Судьба Застолья

Пальцы свое дело знали. Через некоторое время стандартная платформочка-заготовка размером немногим меньше тетрадного листа оказалась покрыта толстым слоем зеленого пластилина, который скульптор часто-часто истыкал иголкой, добиваясь видимости, якобы это мох. На мху появились два поваленных дерева с обломанными сучьями, пенек, по краям поляны – заросшие травой кочки с виднеющимися красными шляпками подосиновиков и желтыми – сыроежек, в одном углу – холмик муравейника. Попробовать слепить самих муравьев скульптор не решился, как в свое время не стал даже пробовать вылепить колоду катр. Слишком крупными бы они получились.

Зато между поваленных деревьев возникло костровище с жаркими углями, над которыми были пристроены четыре шампура с нанизанными кусками мяса, колечками лука и помидорками, на пне, на расстеленной газете – бутылка водки, стаканы и закуска: пучок зеленого лука, розово-белая редиска, соленые огурчики, открытые банки с сайрой и шпторами, тюбик с кетчупом… Дополняли композицию кучка запасных дровишек, воткнутые в дерево нож и топор, не до конца выпотрошенный рюкзак, из бокового кармана которого торчало горлышко еще одной бутылки, и синее ведерко, доверху наполненное малиной.

Не хватало в композиции только персонажей, организовавших этот пикник, тех, кто будет все это пить и есть. Но с персонажами все было проще простого, они собственно уже имелись. Скульптор обратил взор на Застолье, жизнь в котором текла своим чередом, и, недолго думая, аккуратно пальцами перенес из него на полированную поверхность стола одного за другим четырех живчиков: Борисыча, Фуфела, Боярина и Марго.

Тут же все четверо превратились из живчиков в обыкновенные пластилиновые фигурки. А еще через некоторое время эти фигурки заняли свои места в композиции «Пикник у муравейника». Они сидели на поваленных деревьях, и Марго, держа двумя руками шампур, принюхивалась к шашлыкам, Борисыч нарезал дольками огурец, а Фуфел подставлял стаканы под горлышко бутылки, которой распоряжался Боярин.

Серега Костиков тоже решил выпить. Он был доволен проделанной работой и ничуть не сомневался, что сделал все правильно. Недавно он точно так же изъял из Застолья Дашу и поместил ее фигурку в композицию «Лавочка влюбленных», в которой она обнималась на лавочке под березкой с фигуркой Шубы. Композиция стояла себе в серванте за стеклом, и в жизни Даши Завидоновой и Сереги Костикова все было в порядке…

Телефон зазвонил, как только Шуба поднес ко рту наполненную водкой рюмку. Он чуть помедлил – выпить сейчас или чуть позже, телефонная трель повторилась, и Шуба, переложив рюмку в левую руку, взял трубку правой. Звонил Борисыч.

– Шуба, что это было? – даже не поздоровавшись, спросил капитан милиции. – Ты сделал что-нибудь буквально несколько минут тому назад?

– Борисыч, с тобой что-то случилось, – вопросом на вопрос ответил Шуба.

– Я-а-а… Я вдруг почувствовал, что стал другим, вдруг, в одно мгновение изменился. Вдруг, как-то само собой узнал очень многое. Узнал о себе… Или просто вспомнил… – Борисыч замолчал.

– Почему? – немного погодя, поинтересовался Шуба.

– Это я тебя спрашиваю – почему?

– Тебе при этом стало… лучше?

– Не знаю. Может быть, насыщенней? Или нет, не совсем верное слово…

– А мне это слово понравилось. Насыщенней. Ты о нем Акимову расскажи – инженеру нашему душ человеческих.

– Точно! – кажется, обрадовался Борисыч, и в трубке послышались короткие гудки.

Серега опрокинул рюмку, но закусить не успел, вновь зазвонил телефон.

– Шуба, ты, как сам? – услышал он в трубке.

– Фуфел, ты, что ли? – Костиков терпеть не мог, когда звонивший не считал нужным представиться. Знакомых у него было много, и не каждого он мог сразу узнать по голосу. Водителя суточной машины Владимира Селиванова на этот раз узнал, возможно, потому что только что о нем подумал.

– А кто еще-то? – кажется, удивился Фуфел. – Ладно. Ты завтра на свой утренний выходишь?

– Ну, да – сборщиком. Старшим – Гаврилыч…

– Понятно. У твоего Краснова завтра с утра техосмотр. Так что забронируй на свой маршрут меня. Я Петровича должен буду привезти, так что задержусь немного. Подождешь?

