Страница 38 из 74
– Конечно, – отвечал доктор, – прямо в рай земной. Херувим, стерегущий его пламенным мечом, или заснул, или так проникся расположением к отшельникам, что не стал им препятствовать. Они вошли туда и обрели там свое счастье.
– Вижу, что ты знаешь эту историю не хуже меня.
– Скажи, Росита, почему бы и нам не отважиться на то же самое? Давай, как те двое, сядем в челн и доверимся течению реки.
– Посмотрим, – сказала Росита. – Это нужно обдумать. Пока нам и так не плохо: мы находимся в дремучем безлюдном и цветущем лесу, на берегу реки с чистой, прозрачной водой. Разве это малый дар? Разве тебе этого мало? Смирись, жадина отшельник. Слушай, как поют птицы в лесу, смотри, как цветут цветы, наслаждайся тихим журчанием реки, собирай себе колокольчики и фиалки и не думай пока о плавании, не проси рая – его надо заслужить. Умей довольствоваться тем, что есть. В рай так не попадешь: взял да поехал. А если херувим не пустит?
– Ты мой херувим, и отшельник, и рай – все вместе. Именно в этот момент беседа была нарушена, так как Хасинта объявила, что ужин готов. Завязался общий разговор. В этот вечер все были особенно оживлены. Хасинта и Респетилья без церемоний подсели к столу почти сразу после господ. Было много шуток и смеха. Респетилья показывал свои разнообразные умения: пел петухом, лаял по-собачьи, мяукал, жужжал как пчела, звенел как муха, кричал как осел, прыгал по-лягушечьи и квакал, изображал обезьяну. Хасинта умела подражать разным лицам и изобразила некоторых местных знаменитостей. Даже дон Херонимо, человек строгих правил, пытался рассказывать анекдоты, но ему не дали: анекдоты, как говорится, были с бородой, их встречали смехом и шумом. Росита, видя, что все так веселы и оживлены, предложила, воспользоваться чудесными майскими днями и совершить прогулку в, очаровательное место, в Ла-Наву.
Все бурно приветствовали это предложение.
– Завтра же едем, – сказала Росита. – Такие вещи не откладывают. Выезжаем ровно в три. Все должны быть здесь к этому часу на лошадях, мулах или ослах.
– Непременно, – сказал доктор.
– Непременно, – подтвердили все остальные.
Вскоре появился нотариус. Росита рассказала ему о поездке, и тот ее одобрил.
– Разумеется, ты едешь с нами? – сказала Росита.
– А как же иначе? – отвечал дон Хуан Крисостомо.
– Итак, мы едем все, и папа разрешит мне пригласить еще одну мою подругу.
– Пожалуйста.
– Я приглашаю Эльвириту – нас будет восемь. Хорошее число. Не правда ли?
– Число хорошее, – подхватил Респетилья. – Лучше не надо! Здорово получается!
Этими глубокомысленными восклицаниями закончились все важные беседы, состоявшиеся в обществе из трех дуэтов, и гости расстались до следующего утра.
XVI
Рай Земной
Иной читатель может подумать, что поскольку поэтическая любовь доктора к Вечной Подруге только развивалась, то было низко и подло с его стороны заводить прозаическую любовь с Роситой, дочерью нотариуса и ростовщика. Доктор сам об этом думал, когда не видел Роситу. Однако когда он ее видел, это был конченый человек; из светлых заоблачных высей он низвергался в мрачную бездну.
Чего стоили все его теоретические рассуждения о вечности, абсолюте, начале, цели и конце всего сущего, если в своей практической жизни он водил дружбу с Респетильей и с доном Херонимо?
Доктор подыскивал всему атому различные оправдания. Некоторые из них уместно здесь привести. Мария, его Вечная Подруга, питала к нему благородные чувства, но доктор при всем желании не мог сотворить из нее богиню, сделать символом всего святого и прекрасного, поскольку она сама раскрыла ему свое низкое происхождение, предстала перед ним как существо, целиком захваченное низкой прозой жизни. Словом, он не мог сделать из нее то, что Данте сделал из своей Беатриче и Петрарка из Лауры. Кроме того, нельзя требовать верной любви даже к обожествленному предмету, когда этот предмет сокрыт от глаз и о нем почти ничего не знаешь, – это выше человеческих сил. Даже Данте позволял себе грешить самым прозаическим образом, при том что у него была Беатриче, а Петрарка тоже не зевал, несмотря на Лауру. Доктор же, хотя и любил некий идеал, все-таки не был уверен, что таковой существует. Он вообще ни в чем не был уверен.
