Судьба Застолья

Евгений Константинов

Судьба Застолья

– Внимание, мелкота! Слушай сюда, – Серега Костиков по прозвищу Шуба разглядывал с высоты своего роста «ожившие» фигурки, не превышавшие высотой мизинец – новых живчиков, пополнивших территорию Застолья. Четыре маленьких женщины и двое мужчин без особой тесноты могли поместиться у него на ладони.

– Я – скульптор, для вас – Вышний, потому что все вы – творение моих пальцев. Вот этих вот самых пальцев. Все вы вылеплены из пластилина и затем посредством моей воли, обрели способность двигаться, есть, пить, получать удовольствия, страдать морально и физически и тому подобное. При этом все вы – уменьшенные копии конкретных людей живущих в нормальном мире.

Спокойно, мелкота, спокойно! И не размахивайте руками, я все равно никого из вас не слышу. Прежде чем предпринимать какие-либо действия, хорошенько меня выслушайте.

Короче! В данный момент вы находитесь на новой территории Застолья. На так называемой «Глухомани». Существует еще и старая территория, более благоустроенная в плане цивилизованной жизни, которую населяют такие же, как вы живчики. Чтобы вам был понятен, так сказать, масштаб вашего теперешнего жизненного пространства, представьте, что вообще вся территория Застолья занимает примерно две трети письменного стола – в его длину и ширину. При этом стол двумя сторонами вплотную приставлен к углу комнаты, а с двух других сторон территорию омывает бурная река, преодолеть которую при всем желании нет никакой возможности…

Так оно и было на самом деле. Серега Костиков по прозвищу Шуба потратил довольно много времени, чтобы увеличить территорию Застолья и чтобы слепить новых живчиков. Шуба сам, волей стечения обстоятельств воссоединившись с собственной оживленной копией, провел несколько дней в Застолье, и ему на собственной шкуре довелось испытать прелести глобальной зависимости от воли Вышнего.

Он осознал, что даже там, на сильно ограниченном пространстве, все равно жизнь идет своим чередом, что каждому живчику ничего человеческое не чуждо. Он лишний раз убедился, что стопроцентно в ответе за тех, кого слепил и оживил. И к огромному своему удовлетворению Серега Костиков пришел к выводу, что созданное собственными пальцами, оказалось очень важно не только для него самого, но и для других людей.

Дело было не только в том, что, благодаря способностям Сереги Костикова и его живчиков был вычислен серийный маньяк, калечащий и убивающий молодых девушек, который, осознав неотвратимость наказания, покончил с собой. И не в том, что несколько раньше, опять же, благодаря удивительным способностям Костикова, удалось раскрыть дерзкое преступление, когда были ограблен инкассаторский маршрут и убиты два человека. Шубе казалось, что его особенное вмешательство в жизнь знакомых ему людей привносит в их существование некую искру, некий стимул взбодриться.

Среди инкассаторов у Костикова был хороший приятель Андрюха Кузнецов – орнитолог. Андрюха жил в Братцево, в небольшой двухкомнатной квартирке, и при этом постоянно держал дома два десятка певчих птиц. Не каких-нибудь там канареек и попугайчиков, а лесных птиц: чижей, щеглов, пеночек, синиц, зеленушек… Это было его серьезное хобби, на котором Андрюха еще и денег зарабатывал, подавая на птичьем рынке тех же синиц и снегирей. Но речь не об этом, а о том, что Андрюха заразил своей любовью к певчим птицам многих и многих своих знакомых. Будучи старшим или сборщиком в течение инкассаторского маршрута, он с таким упоением и любовью рассказывал о прелестях пения птичек, что заражал коллег этой самой любовью, и они просили Андрюху принести в клеточке послушать хотя бы одного чижа или щегла. И он приносил, а инкассаторы и водители проникались голосами певчих птиц и покупали их у Андрюхи, и потом нарадоваться на этих пичужек не могли…

Другими словами, у людей проявлялся интерес не только к банальным футболу-хоккею с пивом и водкой, не только к рыбалке и охоте в сопровождении тех же самых алкогольных напитков, но, оказывается, им еще нравилось и пение лесных птичек. И это было хорошо, правильно.

