Страница 89 из 101
- Княже, твой длинный меч хорош, но тяжел для долгой рати. Возьми мой. - Якум с хрустом выдернул из ножен свой знаменитый харалужный меч, отобранный когда-то у половецкого хана, протянул Юрию Всеволодовичу. - А твой давай мне, поменяемся на счастье и удачу.
Подняв над головой княжеский, с рукоятью на полторы руки меч, Якум ринулся прямо в гущу врагов, будто решил, что уж достаточно ему самому жить и теперь остается одно - забрать как можно больше татарских жизней.
- Постой! - пытался остановить его Юрий Всеволодович.
Но Якум не слышал или не хотел слышать. Он врубился в чужие ряды, бросил поводья, взял меч сразу двумя руками и принялся размахивать им без останову и роздыху, не разбирая, где кони, где люди.
Много врагов порубил он. Никто не смог одолеть его в рукопашной. Но тучи стрел накрыли Якума. Иные застревали в мелких кольцах его кольчуги. Иные же были смертельны. Каждая из множества была смертельна.
Он упал на укрытый снегом защитный вал. Кровь струями стекала по кольчуге на длинную, до колен рубаху с вышивкой по подолу - последней памятью о жене, умерщвленной вместе с детьми во Владимире. Якум еще пытался подняться, но лишь царапал пальцами жесткий, не тающий в руке снег.
Своим порывом Якум увлек находившихся в некоем оцепенении всадников. Каждый ощутил в своей душе не только отвагу и решимость, но неодолимую ярость, которая заставляет человека драться до конца, не помышляя о смерти, даже не испытывая боли от ран, ударов и ссадин.
Навострив луки, пешцы выпятили убийственный вихрь стрел. Они вырвали из седел сотни всадников. Задние скакали через упавших, втаптывали в снег мертвых и раненых.
Новый град стрел из-за красных щитов хлестанул татар, продолжавших рваться вперед с остервенением самоубийц. Неся огромные потери, со стонами и вскриками, они все-таки доскакали до передней линии обороны, смяли лучников, однако застряли в частоколе копий.
Но и ряд копейщиков они прорвали, грудя лошадей и тела.
Дальше на их пути встали сицкари с топорами, насаженными на длинные древки.
Смяли, порубили и сицкарей тоже.
Юрий Всеволодович повернулся к дружине, одним взглядом схватил бледные, напряженные лица.
- За мной! - Он поднял меч и сжал стременами бока Ветра. Тот рванулся вскачь.
- Впере-ед! - раздался рев дружинников.
Тысяча всадников-владимирцев по зову великого князя устремилась на татар воющей разъяренной лавой.
Набирая разгон, ощетинившись копьями, ударили по неоправившимся после боя с пешцами всадникам. Их строй колыхнулся изломанной волной, изготавливаясь для встречного боя. Выхватив луки, они очернили небо тучами стрел, но сделали это лишь для острастки, урона дружинникам не нанесли.
Сошлись ближе - и стрелы стеганули уже с убойной силой. Они отскакивали от щитов и броней, впивались в кон- -екие шеи, в лица воинов, поражали насмерть.
Едва ли не каждый второй дружинник вывалился из седла или грохнулся вместе с лошадью.
Наконец сошлись грудь в грудь...
В тугом водовороте смерти, в лязге мечей, ржании лошадей, криках боли и ненависти не понять было, где свои, где чужие.
Свалка кипела, пузырилась кровью, отнимала дыхание смрадом испражнений, которые не могли удержать умирающие и по которым скользили кони.
Прямо перед Юрием Всеволодовичем возник татарин на горбоносой лошади, приготовился к встрече с великим князем русским. Сам поджарый, сухой, на голове лисья шапка с хвостами и когтистыми лапами, а в ухе серьга.
Как завороженный, Юрий Всеволодович смотрел из- под кольчатой прильбицы шлема на эту серьгу: Бий-Кем говорил, что татары украшений не носят, так нешто это русский или половец? Вздорная мысль лишь миг один его занимала, но едва не стоила ему жизни.
Татарин первый успел нанести удар, но, к счастью, он пришелся по шелому вскользь.
Кто-то из ближних мечников ткнул татарина под ребра, и тот свалился под брюхо своей лошади.
