Набат-3

«Продается ротвейлер-сука в хорошие руки. Недорого. Самим есть нечего. Хорошая сука, не пожалеете».

— Вежливый, сука, — сказал один рядовой другому, критически оценив наряд Судских. — Приблатненный. Такие не дают. Если только разговор затеется.

— Не затеется, не видишь, что ли, из боевиков дядя. Наверное, к баркашам приехал.

— Л давай до баркашей дойдем? Может, у них разжи­вемся?

Нашел, бля! Ты чс, в натуре? Не курят они. Пра­вильные...

— А меня зовут к баркашам. Я, бля, накачанный, трав­ку не палю. Дембель - и к ним.

— И меня зовут, в натуре. Только я подумаю. Они Ель­цина скинуть хотят. Заваруха, бля, на фига мне оно?

«Ельцин? — удивился, услышав, Судских. - Не может быть! Ельцин стал президентом? Господи, да какой без­глазый его выбрал! И не знаю даже, кто еще так русских ненавидит...»

«...Чтобы мой избранник ангелом показался по сравне­нию с теми, кого вы сами себе на голову усаживаете», — вспомнил он.

Вспомнил и другое. Он в третий класс ходил, мать на стройке работала. Возвращалась домой и тихо плакала. «Мам, кто тебя обидел?» — «Никто, сыпок, жизнь обиде­ла. Прораб у нас, Ельцин, бабник и выпивоха. Наряды режет и в бытовку тащит». — «Зачем тащит?» - «Ой, не спрашивай, мал еще, и не знать бы тебе про ото...» Запом­нилась фамилия. Образ вылепился: поганый кривоногий мужик с лапищами ниже колен. Повзрослел, образ стер­ся, но помнил: прораб Ельцин обижач мать.

Когда Воливач пригласил работать в органы и создач УСИ, фамилия обидчика всплыла: первый секретарь МГК. Сверился с архивами — да, бывший прораб-строитель, мать под его начачом работала. Ну, в руководящие партийные звенья попадали самые сволочные и бессовестные, это не­удивительно, только на волне горбачевских реформ попер Ельцин в лидеры. Толпе нравился — не кривоногий, не ущербный. Говорун и партийный отщепенец. Воливач за­бил тревогу, и не антипатии Судских помогли: в картоте­ке Воливача хранились штучки похлеше антипатий, грех мерзавцу давать дорогу к власти. Операцию по усчране- пию проводил лично Судских: экс-прораба, пьянющего в стельку, отловили в Москве-реке и сдачи милиции. Пят­надцать суток и огласка в прессе. Выходит, выплыл,

«Лихую кару придумал для меня Всевышний, — осоз­най Судских. — И что там для меня — всей стране кара. Злее не придумаешь».

Круче материнских слез запомнились ненавидящие гла­за, когда Судских передавал обидчика в руки милиции. «Сука русская, — прошипел он ему. — Всех сгною!»

Виртуальный поток вынес Ельцина. Тот же поток нес Судских в руки экс-прораба. Теперь замордует...

«Где же встречающий?» — забеспокоился Судских. До­шел до конца забора и перебрался через дорогу, в аллею, обсаженную тополями. Там и кое-какая прохлада держа­лась, и не было любопытных глаз. Одежда Судских к пек­лу не подходила.

Сидящего на скамейке человека он узнал сразу и очень удивился: долговязый Георгий Момот собственной персо­ной! В пятнистой форме и армейских ботинках. Ну и дела...

«Уж не меня ли ждет? - недоумевал Судских, подходя ближе. — Не хотелось бы, но чем черт не шутит, когда Вог спит...»

— Здравствуйте, Георгий Георгиевич, какими судьба­ми? - приветствован Судских первым.

— Л-а... Старый знакомый, — не особо обрадовался встрече Момот. — Я-то ладно, а вас как сюда занесло?

— Долгий разговор, — выгадывал время Судских, что­бы словоохотливый Момот разговорился сам.

— Ясно, — понимающе ухмыльнулся Момот. — Я еще в прошлую нашу встречу догадался, откуда вы. Чекист!

— В какую прошлую? — сделал раздумчивое лицо Судских.

— А когда мой роман вышел! Зашевелились органы, бомбу распознали сразу. Это я, — заносчиво подбоченил­ся Момот, — коммунячьи устои помог развалить. Мой роман помог Ельцину президентом стать! Это я из него национального героя сделал.

