Очищение тьмой (сборник)

На мгновение открыл глаза – снова увидел склонившегося Эдика. Смысл его слов не доходил до сознания, которое постепенно угасало…

Чувства возвращались медленно и мучительно. Проступающие сквозь мутную пелену пятна складывались в знакомые очертания. Донесся мурлыкающий тенорок Николая Арнольдовича:

– Ну, друг мой, и напугали же вы нас!

На лице Кронова всплыло жалкое подобие улыбки, но и это обеспокоило профессора.

– Не напрягайтесь. Все прошло. Вам нужно уснуть. Когда проснетесь – все будет хорошо. Вы у себя в палате, вокруг – друзья.

Тихо, ступая едва не на цыпочках, с прижатым к губам пальцем, профессор удалился, а следом и его свита. Молчание нарушил моментально подскочивший Эдик.

– Как ты? Я когда увидел – меня словно током ударило! Белее стены, конвульсии, судороги…

– Эдик, что это… было?

– Было! Это еще не конец. Таблетки! Что ты принял и сколько?

– Четыре, в стакане.

– Белые, большие, с вдавленной полоской посередине?

– Маленькие розовые.

– Да такой дозой слона можно угробить!.. Сволочи! – Эдик влажной белой ладонью отер Саше лицо.

– Запомни, эта кошачья повадка врачей рассчитана только на новичков. Я это на собственной шкуре испытал. Здесь всех берут в оборот, только не сразу. Никуда не денешься. Рано или поздно станешь роботом. Посмотри на наших селян – они же как игрушки, у которых батарейка садится. Еще увидишь, какими отсюда увозят! Будешь принимать эту дрянь – они своего добьются.

– Так что же делать?

Растерянность Кронова отразилась в глазах Эдика.

– Прежде всего научись прятать таблетки. Смотри – это довольно просто.

Достав из кармана три круглых шарика и бросив их в рот, Эдик сделал глотательное движение. Заходил ходуном кадык, дрогнул живот.

– Найди.

Безуспешные попытки Саши вызвали только смех. Наконец Эдик отлепил от неба серую пластинку, протянул ее Кронову. Во влажном хлебе сидели три горошины.

– Ну как, годится? Запомни: всем своим поведением ты должен показывать, что принимаешь лекарство. И Боже сохрани, если они обнаружат твою уловку. Тогда… вот тогда начнутся уколы. Как у меня. Только мне их назначили по другой причине, да и доза половинная – не знают, что таблетки в унитаз идут. Ага, вот, кажется, и по мою душу.

С лязгом отворилась дверь, и в проеме возник мордатый санитар, движением пальца маня к себе Эдика. Последнюю фразу тот договаривал уже на ходу, углом рта:

– Отдыхай, береги силы. Понадобятся. Не будет сил – от уколов вполне можно «уснуть».

* * *

«Спи спокойно, дорогой товарищ…» Эта замогильная фраза, словно бы прописавшись в палате, неотступно сверлила воспаленный мозг. Здешние медики славились умением моментально отличить симулянта от законченного психа. А что там на самом деле за диагноз, мало кого интересовало. При желании психику обследуемых ничего не стоило изменить. А в отношении симулянтов методы применялись еще более жесткие.

Кронову ничего не хотелось. Упорно пытался слепить веки, но и при открытых глазах на него наваливались видения. Сквозь тощий матрац в тело вдавливались металлические полосы «кровати», не позволяя ни на минуту забыть о том, где он находится.

Его оцепенение нарушили стоны слева. Стонал вернувшийся с укола Эдик. Он, скорее всего, был без сознания, и обитатели палаты старались неосторожным шумом не нарушить его спасительного забытья.

Слишком тонок матрац под исколотой множеством разнокалиберных игл спиной… Но есть моменты, когда этот матрац, этот блин провонявшей потом и мочой ваты превращается в орудие пытки. «Скатка»! И хотя в психушке не совершают марш-бросков с полной выкладкой, на «скатке» можно выложиться полностью.

Очнувшийся Эдик через силу повернулся к Кронову. Губы на сером, сморщенном лице прыгали от ненависти и бессильной злобы.

