Страница 20 из 32
— Сто лет назад какой-то богач оказался в этих краях, и здесь не было ничего, ну разве что пара рыбзаводов. И он решил построить этот прекрасный коттедж. — Он печально улыбнулся. — Я даже не владелец. Владелец в Австралии, приезжает сюда, только когда мы принимаем кинозвезд. — Он закрыл глаза. — Жена меня бросила. Не выдержала уединенности. А теперь и сын тоже хочет уехать отсюда.
— Неправда, папа, — вмешался Райан.
— Сейчас не время хитрить, — ответил Пол сыну и продолжал, обращаясь ко мне: — Когда он получит выкуп… Нас ведь не выпустят отсюда живыми, да?
Я не ответил.
Он закрыл глаза:
— Боже милосердный.
— Но это не значит, что мы не попытаемся что-нибудь сделать.
Мне пришла в голову одна мысль, и я подвинулся к Данцигеру.
— Если у нас есть страховка на случай похищения и выкупа, может, есть и договор с какой-нибудь фирмой, которая специализируется на освобождении заложников?
— Это только в кино. В реальной жизни почти нет компаний по риск-менеджменту, которые занимались бы освобождением. Они ведут переговоры, добиваются соглашения о выплатах. Но наша ситуация — это не выкуп. Похоже, Рассел слишком много знает о том, как все это делается.
— Вы тоже.
— Это моя обязанность. В «Хаммонде» ревизор одновременно и риск-менеджер. Это значит, что я вместе с Роном Слеттери и Джеффом Латимером разрабатываю специальные страховки для всех возможных рисков. Я же сказал, что вы уснете, если начну подробно рассказывать, чем занимаюсь. — Он обратился к Грогану: — Откуда он знает про «К» и «Р» страховки, как думаешь?
— Меня это тоже удивляет, — ответил Гроган. — Помнишь, Латимер говорил про одну охранную фирму в Калифорнии, с которой мы могли бы заключить договор? Которую основал какой-то его соученик по юридической школе?
— Точно! — сказал Данцигер. — Которая как раз занималась не только переговорами о выкупе, но и возвращением заложников. Одного из их сотрудников арестовали в Южной Америке, когда он работал по одному такому делу о возвращении ребенка, и привлекли за похищение — в соответствии с международными соглашениями. Он отсидел два года в американской тюрьме. Это меня сильно охладило насчет той фирмы.
— Вы думаете, этот тип и есть Рассел? — спросил я.
— Как еще объяснить, почему Рассел так много знает?
— О чем я так много знаю? — Голос с наждачным скрипом.
Я отвел взгляд, уставился в бревенчатую стену.
— Я действительно много знаю, — сказал Рассел. — Например, что раньше вы находились вон там. Думаю, Джейк, нам с вами нужно поговорить. Не откладывая.
Когда я отсидел в Гленвью несколько месяцев, маме разрешили меня посетить. Она словно постарела лет на двадцать. Я сказал, что она хорошо выглядит. Мы сидели на пластмассовых стульях в комнате для посетителей, глядя на экран телевизора. Она плакала. Я был спокоен.
— Мам, — сказал я, когда она уходила, — я не хочу, чтобы ты сюда приезжала.
— Почему? — удрученно спросила она.
— Не хочу, чтобы ты видела меня здесь. Пройдет год, и я вернусь домой.
Она сказала, что понимает. Через месяц она умерла от инсульта.
На застекленной террасе было свежо и прохладно. В окна лился серебристый лунный свет.
— Прошу в мой кабинет, — сказал Рассел. Он снял камуфляжную куртку и надел грязную белую бейсболку с надписью «Дайтона-500 чемпион 2004».
Он показал на мягкое удобное кресло, я сел. Он сел рядом в такое же. Нас можно было принять за двух друзей, коротающих вечер за пивом. Если бы не его оловянно-серые глаза: была в них какая-то жуткая отрешенность. Такие глаза я видел и раньше — в Гленвью. Он из тех, кто способен на все.
— Рассказывай, что ты там делал? — заговорил он.
— Я пошел по просьбе генеральной директорши. Сказать этим ребятам, чтобы не нарывались. Чтобы точно исполняли все, что вы скажете, и тогда мы все уйдем отсюда живыми.
— Она приказала тебе пойти туда, чтобы сказать им это?
