

— А наш дом, наверно, уже подожгли. И ботинки мои новые, наверно, сгорели, отец недавно сшил.

— Подумаешь, ботинки. Я тебе мои новые сапоги дам. Партизанские.

Мальчишки поднялись, с трудом выпрямляя затекшие ноги. Упало несколько кизяков, но поблизости никого не было. Ноги так онемели, что некоторое время мальчики стояли, держась за стенку, чтобы не упасть. Прислушались. Где‑то далеко слышались крики.

— Идем скорей. А то они опять придут, — торопил Шамсулвара.

— Посмотри‑ка, какое зарево, будто с того конца весь аул горит. Ну, пойдем скорей.

— Подожди. Надо похоронить Горача, — Абдулатип склонился над верным другом.

— Ну вот, придумал. Надо бежать скорей, а он… — Шамсулвара чуть не плакал. — Слышишь, дверь стукнула. Наверно, Издаг опять идет.

— Ну иди, а я все равно сначала Горача похороню. — Абдулатип вырвал руку. Он попробовал поднять собаку на руки, но она была тяжелая.

— Да что с тобой спорить, — махнув рукой, Шамсулвара стал помогать другу. Ребята пролезли через ограду в огород и, выкопав неглубокую яму под грушевым деревом, закопали Горача.

Абдула тип всхлипнул.

— Прощай, Горач. Я отомщу за тебя. Отомщу мюридам. — Он достал нож и направился было в конюшню.

— Куда ты? — дернул его Шамсулвара.

— Отрезать хвост коню Гусейна.

— Чем конь виноват? Надо самому Гусейну мстить, конь ни про чем. Ты ведь красный, понимать должен.

— Ты прав. Пошли. — Мальчишки перелезли через ограду и стали пробираться к кладбищу.

Около памятника шейха Абдулатип остановился.

— Давай посмотрим, там ли пулемет, — сказал он Шамсулваре.

Пулемет стоял на месте.

— Там. Пошли скорей. Чего ты возишься, — волновался Шамсулвара.

— Сейчас. Только звезду сверху приколю. А то как я к Атаеву без звезды приду.

— Куда? — удивился Шамсулвара.

— Мы к Атаеву в крепость идем. Некуда нам больше идти.

— Да. Некуда, — Шамсулвара вздохнул. — А как мы туда доберемся?

— По следам Оааду пойдем. К речке сейчас спустимся, а там — зарослями.

— А пулемет?

— Сейчас не дотащим. Потом за ним с партизанами вернемся.

Осторожно ступая, ребята спустились к речке. От нее узкая тропинка вела к мельнице. Она уже давно не работала, с тех пор как мельник Нухи, отец Хабиба, исчез куда‑то. Поговоривали, что он подался к партизанам в крепость, а некоторые, наоборот, утверждали, что он воюет в рядах мюридов. Как бы там ни было, мельница бездехгствовала, лишь изредка заглядывал сюда по привычке глухонемой Хабиб, надеясь, очевидно, разыскать здесь хоть немного муки.

Ребята прошли вдоль неглубокой канавы, на дне которой блестела вода.

— В случае чего, спрячемся в этой канаве, — сказал Абдулатип. — Там хоть и вода, зато место надежное. Доберемся сейчас до мельницы, а оттуда прямиком в крепость.

— А вдруг с мельницы нас увидят? — забеспокоился Шамсулвара.

— Нет там никого. Никто не увидит.

Из‑за тучи вышла луна, ярко осветив все кругом.

— Идем ближе к кустам, светло очень, — шепнул Шамсулвара.

Действительно, луна залила молочным светом всю долину. Мальчики притаились в кустах.

— Лучше переждать. Смотри, тучи бегут, сейчас опять темно станет, — сказал Шамсулвара.

Вдруг со стороны мельницы послышались голоса. Они быстро приближались.

— Кажется, мюриды, — Абдулатип прижался к земле, пытаясь рассмотреть приближавшихся мужчин.

