Страница 19 из 103
Тот сидел, слушал, а у самого перед глазами висела роковая костяшка с двумя глубокими царапинами от железного ножа, и громоподобно звучали в ушах неосторожно обороненные слова: "А здесь, в общине, есть ли еретики?". Теперь-то он видел - не причуда то была, а провозвестие грядущего, знак, посланный... кем? Огнём ли? Льдом? Кабы знать!
И опять вспомнились слова матери, которые она, всхлипывая, повторяла: "Держись Отца Огневика, сынок. Меня не станет, он будет тебе опорой. Держись Отца, сынок...".
Искромёт улыбался, глядя на него, и от этой улыбки мороз драл по коже. Чуялось за ней шевеление подземных тварей, и вой тёмных духов, летающих над тундрой, и дикий хохот Собирателя душ, скачущего на призрачных медведях. А лицо его, тёмное от въевшейся сажи, смахивало на уродливую рожу демона, рыщущего в поисках поживы.
Какое-то воспоминание внезапно кольнуло Головню. Он напрягся, пытаясь поймать ускользающую мысль, задрожал веками, нахмурился, пробегая памятью от начала загона до этого мига. Что там было? Большой-И-Старый... Отцы врут... истинная вера... Искра... Вот оно! Искра. "Если б не он, Искра была бы твоей". Если б не он. Если б не он.
Головня поднял глаза, просветлевшим взором глянул на жену вождя. Ах, милая, расцеловал бы тебя! Опорожнил кружку, отставил её в сторону и, вытерев рукавом губы, произнёс решительно:
- Я - ваш.
Глава четвёртая
Донн-донн, - разносилось над стойбищем. Донн-донн. Гулкий звон прыгал по заснеженным крышам, стелился над речной низиной, отскакивал от заиндевелых стволов лиственниц, пугал лошадей в загоне. Стояло утро, непроспавшиеся люди вылезали из домов, тревожно вглядывались в сизую хмарь, пытаясь сообразить, кому это вздумалось стучать железом в такое время. Железная палка - знак к собранию. Почём зря ею не колотят. Это тебе не трещотка, которой развлекается ребятня, не колотушка от волков. Если железом бьют о железо, значит, приспела нужда, да такая, что всем миром надо думать.
Стучал, как и полагается, Сполох. Намотав на левую руку ремень с привязанным к нему металлическим бруском, он лупил по бруску короткой железной палкой. Звук получался пронзительный, от него дрожали холмы по ту сторону долины и метались птицы в голых кронах.
С неба сыпала пороша, точно пыль с залежалого полога. Растерянные общинники торопились к месту собрания, на ходу натягивая меховики и колпаки. Переговаривались хмуро:
- Из-за Жароокой, небось, трезвонит. Отмучилась баба, а нам хоть не ложись...
- Варениха всему виной. Ополоумела совсем карга старая...
- У Пылана, вроде, молодка есть на примете. Из Рычаговых. Уж он не пропадёт...
- Эхма, выспаться бы путём...
Головня тоже шагал, тревожно сжимая и разжимая кулаки. Он-то знал, зачем вождь созывал собрание. Но держал язык за зубами. Таков был уговор. Его черёд наступит позже.
Вождь сидел у ног сына и бесстрастно наблюдал, как смыкается, волнуясь, человеческое кольцо вокруг него. Жена его сидела отдельно, на краю косогора, постелив под себя оленью шкуру. Вид у неё был как у хозяйки дома, встречающей гостей: насупленный, деловитый, цепкий - будто не на собрание явились родичи, а к ней на семейное торжество, куда не всякого и пустят, а если пустят, то разделят гостей по важности - кого подальше от очага, кого поближе.
Отец Огневик явился одним из последних. Прошёл меж раздавшихся в стороны общинников, уселся на принесённую Огоньком подстилку из песцовых шкур. Положил рядом посох. Дождался, пока Сполох прекратит колошматить, и спросил у вождя:
- Зачем собрал нас? Или дело неотложное?
- Как есть неотложное, - ответил тот, вставая. Откинул колпак, расправил плечи. Сполох положил к его стопам палку и брус, присел на корточки. - Есть у меня для вас, родичи, важное слово. Было у нас с вами условлено, что коли я - вождь, то мне не перечь. Было такое? - Он обежал взглядом лица собравшихся. Те закивали в ответ. - А раз так, то всякий, кто идёт против моей воли, есть клятвопреступник и злодей. Так?