– Жил я, Саша, и не знал, как люди мучаются… Видал наших санитаров? Половина этих сытых скотов у кавказцев на ставке. Те платят за то, чтобы меня кончали, но не сразу. Мне еще маяться и маяться… Кладут, гады, на «скатку» лицом, ноги подтягивают сзади к спине – и киянками по пяткам! Я – боли не боюсь, но и я орал…

Не стал говорить парню Кронов, что его вопли слышны и через этаж от подвала, где обычно совершались экзекуции. Хотя, бывало, под настроение санитары баловались «скаткой» и прямо в палатах.

– Успокойся, Эдик, все пройдет. Отстанут. Не век же мордовать будут. Где еще быдло властью потешится. При чем тут кавказцы, кругом одни ваньки.

– Ну, конечно, ни при чем. Фантом больного сознания, – губы Эдика едва шевелились, слова выговаривал негромко, но отчетливо, будто отрезая одно от другого. – Ты телевизор смотришь? Заметил – все идет как надо, временны только трудности. Отчего только жрать нечего, если столько вокруг народных заступников? Вон, Карасева взять – ты его по телику, небось, видал, а я по жизни знаю. Этакий сладкопевец, оратор. Эх, сигаретку бы!..

– Лучше потерпи, пока утихомирятся, – слышишь, в коридоре топчутся. Твой Карасев, небось, «Мальборо» курит?

Эдик криво усмехнулся и охнул от боли.

– Насчет «Мальборо» это ты хватил. Если ему и лучше, чем нам, то ненамного. И «стенка» ему тоже светит. Запросто прислонят. Темный ты, Саша, тип. За прессой не следишь, Карасева не знаешь. Это же новый Адам Смит, экономист номер один.

– Зато ты у нас светлая личность – директор универмага!

– Коммерческий директор, Саша. Идиот, но коммерческий. Настоящий – он у себя в кабинете, в кожаном кресле, а тут того и гляди сам на барабан угодишь.

– Ну и хрен с ним, Эдик. Ты лучше про Карасева давай.

– Ты, конечно, лопух. Вся страна, чуть не весь мир знает, что Карасев сидит, а Саша в полном неведении. Ладно, и я не знал до поры до времени. Думал, самый умный, оказалось – есть и поумнее. А Карасев тоже в тюрьме. Про «Дело о ста миллиардах» слышал? Так вот, собирались они вывезти четыре миллиарда долларов – отконвертировать рубли. Оно, конечно, «деревянные» никому вроде бы и не нужны… Кроме иностранных строительных фирм, которые ведут у нас работы, покупают здесь материалы, зарплату рублями выплачивают. Желающие нашлись. В общем, дело сильное. Все зарубили уже на последнем этапе. Не знаю, кого там забыли подмазать: может Внешэкономбанк, может выше.

– Тут не подмазывать надо – в дело брать.

– Я этого и знать не хочу. В таких делах с тем, кто лишнее знает, особый расчет. Однако Карасев сидит. Когда его, такого интеллектуала, кабинетного ученого, брали – два «ствола» нашли. Про валюту и прочее не говорю. Ни «стволы», ни высокие связи, ни охрана, а точнее, дольщики в деле из Закавказья, не помогли. Эти отпетые, в тюрьму как домой идут. Года три, как в столице появились, а сейчас уже многие сферы контролируют. На таксистах они обожглись только поначалу. Перегнули палку – чересчур сильно прижали, начали «валить». Не надо было до «мокрого» доводить.

– Да, таксисты – тоже ребята дай Бог. Свои пятьсот в день вынимают.

– Вот и не стерпели, что какие-то пришлые их грабят. И пошло: везде, где увидят «черных», – выдают на всю катушку. Не до смерти, но кости трещали вовсю. Ну, а кого знали – разговор особый. Поутихли орлы, сбили с них спесь, пощады запросили. Но после таксистов они за других взялись.

– За торгашей, вроде тебя – и безопаснее, и прибыльнее.

– Вот-вот, тем более, что такие бараны, как я, сами стричься бегут. Тут уж не до шерсти, была бы шкура цела. Послал меня как-то хозяин за товаром. Езжай, говорит, в белокаменную – весь импорт оттуда идет. Будто я и без него не знаю. На Карасева меня как-то нацеливал один мужичок – товарищ отца. Отец шесть из своих пятнадцати только еще отзвонил, но друзья не забывают. Ну, думаю, хоть Карасев сидит, так кавказцы-то его гуляют, и двинул в столицу, хвост распустивши: в двадцать пять лет – замдиректора солидного универмага, то-се да плюс полномочия… Я уже этим делом занимался, и хозяин ко мне – с полным доверием.