Страница 88 из 101
А татары, и верно, не все знали.
Опять падения лошадей, раздосадованные крики, всхрапывание и ржанье, - видно, кони ноги поломали.
Еще несколько десятков всадников выпало из строя.
Опять детское ликование в стане русских.
Татары грозили им маленькими темными кулаками, собирали слетевшие шапки, прирезывали дергающихся лошадей, стаскивали с них седла и колчаны, еще полные стрел.
Но на этом случайные удачи для русских закончились.
Татары сбились было на рысь, но, перестроившись, снова пошли во весь опор.
На скаку они выпустили несметное число стрел, от которых, казалось, и солнце померкло. Они мчались с ревом, подняв над головами мечи, мчались, презирая страх и чужую силу.
Юрий Всеволодович от своей ставки видел, что в то время, как головные сотни всадников достигли реки, замыкающие тысячи шли еще где-то там, за небоземом, и несть им преград!
У него не было строго продуманного замысла встречного боя. Да его и не могло быть без ясного знания Соотношения сил. А те сведения, которыми он располагал, заставляли решительно отказаться от намерения вести единоборство в открытом поле.
Имея за плечами богатый и разнообразный ратный опыт, Юрий Всеволодович сейчас чувствовал себя так, как перед первым в своей жизни боевым походом - все внове, много непонятного, пугающего, непредсказуемого.
Еще со времен князя Святослава Киевского, сына Игоря и Ольги, до основания разорившего хазарское гнездовье триста лет назад, русские привыкли начинать войну, предупреждая противника: «Иду на вы!» После этого враждующие полки сходились в условленном месте в условленное время.
Татары же не только никого не предупредили, но лазутчика заслали Бий-Кема, чтоб он наврал и нагородил с три короба, дабы русских в заблуждение ввести и бдительность их усыпить.
Всякая схватка - со своими ли, с датчанами или немцами, с половцами или мордвой - начиналась обыкновенно с единоборства двух богатырей, после чего уж вступали в бой главные силы, которые бывали примерно равны.
Татары с равными себе в драку ни в коем случае не ввязывались, им нужно хотя бы двойное превосходство, а теперь стало ясно, что пришло их на Сить даже больше, чем можно было ожидать в этой непролазной глухомани.
Путь отступления через просеку к погостам перекрыт, за спиной дремучий лес, сквозь который коннице не пройти. Попытаться прорваться сквозь татарскую конницу к Волге - тоже верная гибель.
Оставалось только одно: вытянуться во всю длину укреплений и стоять спиной друг к другу, чтобы вести круговую оборону. А это как раз и претило больше всего: и сам Юрий Всеволодович, и соратники его привыкли вести только наступательную войну.
Также смущало и беспокоило уверение Глеба Рязанского, что татары не любят, когда противник собирает все силы вместе, стараются раздробить их на несколько частей, а потом порознь уничтожить. Теперь Юрий Всеволодович понял, что это правда, но оказалось, поздно: все воинство уже растянулось вдоль Сити от истока до устья. А надо бы ставить заслоны по глубине - один за другим в лесу и на болотах. Такое расположение было бы устойчивее и обладало бы большей ударной силой.
Великий князь досадовал на себя, но теперь приходилось надеяться лишь на то, что пехота должна приковать татар к местам, им неизвестным и невыгодным, а верхоконные дружины попытаются нанести разящие удары из засады.
Полагая, что татарские военачальники захотят взять в плен или уничтожить прежде всего его самого, Юрий Всеволодович надежно укрепил свою ставку, считая, что тут татарские всадники завязнут в рукопашной сшибке с пешцами, после чего конные полки Жирослава Михайловича будут бить их по левому крылу, а с правой стороны, обходя перелески и дубравы, незаметно подкрадутся дружины Василька и его братьев.
Казавшимся безупречными расчетам не суждено было сбыться. Татарская конница шла сплошной лавой по всей линии обороны.
Это было невиданно огромное воинство!
Главное же, у татар все было обдумано и испробовано заранее, а русским пришлось поступать наобум.
Первые сотни татар схлестнулись с укрывшимися за высокими щитами лучниками и копейщиками.
