Набат-3

И хочешь взлететь. По щучьему велению, по соб­ственному хотению? Если такие взлетят, то это будет рой мошкары, которая ничем не отличается от мерзких тва­рей. Да вы сшс ползать как следует не научились! Сначала готовят место дня разбега, только потом крылья для поле­та. Торопитесь, потому и гибнете. Не в том человеческое назначение. Я в руки ваши отдач всякую тварь, а вы тварям уподобляетесь. Что ж, попробуй выжить без Божьей заши­ты, много ли ты значишь без нее. А в наказание заставлю тебя заново пережить сатанинский год, чтобы мой избран­ник показался тебе ангелом по сравнению с теми, кого вы сами себе на голову усаживаете. Бойся, разлюблю вас всех...

Искры обрушились на голову Судских. Защищаясь под­нятыми крест-накрест руками, он жмурился от летящих искр изо всех сил, но удары становились весомыми и Суд­ских открыл глаза.

— Да очнись ты наконец!

Жена тормошила его, волосы растрепались, разгорячен­ная. она тормошила Судских, сдувая волосы с потною лица.

— Ты совсем очумела? — воспрянул он.

— Судских. твою мать! Бсхтеренко звонил, тебя арес­товать выехали по приказу президента! Ты как — спать бу­дешь или очнешься? Что ты натворил? — уставилась она ему в глаза, руки в боки, коммунальная фурия, и только.

Судских осознал сказанное: посыпались реальные ис­кры. Что потом времени не оставалось. Плеснув в лицо пару пригоршней воды из-под крана, наскоро утерся, одел­ся попроще — джинсы, свитер, кроссовки, — схватил с вешалки куртку. Жена ждала, молча передвигаясь за ним, и застыла у двери.

— Ничего не натворил, — промолвил он наконец и всю убедительность своих слов вложил во взгляд. — Пока безумен наш султан, сдаваться не хочу. - - Сжал руки на ее плечах и потянулся к замку.

— На соседней улице тебя ждет «жигуленок», номер два ноля шесть. Больше Бехтеренко ничего не сказал. С Богом, Судских, хоть ты и дурак, — сжалилась она, поце­ловав на прощание в губы. Поцелуй был сухим, и на ули­це его тотчас смыли струи ливня.

Мотали кронами деревья, малые деревца гнулись под сильным ветром и потоками воды. Сумасшедший ураган ликовал, носился с крыши па крышу, громыхая железом, разражаясь молнией-змеей. Казалось, хляби небесные по­лучили увольнительную и развлекаются всласть с малю­сеньким человечишкой.

Судских изрядно вымок, пока выбрался на соседнюю улицу. В самом деле, в боковой аллее стоял синий «жигуле­нок» два ноля шесть. Стоял посреди огромной лужи, и Судских сразу промочил ноги по щиколотки. До того ли сейчас...

Его ждали. Водитель молча кивнул, выждал, пока мимо в потоках воды проследовали один за другим два джипа, и только потом выжал сцепление. Выруливал он из аллеи сосредоточенно, стараясь углядеть в зеркальце обзора что- либо движущееся. Судских не рискнул заговорить с ним.

Только на трассе водитель повернул лицо к Судских и сказал, будто ставя дурной диагноз пациенту:

Игорь Петрович, мне велено отвезти вас в Балаши­ху. Вас должны встретить. Больше ничем помочь не могу.

Судских кивнул. Больше знать не положено ни води­телю. ни ему. Так разложились земные пути.

Опять он в бегах...

Дворники едва разгребали потоки воды на лобовом стекле.

Постылая дорога...