«Если предмет моей любви есть некая абстракция, извлеченная из реальности, вроде эссенции или спирта, полученных путем возгонки или перегонки в перегонном кубе сознания, то глупо менять существенное и осязаемое на нечто кажущееся, призрачное или парообразное. Тем более что я не знаю ничего прекраснее красивой женщины. Если я хочу представить себе – как поэт и художник – богиню, нимфу, сильфиду, религию, философию, то я придаю им облик женщины. Конечно, я устраняю при этом все несовершенства, которые я замечал у знакомых мне женщин, делаю их более красивыми, чем они были на самом деле, но это всегда образ и форма женщины, ибо форма есть содержание женщины, женская форма как раз и есть то самое красивое, самое вожделенное, самое поэтическое, что любит мужчина».
Много неясного в том, что считать совершенным, а что несовершенным. Однажды доктор открыл книгу римского оратора, называвшуюся «De natura deorum»,[81] и понял из нее, что даже родинки Роситы могут казаться проявлением высшего совершенства. Поэт Алкей[82] был, например, без ума от одной родинки. А тут целых две.
Философствуя подобным образом, он нечаянно бросил взгляд на портрет перуанки, и ему показалось, что та хмурится. Доктор отбросил, однако, все одолевавшие его сомнения и решил последовать примеру легендарного отшельника: забраться в челн и плыть по течению.
Донья Ана, узнав о визитах сына в дом нотариуса, была этим фраппирована и чувствовала себя как на раскаленных угольях. Жестоко требовать от юноши, чтобы он заживо похоронил себя и ни с кем не водил знакомства. С одной стороны, она признавала, что в Вильябермехе только общество Жандарм-девиц было комильфо и настоящим high life.[83] Но, с другой стороны, ей было стыдно (такой твердолобой сотворил ее господь), что ее сын пропадал в доме ростовщика и якшался с его дочерьми. Кроме того, она опасалась возможных осложнений и неприятностей. В осторожной и деликатной форме донья Ана сказала об этом сыну, но все было впустую. В условленный час доктор верхом на лошади и Респетилья на муле были у дома Жандарм-девиц, готовые отправиться в путешествие.
Окруженная толпой мальчишек кавалькада отправилась в путь. Нотариус и дон Херонимо ехали на мулах, Росита – на лошади, в английском седле, в костюме амазонки, сшитом в Малаге. Шествие замыкали Рамонсита, Эльвира и Хасинтика – на ослах, в дамских седлах. Росита и доктор ехали рядом, впереди всех, и казались королевской четой, за которой следовала свита. Выражаясь по-народному, звону было много. Кавалькада всполошила все местечко. Женщины прилипли к окнам и смотрели, как Жандарм-девицы и доктор трусят по щербатой мостовой. Это было триумфом Роситы, которая выставляла всем напоказ своего влюбленного пленника.
Весь путь Росита ехала впереди, а рядом, слева от нее – доктор, если, конечно, позволяла ширина дороги.
Стояла прекрасная погода: жара еще не наступила, но было не холодно.
Прямо через виноградники и оливковые рощи путники направлялись к одному из тех холмов, которые так сильно ограничивали кругозор бермехинцев. Холм напоминал огромную голую скалу, сплошь заваленную камнями: на пол-лиги вокруг не видно было ни деревца, ни травинки – только камни. Дорога поднималась вверх причудливыми зигзагами и напоминала лестницу, вырубленную прямо в камне. Только очень опытные животные могли пробираться по такой дороге, не подвергая опасности ни себя, ни седоков.
Трудный подъем длился около получаса. Постепенно горизонт раздвигался, и когда путешественники добрались до вершины, перед ними открылись огромные пространства: целые провинции с разнообразным рельефом, разные по цвету. Туман и облака растаяли под яркими лучами солнца, воздух сделался прозрачным. Вдали, на севере хорошо была видна Сьерра Морена, на востоке – снежная шапка Велеты, на юге – горная цепь Ронды. Между ними белели веселые деревушки и хутора, виднелись сады, виноградники, реки и ручейки, оливковые идубовые рощи, часовенки на вершинах холмов, многочисленные зеленые лоскуты посевов.
81
О природе богов (лат.).
Философский трактат «О природе богов» принадлежит Марку Туллию Цицерону (106 – 43 гг. до я. э.)
82
Алкей (VII–VI в. до и. э.) – древнегреческий лирический поэт.
83
Высшим обществом (англ.).