Сидевший в переднем ряду Светозар дёрнулся, что-то рыкнув. Тёмные космы его выбились из-под колпака, скрыв лицо. Огонёк выкрикнул из-за его спины:
- Только на загоне. Здесь-то есть власть и поболе твоей.
- Воистину, - усмехнулся вождь. - Где ты там, Огонёк? Покажись, бить не буду. - Под тихие смешки родичей Огонёк недовольно наклонился вправо, выдвигаясь из-за Светозарова затылка, затем вернулся в прежнее положение. Вождь хмыкнул. - Чтоб мне оглохнуть, если ты не прав: община - всему голова. К ней-то и обращаюсь теперь. Что говорил мне Отец Огневик при избрании? Боги, говорил, на небе, а вождь - на земле. Как над богами властна одна судьба, так над вождём властна одна община. Было такое? Слово вождя - закон. Прокляните того загонщика, который не подчинится вождю. Это - твои слова, Отец Огневик. Я помню их. А помнишь ли ты? Проклял ли ты зятя своего и внука, а заодно - и дружка-костореза, за то, что они отказались идти вслед за мной?
Светозар опять что-то рыкнул, а Огонёк громко перевёл:
- Ты звал нас с мёртвое место! Отвержен всяк побывавший там.
- Отвержен тот, кто не подчиняется вождю, - прорычал вождь. - Моя воля - это воля общины. Есть ли что выше общины? Справедливость и правда - вот чего я хочу. Отец Огневик говорит: Господь оставил нас Своей заботой. Но кто в этом виноват? Денно и нощно я заботился о вас. Денно и нощно думал о благе общины. Мы помним тот день, когда на нас пали дожди. Помним, как валились лошади, одна за другой. За что? Чем мы прогневали Огонь? Разве наши жертвы были скудны? Разве наши молитвы были лживы? Мы помним, как ушла к Огню Яроглазая. Лихорадка сожгла её в три дня! Мы помним, как уходили её дети, и как отдал богу душу Костровик, их отец. Если б не голод, смогли бы демоны болезней так легко забрать их?
- Огонь отвернулся от нас из-за твоей нечестивости, - выкрикнула Ярка.
- Ещё одна ложь. Разве я совал нос в дела Отца? Разве подсказывал ему, какие слова он должен обращать к Огню? Нет, потому что помнил: душа - за Отцом, а плоть - за вождём. Слова эти выжжены клеймом в моей памяти. А помнишь ли ты их, Отче? Ты сказал их мне в тот день, когда я стал вождём. И я присягнул тебе пред лицем Огненным, что не нарушу завет. Я выполнил свою клятву. А ты преступил её. И будешь держать ответ перед общиной, передо мной.
Изумлённый гул прокатился по общине. Никогда ещё вождь не разговаривал так с Отцом. А тот будто окаменел: сидел, не шевелясь, только моргал подслеповато и тихонько раздувал ноздри. Снег пошёл густой, мягкий, лез в глаза, норовил лизнуть в щёки, словно ласковый пёс. Вождь стоял, весь облепленный снегом, будто пеплом. Сидевший у его ног Сполох сгорбился, поводил насупленным взором - прямо молодой волк.
- К чему ты клонишь? - выкрикнул Сиян. - Говори уже. У меня на курье рыба все верши проела.
- Подождёшь с рыбой, - отрезал вождь. - Дело важное. Всех касается. - Он засопел, опустил голову, словно раздумывал о чём-то, затем опять поднял лицо. - Когда замёрзли луга и пали лошади, Отец велел молиться Огню, ибо Он отвернулся от нас. Мы сделали по его слову, и что же? Новая беда постигла нас. Коровы обрюхатели, все до одной, оставили нас без молока, и снова Отец сказал, чтобы мы молились Огню. Мы и тогда поступили по его слову. Ушли от нас Костровик и Яроглазая, мы молились. Ушли их дети - мы молились. Ушла Жароокая, а мы всё молимся. Так и будем молиться, пока никого не останется. - Он усмехнулся. - Почему Отец поступает всем наперекор? Почему от его слов только хуже? Он говорит, чтобы мы шли в загон, и отнимает у нас Большого-И-Старого. Он говорит, что нельзя носить обереги, и провожает на тот свет наших родичей. Он говорит, что мёртвое место полно скверны, а исподволь подбивает зятя и внука нарушить мой приказ.
- Берегись, вождь, - произнесла Ярка.
Тот и ухом не повёл.
- Как же так? Мы делаем всё по слову Отца, а бедствия не прекращаются. Из-за чего так происходит?