— Не ошиблись в выборе? — не удержатся Судских.

—■ Может, ошибся, — вполне согласился Момот. —

Только на Руси чем хуже, тем лучше. Скорее русичи осоз­нают, каково под жидами ходить. Эта мысль от Бога мне дадена, — самодовольно завершил он, а Судских сразу провел параллель: «Круто наказывает Всевышний, атом­ная бомба игрушкой покажется».

— Жара доняла, — ушел от дальнейшего разговора Суд­ских. Кивнул па книгу в руках Момота: - Последний роман?

— Да, — опять подбоченился Момот. — Забойная шту­ка вышла. Приехал настоящему русскому витязю дарить. Как понимаю, вы тоже к нему?

Судских постарался изобразить на челе нечто заговор­щицкое, не поняв толком, о чем речь.

— Ладно-ладно, — ободрил Момот. — Нынче все до­роги ведут сюда. К настоящим русичам. В такую пору, имея паря — откровенную сволочь, а лакеев того паче, самое время опереться на русских националов. Их надо поддерживать, порядок нужен. Мне плевать, пусть их триж­ды фашистами величают, но порядок они установят. Рус­ский порядок, — подчеркнул он и добавил: — А гам и всемирный установим. Согласны?

Судских кивнул, а внутренне недоумевал: «Я здесь при чем? Как я понял, на территории войсковой части базиру­ются националы, но чего вдруг Бехтерснко пришла в го­лову мысль давать мне приют именно здесь?»

— Да, времена, — отогнал он прочь недоумение.

— Такие времена, — подхватил тему Момот, — были всегда, когда чужеродные садились на голову коренным жителям. И заметьте: как водится, страдали от ига чуже­земцев только славяне. Болгары, сербы, русские, белору­сы. Теперь у нас засилье жидов. Прикидываются беднень­кими. гонимыми, а под звуки этой жалостливой флейты заполонили страну. Как вам добрячок Березовский?

Судских впервые слышал это имя, но Момот спешил поведать о Березовском и не заметил вопросительного взгляда Судских.

— Этот чересчур вежливый дядя жестко держит в руках половину российских богатств. И этого мало: стал секретарем Совета Безопасности. Вы чго, с луны свалились? — увидел он наконец полнейшее замешательство на лице Судских.

— Я надеялся, Руцкой будет, — вышел из положения Судских, напрочь сбитый с толку Момотом.

— Кто? — скорчил гримасу отвращения Момот. — Руц­кой? Этот дуболом и хвастунишка, которого в Афгане из рогатки сбили, напрочь разворовал Ростовскую область. Жидам такой полет и не снился, тут не хочешь, а скажешь: господа евреи, придите и правьте нами. Жаль, — вздохнул он, — на всех умных евреев не хватает, а суржики никому не нужны. А нашему алкашу все до лампочки. И все же гнать жидов надо в первую очередь, со своими потом разберемся. Согласны?

Ошарашенному Судских разговор был неприятен, задан­ный вопрос тем более, а Момот хотел выявить его позицию. И где — у самого гнездовья националов. Неспроста...

Сложный вопрос, — уклончиво ответил Судских. — Как сказал один человек: не разбрасывайте хлеб, не заве­дутся тараканы.

— Бросьте! — ощерился Момот. — Так рассуждают та­раканы. А вы хотите свалить все на евреев.

«И в голову не приходило!» — хотел воскликнуть Суд­ских, но Момот и тут торопился высказать точку зрения:

— Не евреи виноваты, а полукровки. Эти изгои рода человеческого ничего святого не имеют. От тех ушли, к другим не прибились. Страшная участь. Но я не жалею их. Это зараза, поедающая Россию. И я согласен с Буйно- вым, что возрождать Россию надо с чистых кровей. Ос­тальные подождут. Вы будете встречаться с Буйповым?

— С Олегом, что ли? — наугад спросил Судских и попал в точку: вот куда занесло старого знакомого «стрельца».

— Вижу, знакомы. — оценив запанибратство собесед­ника, Момот стал уважительнее. — Вы уж и за меня сло­вечко замолвите.

— А баркаши в его подчинении? — решился спросить Судских, припомнив, как солдаты у ворот судачили о бар- кашах.

— А кто ж еще? — удивился Момот. — Согласен, сби­вает с толку. Так повелось, еще когда Баркашов первую скрипку играл. Теперь Буйков сплотил всех националов, главная фигура.