Высверки мечей, звериные хрипы - омут битвы разрастался, ширился, все глубже затягивая в себя Юрия Всеволодовича: спутанные конские гривы, налитые кровью агатовые глаза лошадей, всхрапывающие красные ноздри, - все металось перед ним, как в бредовом сне. Плоские, словно без глаз и носов лица, разверстые вонючие рты, едкий запах пота, лязги железа о железо - все смешалось в адском зловещем вареве.
Взмах кривого меча перед лицом - увернулся!
Посунуто прямо к груди копье - успел заслониться щитом!
Сам взмахнул прикладистым харалужным мечом Яку- ма - узкие глаза врага сразу округлились от страха ли, от злобы ли...
Хруст!.. Это он проткнул татарина, но сам налетел на железный крюк, которым его выдернули из седла.
Юрий Всеволодович тяжело обрушился вниз. Даже молодая березка переломилась от удара его тела. Он успел уклониться от копыт. Не выпуская из рук ременного повода, поднялся и вскочил снова в седло.
Рядом увидел Луготу, понял, кому обязан жизнью. Кивнул ему благодарно, но Лугота не увидел. Его уже отнесло далеко. '
И снова треск ломающихся копий, скрежет железа, крики ярости и отчаяния, предсмертные стоны и визг лошадей, получивших ранения в горло.
Неожиданно к этим звукам добавились новые: рокот бубнов, завывание дудок, басовитый рев труб - это татарские военачальники решили подбодрить своих всадников. Однако такая затея не помогла им.
Верно выбранный и хорошо выполненный порядок ввода в бой ратников, когда пешие лучники и копейщики значительно обескровили вражескую конницу, ратное умение и отвага владимирских дружинников, вступивших в битву из засады в самый выгодный миг, в конце концов увенчались победой.
Татары бились умело, ни один не побежал с поля боя, ни один не попросил пощады — все полегли в излучине Сити.
Среди мертвых тел и полуживых людей свои и чужие раненые истекали кровью, ошеломленные, иные без рук, иные с перебитыми ногами, ползали по красному снегу, стоная, пытаясь остановить кровотечение. Слышались мольбы, взывания о помощи, проклятья на разных языках.
- Брат, неужто мы их одолели? - радостно и растерянно повторял Святослав.
Глеб Рязанский, которому перед боем так и не дали оружия, сейчас разжился сразу тремя мечами и со знанием дела выбирал из них тот, который побывал в сече и не затупел, остался без зазубрин и щербин.
Юрий Всеволодович велел трубить сбор дружины возле ставки, где неколебимо стоял его стяг.
Вести коней к ставке надо было через тот безлесый берег, на котором только что шла сеча. В горячке битвы не замечали мертвых и раненых, однако сейчас идти по залитому кровью и устланному трупами и корчащимися в последних муках берегу было жутко - слишком явна и страшна смерть, даже и кони отворачивали морды.
Солнце только-только поднялось над елями, Все еще клубился дым пожарища над погостами, а уж половина владимирской тысячи полегла. Потери среди пешцов были и того больше.
От Василька по-прежнему не было вестей, а по отдаленному гулу можно было понять, что идет в Шеренском лесу яростная схватка.
Юрий Всеволодович решил идти на помощь своим сы- новцам, повел свою тысячу, вернее, то, что осталось от нее, под прикрытием тянувшегося вдоль Сити соснового бора. Шли на рысях, стараясь не шуметь.
- Стойте! Погодите! - послышался позади крик.
Всадник с копьем и в доспехах с трудом одолел небольшой подъем. Видно было, что конь его обезножел, запалился так, что вряд ли и выживет.
- Главный воевода подмоги просит!
- Что так? - остановился Юрий Всеволодович. - Я ведь уже посылал ему подкрепление, да у него и своих пять тысяч.
- Теперь и полтысячи нет, а татар - глазом не окинешь, страсть как много.
- Первый вестоноша от Жирослава сказывал, что татары по Мологе шли.
- Шли. Но мы их удерживали, покуда не пришло еще два тумена с главным своим ханом.
- С Батыем?
- Нет. Но тоже на буки начинается...
- Бурундай?
Во-во, он самый. Через толмача выспрашивал, где великий князь. А мы не сказывали.