— Трое их. И точно — мюриды. Вон впереди Иса идет. По походке вижу — он, — шепнул Абдулатип.

— Наверно, на мельнице нас искали, — испуганно сказал Шамсулвара.

Мюриды были уже совсем рядом, но луна, к счастью ребят, зашла, и кустарник надежно укрывал их.

— Не надо было его связывать, — услышали они голос Исы. — Я так его отделал, что вряд ли он поднимется. Злой, сволочь. Видали, как на меня с топором бросился?

— Надо было его совсем прикончить, — сказал другой мюрид.

— Еще не хватало дурака убивать. И так в ауле о нас бог знает что говорят.

Шамсулвара шевельнулся, задев ветку. Иса настороженно остановился, втягивая острым носом воздух.

— Заяц где‑то здесь в кустах. Да, жаль, — спешить надо, — и он двинулся дальше.

Мюриды наконец скрылись из виду.

— Бежим скорее на мельницу, они там Хабиба связали. — Абдулагип бросился вдоль канавы к мельнице, утопавшей в зелени ивы. Шамсулвара едва поспевал за ним.

В мельнице было темно, хоть глаз выколи. Абдулатип рванул дверь в комнату с низким закопченным потолком. Он и раньше бывал здесь с Хабибом и знал, где что лежит. Нашарив в темноте спички, лежавшие на печке, зажег коптилку. И тут ребята увидели Хабиба. Он лежал в углу, привязанный к подпорке, с кровавой пеной у рта. Рубашка на нем была разорвана и на голой груди краснели полосы от ударов плетью.

— Смотри, он умирает, — бросился к Хабибу Шамсулвара.

— Припадок у него. Беги, холодной воды из сеней принеси, я пока его развяжу.

Абдулатип плеснул водой в лицо Хабиба, тот медленно открыл глаза.

— Бу–бу–бу, — едва шевеля языком, проговорил Хабиб. Из глаз его катились слезы, он тихо стонал. Мальчики сами едва сдерживались, чтобы не расплакаться от жалости, пытались успокоить друга, жестами объясняя, что, мол, мюриды ушли и что они отомстят им.

Понемногу Хабиб успокаивался, по–своему пытаясь рассказать ребятам как все было. Как мюриды разбудили его, стали допрашивать — где, мол, отец, а потом один из них ударил, и тогда он, Хабиб, схватил топор. И мюриды вое трое набросились на него и стали бить сапогами, а потом едва живого привязали, — жилы на худой бледной шее Хабиба напрягались, он с трудом дышал. «Все равно убью их», — знаками говорил он друзьям.

— А где твой отец? — спросил у него Абдулатип.

— Ву–бу–бу, — бормотал глухонемой, показывая в сторону крепости.

Из того, что пытался объяснить Хабиб, ребята поняли, что отец его, забрав винтовку, ушел к Атаеву, а ему наказал охранять мельницу. Здесь оставались два мешка пшеницы да немного сушеного мяса, — все богатство мельника и его обиженного судьбой сына. Но все это теперь забрали мюриды, а деревянный ящик, служивший меркой зерна, разрубили шашками. Казалось, Хабиба больше волновало то, что мюриды разорили мельницу, и меньше — его раны.

— Мастерскую моего отца мюриды тоже всю разорили, — вздохнув, сказал Шамсулвара.

Хабиб опять заволновался, побежал, схватил топор, показывая, что мол, зарубит мюридов.

— Мы вместе убьем их, — успокаивал его Абдулатип. — Один ничего не делай, жди нас здесь, на мельнице, а мы пойдем в крепость за Атаевым. Приведем в аул красных партизан, и они отомстят за все.

— Бу–бу, — согласился Хабиб. Ему жаль было расставаться с ребятами, но раз им надо идти, что ж поделаешь.

Абдулатип и Шамсулвара, связав веревками чувяки и перекинув их через плечо, спустились к речке. Надо было перейти ее вброд, другого пути к крепости не было. Засучив штаны, мальчики вошли в воду. Она была холодная, жгла ноги, а острые камешки больно кололи их.