У Сереги Костикова было много друзей, и недавно он поймал себя на мысли, что среди знакомых ему инкассаторов – людей опасной профессии, довольно много тех, кто действительно увлекается чем-то, что называется, по-взрослому. Один из напарников Костикова разводил аквариумных рыбок, даже какую-то новую породу вывел, о чем и в газете написали. Николай Гаврилович – непревзойденный игрок в домино, собирал марки, и его коллекцию можно было экспонировать на выставках. Пропойца Володька Торопыгин обожал джаз и отдавал последние деньги за редкие виниловые диски любимых исполнителей этой в высшей степени достойной уважения музыки. Валера Царев был по прозвищу Радио, мало того что ярый книгочей и букинист, спартач и меломан, так и еще фанател от разного рода бань, куда постоянно затаскивал с собой Серегу Костикова, к немалому, кстати, Серегиному удовольствию.

Самое удивительное, что анализируя все это, Шуба поймал себя на мысли, что многие его знакомые, не инкассаторы, как раз ко всяческим там интеллектуальным хобби были абсолютно равнодушны.

Для одних свет клином сошелся на автомобилях – нет, не на моделях автомобилей в разных масштабах, а именно на автомобилях, как средствах передвижения. Сам Шуба ничем, как средства передвижения не считал ни автомобили, ни автобусы-троллейбусы-трамваи. Ну, что во внутренностях этих средств может быть интересного? Как и во внутренностях любых других машин, приборов и т. п. Что интересного может быть в лопате, в молотке, в ломе?

Один давний приятель Сереги был постоянно погружен в строительство на своем дачном участке и в ремонт в своей московской квартире. Погружен – годами. Складывалось такое впечатление, что кроме стройки и ремонта его больше ничего не интересует. Казалось, ну вот заменил он в квартире окна, ну, поменял потолки, ну, непонятно для чего расширил на даче терраску, изничтожив при этом две плодоносящих яблони, ну и довольно. Ан нет, обнаруживались новые нескончаемые ремонты и стройки…

Другой его школьный приятель не занимался вообще ничем. После школы, в течение трех лет он поступал в финансовый институт и, в конце концов, поступил, – к тому времени, как Костиков, честно отслужив два года на границе, вернулся домой. Закончив институт, приятель был-таки призван в армии – офицером – куда-то на Урал, где женился, родил дочь и, отбарабанив положенное, вернулся в Москву и стал работать… в мастерской по ремонту зонтов. Он не пил, не курил, в карты не играл… Он любил слушать «Машину времени» и болел за московский «Спартак», при этом ни разу не был на концерте любимой группы, и ни разу в жизни не ходил на стадион, чтобы посмотреть футбол вживую. Однажды его жена позвонила Сереге и буквально взмолилась, чтобы он хотя бы раз хоть куда-нибудь вытащил эту «амебу обыкновенную»: хоть на рыбалку, хоть по грибы, ну, хоть куда-нибудь!!! Серега вежливо открестился, мотивируя, что инициатива должна исходить, в первую очередь от самой «амебы обыкновенной». Инициативы от школьного приятеля так и не последовало. Ну, и слава тебе Господи…

На самом-то деле Серега Костиков, как и его друг-орнитолог приобщил к своим любимым занятиям – рыбалке и охоте – многих знакомых. Он даже был инициатором создания среди коллег-инкассаторов коллектива охотников-рыболовов, и такой коллектив до сих пор благополучно функционировал. Имели место коллективные выезды и на рыбалку, и на охоту, что Серегу Костикова и его приятелей бесконечно радовало.

Конечно же, для большинства членство в этом коллективе, все эти выезды на природу, были еще одним поводом «культурно отдохнуть»… Что ж, как неоднократно повторял Володька Торопов: «Человек не может не пить»…

Когда Шуба лепил свои пластилиновые фигурки, он всегда подсознательно имел в виду какого-то конкретного человека или собирательный образ нескольких людей, и понял он это лишь, очутившись в Застолье. Немного позже, уже восстановившись в нормальном мире, он понял, что все им созданное, принесло свои плоды. У каждого прототипа живчика в жизни что-то изменилось. Изменилось хотя бы потому, что они стали видеть другие сны – про жизнь своих собственных копий. Про непростую, опасную, жестокую жизнь.