1-2

Шекспировский вопрос — быть или не быть? — в Рос­сии умы не занимал. Одни в театр не шли, другие шли прямо в гамлеты. Такое было среди тех, кто мало-мальски почитывал книжки. Среди основной массы живущих рос­сиян гак вопрос вообще не ставился, в лучшем случае — как быть? Кто не получал зарплаты или пенсии, не копал картошку на собственных шести сотках, тот сразу попадал в разряд «не быть». Значит, хоть на паперть. Но кто при­мет в свою когорту конкурентов? Нищие в России сразу попали в престижный класс бизнесменов. Маскируясь пол беженцев из Таджикистана и Крыма, под сирых и увеч­ных. они зашибали хорошие деньги у сердобольной пуб­лики, которая, несмотря на все потрясения, так и не пере­велась в России. Так и было: одна часть общества, живущая без царя в голове, пошла за подаянием, а другая часть, живущая надеждой па хорошего царя, безголово раздавала последние медяки хитрым приспособленцам. Просили по- всякому, многое зависело от места. Чубайсу, например, подавали хорошо, в рублях и зеленых, хуже Немцову или востроглазенькому Кириенке. Эти всс еще тешили себя иллюзией, будто идут они в музыкальную школу на скри­почке пиликать и немножко задержались на перекрестке, поиграть публике и на мороженое заработать, а потом они снова вернутся в светлую жизнь. Подавали им плохо. Тут особый имидж нужен, чугунный. Брать — так миллионы, драть — так чтобы пух летел и что попадется, на королеву не уповать, завалящую имиджмейкершу Таню, например. Бог увидит — больше даст. А Бог насмотрелся на все рос­сийские чудеса-перекосы да как шарахнул ураганом по Москве, мало не показалось. В кои-то веки валило дерева по столице, рвало провола и переворачивало автомобили. Кресты на церквах погнуло! И хоть бы хны! Попы не от­певали. прихожане отмалчивались, а выжившему из ума президенту пели многая лета. Вот! И хоть бы хны! А пото­му что Россия жила не по законам разумности, а по прин­ципу — нас без хрена не возьмешь. Тут не клановые уста­новки, не тейповые уложения, а прочное российское разгильдяйство. Откуда оно взялось? Оттуда. Из древних времен. Цари не хотели замечать умного народа, народ не замечал глупых царей, а всеядный зверь тем временем пожирал саму Россию вместе с крестами на храмах, ума­ми и портками.

«Кто имеет ум, тот сочтет число зверя...»

А кто имеет ум? Как раз умных россиян во власть ни­когда не допускали. И в вожди, между прочим. Умный человек крикливым не бывает, на трибуну или белого коня не полезет. Он тачает свои сапоги и помалкивает. В вожди идут удалые, безрассудные. И зачем такому рассудочные? Ни стопки выпить, ни с бабами похулиганить. Квелые они, эти умные, как Явлинский, право слово. А с глупым если казну пропьешь, есть повод похмелиться, на мозги капать не станет, а рассольцу поднесет заботливой рукой.

И какие такие жидомасоны собираются сломить Русь? Только себе хворобу наживут. Разгильдяйство — это мега- ваттиая сила, а россияне привыкли, иммунитет имеют. Та­кой вот имидж. Не жили хорошо и начинать не стоит. Вкусили гайдаровских иллюзий и закручинились. Достал змей- искус ите л ь...

— Приехати...

Судских отрешился от дум, едва «жигуленок» заскри­пел тормозами. Приехали.

— Тут, Игорь Петрович, место встречи. Веет вам хо­рошего.

Судских открыл дверну, и стена дождя разом обвати- лась. Выходил он наружу, будто из аквариума наоборот, и сразу понял: Всевышний отодвинул время годом назад. Из ливневой ночи Судских попал в пекло июньского дня девяносто восьмого года. Он определил год по непримет­ным чуждому глазу деталям. Девяносто девятый стал го­дом пробуждения, прокручивания механизмов и подкру­чивания гаек. Не надеясь на помощь заграницы, честно сказал президент россиянам: хватит бить баклуши, что есть, с тем и жить будем, а ходить по струнке я вас обучу, не хотите — заставлю. Заставил, поскольку никто не хотел, даже самые нищие. Попрошаек разогнан, предварительно отняв выручку. И как-то сразу улицы посвежели, помоло­дели хмурые лица. Теперь же Судских увидел напротив ворота воинской части, двоих солдат руки в карманы и понял: прошлый год, военные в стадии ступора. Уже го­лодные, но еще не волки.

Рядовые стояли с унылыми лицами и так же уныло сооб­ражали: выпросить у этого штатского закурить или не даст?

— Чего ищем, дядя? — спросил один, примериваясь к основному вопросу о куреве.

Судских отмахнулся без слов и медленно пошел вдоль кирпичного забора части.

— Закурить-то дай, — окликнул другой с уходящей на­деждой.

— Не курю, извините, — бросил за плечо Судских, но остановился, делая вид, что заинтересован объявлением на столбе, хотя на самом деле намеревался послушать бол­товню солдат и определиться.