Страница 23 из 74
— Тогда надо бы «божественный пьедестал» соорудить, — встряла в разговор доселе молчавшая апостолица Досифея. — Чтобы люди на него только крупные купюры клали.
Фекла неодобрительно сощурилась на бойкую молодайку. Еще ни одного конца света не пережила, а тоже лезет с предложениями…
Однако пророк неожиданно поддержал новенькую:
— Хорошая идея! Накроем золотой парчой стул и водрузим на него вместительную урну для пожертвований. Сверху прилепим табличку «божественный пьедестал» со стрелкой, указующей вниз. И охранять легче, и выглядит оригинально. Народ непременно соблазнится.
— А еще можно буквами указать минимальную таксу — например, сто рублей, — закраснелась от похвалы скромница Досифея. — Чтоб всякую мелочовку не кидали.
— А лучше пятьсот рублей! — встрял Иринарх.
Пророк одобрительно улыбнулся апостольше.
— Далеко пойдешь, Досифеюшка, — ласково изрек он, — чувствуется в тебе деловая хватка.
Покончив с текущими делами, апостолы принялись выпивать и закусывать. В короткое время стол был очищен от последних признаков еды, а пустые бутылки складированы в углу.
А потом подрались апостол Пантелеймон с апостолом Иринархом — парни они были молодые, горячие, Пантелеймону всего-то двадцать два годка, недавно только из колонии, где мотал срок за мошенничество. Пантелеймон крался вокруг стола, сжимая нож, а Иринарх, вооруженный остролепестковой «розочкой», задиристо кричал: «Не подходи, сука, замочу!» Отцы церкви, потеряв лицо, бестолково галдели по углам, боясь разнять драчунов. Пророчица предвкушающе визжала, соседи заинтересованно звонили в дверь, грозя милицией. Досифея спокойно наблюдала за разгоравшимся сражением.
Забияк утихомирил сам пророк.
— Стыдитесь! — воззвал он к забиякам. — Мир вопиет к вам: одумайтесь, олухи, да не будете так бесстыдны! Подумайте, какой пример вы подаете пастве!
Устыдившись, драчуны расцепились. Остаток вечера прошел в благостной тишине: апостолы, выключив свет в квартире, затаились, и подъехавший наряд милиции, не обнаружив обещанного беспорядка, убрался восвояси.
Пока сидели в темноте, Серафим попытался облапать новенькую апостолицу, но та так треснула его по сусалу, что тот благоразумно отстал, переключившись на пророчицу. А Фекла не смела даже пикнуть, шалея от отчаянной смелости апостола и недогадливости Светозарного.
За отъездом милиции святые наблюдали в окно.
— Посмей еще у меня! — Волосатый кулак пророка угрожающе подлетел к носу провинившегося Иринарха. — Выкину из дела, не дожидаясь конца света!
Апостолы стояли, понурив головы. Им было ужасно стыдно. Хотелось еще выпить и подраться. Но они боялись пророка, потому что в глубине души немного верили в его прямую связь с небесами.
Михаил Бог вошел в город со стороны Пригородного шоссе, вынырнув из крошева прилепившихся к городу обтерханных дачек.
Бог был одет в джинсовые штаны, телогрейку и старую кроличью шапку. Он давно не брился, не мылся и оттого распространял вокруг себя такой крепкий дух, что собаки обалдевали, потрясенно поводя чуткими носами.
Свернув с людной улицы во двор, Бог опустился на скамейку подле благообразной старушки.
— Ты кто, страдалец? — полюбопытствовала бабушка.
— Меня зовут Бог, — скромно ответил пришлый. — Я явился открыть людям истину. А кто отринет меня и мое святое слово, того ждет гибель.
— Ага, знаю, — молвила старушка, — читала… Надысь в ящике листовку нашла насчет того, что через три недели в нашем городе конец света намечается. Приду обязательно на ваш праздник! Очень уж я такие мероприятия обожаю — поют красиво и жалостливого много говорят. После этого мне завсегда спится хорошо.