– Подожду. Только я не совсем понимаю…

– Как денежку развезем, – не дал договорить ему Фуфел, – заедем в Боткинскую – Боярина навестить. Ты же не против?

– Да я-то нет, а вот Гаврилыч…

– Договоримся с Гаврилычем.

– Хорошо, Фуфел, мы тебя подождем…

Постоянным напарником Костикова, после его перехода на утренний маршрут, стал Николай Гаврилович – пожилой инкассатор, давно перешагнувший пенсионный возраст, но всегда бодрый, трезво рассуждающий и, можно сказать, правильный. Шуба уважал Гаврилыча еще и за то, что с ним всегда было о чем поговорить, к тому же тот был еще и заядлый филателист. Да и мужик он был нормальный – хоть и уважал, и соблюдал инструкцию, но без фанатизма, и если надо было водителю или напарнику после выполненной работы заехать куда-нибудь по своим делам, Гаврилыч никогда не вредничал.

Тем более Николай Гаврилович ничего не имел против того, чтобы после развоза по сбербанкам государственных ценностей, Фуфел заехал проведать Боярина, серьезно пострадавшего во время ограбления. Правда, сам Гаврилыч в Боткинскую не пошел, остался в машине у ворот знаменитой больницы, в которой однажды как-то и сам залечивал язву. Навещать Боярина пошли водитель и сборщик, при этом у Шубы был с собой пакет с фруктами, соками и кефиром, у Фуфела – фляжечка коньяка.

Петр Терентьев пребывал в Боткинской уже четвертую неделю: сначала был в коме, когда очухался – строжайший постельный режим, и вот врачи разрешили ему передвигаться, но на всякий случай – в чьем-либо сопровождении. Фуфела с Шубой вполне устраивало, что им не надо подниматься к товарищу в палату, и он самостоятельно спустится к ним во двор больницы, тем более, погода стояла изумительная – как-никак, конец мая, свежесть зелени, благоухание сирени.

Чего не ожидали увидеть водитель с инкассатором, так это того, что сопровождать Боярина на свидание с коллегами будет никто иная, как Маргарита Николаевна – директор универсама, получившего от инкассаторов прозвище «Детский сад».

У Шубы – так вообще глаза на лоб полезли. Впрочем, он тут же овладел собой, вспомнив, что в этом мире инкассатор Терентьев и директор универсама Маргарита Николаевна постоянно пересекались по, так сказать, служебной необходимости, что именно рядом с «Детским миром» получил травму Боярин, и очень переживавшая по этому поводу директорша, и раньше приходила навещать пострадавшего. Но помимо знакомства в реальном мире, Боярин и Марго узнали друг друга еще и в Застолье. Не просто узнали, а стали вместе жить, чему, безусловно, были очень даже рады…

Вчера вечером, благодаря воле Вышнего, живчики Боярин и Марго и вместе с ними Фуфел и Борисыч, были извлечены из Застолья, вновь превратились в пластилиновые фигурки и заняли место в композиции «Пикник у муравейника». При этом, как догадывался скульптор Шуба, в жизнь оригиналов этой четверки добавились чувства и память своих копий. И что со всем этим делать?

Кажется, этот или похожие вопросы вертелись на языке у всех, но никто не мог их сформулировать и озвучить.

Шуба с Фуфелом – искрящиеся радостью, по очереди обнялись с Боярином и поцеловали ручку Маргарите Николаевне. Были произнесены какие-то типично-бодрые вопросы о здоровье и такие же типично-бодрые ответы… Все – как-то машинально… У Костикова мелькнула мысль, что даже в том случае, если бы Боярин вдруг сказал, что жить ему осталось всего три дня, то и Фуфел, и Маргарита Николаевна, и он сам не восприняли бы эту информацию, как должную, и продолжали бы банально спрашивать-отвечать.

Сейчас каждого, в том числе и Боярина, в первую очередь интересовало не его здоровье. Костиков подумал, что если обобщить все невысказанные до сих пор вопросы в один, то он оказался бы классическим: «ЧТО ЭТО БЫЛО?» На этот вопрос Шуба мог бы ответить вполне доходчиво и с подробностями. Но вот «КАК?» и «ПОЧЕМУ?» ко всему был причастен именно он, Шуба – Серега Костиков не знал и даже не догадывался. Поэтому он считал, что и на первый вопрос самым разумным ответом будет: «НЕ ЗНАЮ!»