Голова неприятельского войска сразу же перестала продвигаться вперед, увязнув в рукопашной.
Сить в этом месте делала резкий изгиб. Не сумев прорваться через защиту, татарские всадники разделились надвое и стали охватывать излучину реки.
Левое их крыло накрыло то место, где находилась ставка великого князя.
Вот здесь-то как раз и были самые надежные укрепления.
Крыло переломилось. Всадники пошли вразброд.
Юрий Всеволодович дал знак стоявшей в засаде дружине, которая могла теперь воспользоваться временным превосходством в силе и окончательно расчленить крыло.
Рубка закипела с еще большим ожесточением.
Татары не ждали столь решительного нападения, прижались к сосновому бору, пытаясь остановить русских стрелами.
Дружинники на своих неутомленных конях, действуя кто мечом, кто копьем, уничтожили весь обособившийся отряд противника поголовно.
Справа же, за горбом водораздела, татары вклинились беспрепятственно.
Где же там Жирослав? Отчего медлит?
Тут примчался верхоконный гонец:
- Татаре по Мологе идут!
- Много их?
- Ой, князь! Словом не сказать! Главный воевода подмоги просит.'
Поверить было невозможно, что враг такой же лавой, как здесь, смог обрушиться и на полки Жирослава Михайловича. Ведь раз идут по Мологе и требуется подмога, значит, не выдержал удара главный воевода? И значит, татары могут зайти теперь уже и с тыла?
А от Василька и гонца нет...
Погосты пылали с прежней силой. Только языки огня в черных сгустках дыма при свете солнца сделались не столь ярки, даже белесы.
Татар, похоже, вовсе не смутило неожиданное поражение в скоротечной рукопашной схватке. Словно не замечая понесенных потерь, оставляя раненых мучиться в предсмертных корчах, они обходили горб водораздела. Стало очевидно, что они хотят взять в кольцо ставку великого князя, чей алый стяг помогал им не уклониться в сторону в непривычном для них лесу.
Пешие лучники и копейщики, сохраняя боевой порядок, спокойно ждали врага - непрерывная цепь красных щитов и частокол взятых вверх железных копий.
Татары словно почувствовали, сколь неприступен отвердевший строй перед ними, перешли на рысь. Наверное, и им было страшно, потому что они, как споткнулись - с рыси перешли на уторопленный шаг, а потом и вовсе остановились, будто в раздумье. Ждали, не выскочат ли к ним конные дружинники, с которыми рубиться привычнее, не то что с зарывшимися в снег и закрывшимися длинными щитами отчаянными пешцами.
Юрий Всеволодович наблюдал за происходящим, сидя верхом на Ветре и в окружении трех мечников.
Одна стрела просвистела над его головой. Вторая обожгла ухо и за спиной вонзилась в ствол сосны, дрожа с тонким позвоном. От этого позвона засосало в животе, зноб прошелся по телу, вздыбил на затылке волосы.
Вот оно!
После краткого колебания татары под гул медных труб и удары бубнов снова двинулись вперед, выставив перед собой пики.
Русские ряды тоже шевельнулись. Но никто не побежал. Наоборот, многие смельчаки поднялись с луками и щитами.
Якум, вернувшийся с дружинниками после первой рукопашной рубки, соскочил с лошади, голосом и движениями рук заставил ее повалиться боком на снег. Послушная и обученная лошадь лежала, будто уснувшая.
Укрывшись за ней, Якум расчехлил лук, опробовал зазвеневшую тетиву.
Якум наложил и выпустил первую стрелу.
Она вспорола морозный воздух и канула где-то в строю татар.
После этого стрелы Якума полетели одна за другой. Три всадника почти одновременно опрокинулись навзничь. Двое рухнули в снег. Один зацепился за стремя, и обезумевшая лошадь поволокла его по серому льду Сити.
Не все еще воины успели колчаны расчехлить по примеру Якума, а он уже расстрелял все свои двадцать четыре стрелы до единой, после чего сбросил с себя тулупчик, оставшись в одной нательной кольчуге, голосом поднял лошадь и подвел ее к великокняжескому стягу.