— Несчастная, — покачал головой Бог, — ты слепа и нема, потому что доверяешь зрению слепца и внимаешь немому. Сущему на земле не дадено знать, когда настанет самый последний день. Только когда сломаны будут семь печатей, и проскачут семь конников, и встанет на дыбы конь бледный, и появится всадник, имя которому Смерть, а за ним последует Аид… И семь ангелов вострубят в трубы, и…
— Знаю, знаю, — закивала старушка, — слыхала… Так, значит, милок, ты и есть Бог?
— Да, — скромно потупился Михаил.
«Квартиру высматривает! — решила коварная старушка. — Входит в доверие к гражданам с целью последующего ограбления». И не успел еще Бог уйти со двора, звякнула кому следует.
Впрочем, перед тем, как сообщить участковому, она все же потребовала у Михаила доказательств своей божественной сущности. Михаил не стал ломаться.
— Хорошо, — сказал он, — я сделаю для тебя чудо.
— Какое такое чудо? — спросила бабулька. — Не то ли «чудо», которое творожок московского разлива? Ну, такого «чуда» у нас в каждом ларьке навалом… Нет, ты мне что-нибудь божественное представь для скорейшего уверования.
Михаил задумался.
— Может, вылечить тебя? — предложил он и пояснил: — Я ведь, дщерь моя, лечу одним наложением рук от всех смертельных болезней, включая доселе науке неизвестные и наукой доселе же не излечимые.
Бабулька задумалась.
— Вот что, милок, — прищурилась она, — никаких особенных заболеваний во мне, между прочим, не наблюдается, потому твое шарлатанство не поможет. А пенсия между тем у меня больно маленькая. Так что, если ты сей момент мне тыщу рублей в безвозмездное пользование предоставишь, то я со своей стороны безусловно согласна в тебя поверить.
Но у Михаила Бога не было с собой тыщи рублей. А если бы даже и была, то он все равно не стал бы отдавать ее этой капризной и требовательной старушенции, а, скорее всего, использовал бы ее в личных целях. И вообще, одаривать пенсионеров деньгами он считал аморальным: им о душе надо думать!
Разговор кончился тем, что Михаила схватили на автобусной остановке сизокрылые архангелы в милицейской униформе. Бога отвезли в санпропускник, где он проторчал до самого конца света вместо того, чтобы просвещать людей, утешать их души и одновременно возбуждать их совесть. Все эти три недели чисто вымытый, в прожаренной химикалиями одежде он резался с сокамерником в карты.
— А правда, что ты Бог? — спрашивал сокамерник, когда игра заканчивалась.
— Да, — коротко отвечал Михаил, не желая вступать в пустые прения.
— Тогда расскажи мне что-нибудь душеполезное, — просил тот, поудобнее умащивая под головой подушку. — Страсть как обожаю послушать чего-нибудь из духовного — сон хорошо навевает.
А когда Бог рассказывал про семь ангелов, семь всадников и семь сломанных печатей, сокамерник взволнованно всхрапывал, мучаясь дурными видениями…
Михаила выпустили на свободу накануне 23 марта. Он сразу же поспешил на площадь.
Там, на узком пятачке, зажатом тисками стеклоглазых многоэтажек, клубилась чертова уйма народу. День был воскресный, праздный, по телевизору ничего интересного не показывали, и потому люди, обуреваемые жаждой зрелищ, явились на площадь с семьями, собаками и выпивкой для сугрева.
Представление еще не начиналось: что-то заело в праздничной амуниции. Апостолы переругивались с пиротехниками, а те с веселым матерком пропихивали какую-то штуковину в какую-то колдобину, которая не желала пускать торжественный дым. Когда наконец дым все же пошел и в небо торжественным залпом взвились ракеты, народ обрадованно засвистел.