— Она бы предпочла электронную почту, но здесь ее нет.
— Почему она послала именно тебя?
— Остальные не столь безумны.
— И если я спрошу Данцигера и Грогана, о чем вы говорили, они ответят мне то же самое?
— Как вы хорошо запоминаете имена, а?
— Я подготовился.
— Впечатляет. Как долго вы это планировали?
Я уловил какой-то сдвиг в языке его тела, как бы внезапный перепад температуры.
— С тобой будут проблемы? — спросил он.
— Я хочу просто вернуться домой.
— Тогда не строй из себя героя.
— Для этих? — Я скривил губы. — Они мне совсем не нравятся.
Он засмеялся, вытянул ноги, зевнул.
Я показал на его кепку:
— Я смотрел эти гонки.
— А? — Он несколько секунд вспоминал, что на нем кепка с надписью «Дайтона».
— Дейл Эрнхардт-младший, — продолжал я. — Он пересек финишную черту на долю секунды раньше, чем Тони Стюарт. Семь или восемь машин — всмятку.
Он искоса взглянул на меня.
— Я там был, парень, — сказал он.
Я покачал головой:
— Безумный спорт. И мне кажется, многих в нем привлекают именно аварии. Типа, повезет увидеть, как кто-нибудь погибнет.
Он долго смотрел на меня, похоже, не понимая, что со мной делать. Может, я один из сопливых богатеньких боссов и интересуюсь гонками НАСКАР?
— Не то что в старые добрые времена, — сказал он. — НАСКАР — это были гонки столкновений.
— Это мне напоминает слова из одного фильма, — подхватил я. — «Гонки — значит всмятку».
— «Дни грома»! — Внезапно он расцвел почти ребяческой улыбкой. — Мой любимый фильм. Как там, еще раз? «Он в тебя не врезался, не ударил, не толкнул — он разбил тебя всмятку. Разбить всмятку, сынок, — это и есть настоящие гонки». Вот так, парень.
— Вот так, — поддакнул я. Надо закрепить контакт с ним. — Тогда гонщик просто выбивал конкурента. Не то что сейчас.
— Теперь, стоит поехать чуть жестче, штрафуют.
— Обабился НАСКАР.
Он снова посмотрел на меня с недоумением:
— Как так вышло, что ты моложе остальных?
— Я только выгляжу моложе. Правильно питаюсь.
— Ты чей-то помощник?
— Нет. На самом деле я здесь не по праву. Замещаю другого.
— Так вот почему тебя нет в изначальном списке гостей!
Значит, у него есть список гостей. От кого-то из обслуги? Нет, источник информации внутри «Хаммонда», иначе откуда он столько знает про частную жизнь Рона Слеттери?
— Меня включили в последнюю минуту.
— Вместо Майкла Зорна?
Интересно, подумал я. Он и это знает.
— Именно.
— А что случилось с Зорном?
Значит, у него сведения по меньшей мере двухдневной давности. Что еще интересно: он знает очень много об отмывании денег и об офшорных банках, но о «Хаммонде» он знает далеко не все.
— Майку пришлось вылететь в Индию на встречу с клиентами, — ответил я.
— А почему выбрали тебя?
— Понятия не имею. Вероятно, потому, что я хорошо знаю наш новейший самолет.
— Н-880. Ты инженер?
— Нет. Что-то вроде регулировщика.
— То, что ты регулируешь, включает денежные вопросы? Что ты знаешь о платежной системе, о том, как деньги приходят в компанию и уходят из нее?
— Знаю, что каждые две недели моя зарплата приходит на мой банковский счет. Вот и все. Я здесь — самая нижняя часть тотемного столба.
— Но нижняя часть тотемного столба на самом деле самая важная, потому что именно на нее большинство и смотрит.
— Спасибо, — сказал я. — Мне полегчало.
— Но, конечно, остальные про тотемный столб не понимают. И относятся к тебе как к грязи.
— Да нет. Хотя немного раздражает, когда они заводятся насчет того, как много у них денег. Шикарные рестораны, членство в гольф-клубах и все такое.
— Что ж, совершенно очевидно, что ты на них не похож. Они все слабаки и трусы.
Он тоже со мной заигрывает, но зачем?
— Да нет. Некоторые — весьма серьезные ребята.