Страница 62 из 91
Не успел русский договорить, как вдруг с правого фланга его армии был пущен залп картечи, врезавшийся в наши ряды и заставивший умолкнуть изумленного парламентера. В ту же минуту на него набросился, как на изменника, готовясь убить его, один французский офицер. Но Ней, удерживая его порыв, воскликнул: «Маршалы не сдаются! Нельзя вести переговоры под огнем. Вы – мой пленник!» И несчастный обезоруженный офицер остался среди нас, подвергаясь выстрелам своих соотечественников. Он был выпущен на свободу только в Ковне…
Кутузов не обманул Нея. С его стороны было 80 тысяч сытых человек, стоявших стройными, полными рядами, многочисленные эскадроны, огромная артиллерия, занимавшая грозную позицию, одним словом – всё, и даже счастье, заменяющее собой всё. С нашей стороны было 5 тысяч солдат, составлявших еле тащившуюся раздробленную колонну; у них было далеко не все необходимое оружие, да и то было нечищено, поломано и нетвердо держалось в ослабевших руках!
И несмотря на это, французский генерал не подумал ни о сдаче, ни даже о смерти: он хотел пробить себе путь сквозь неприятельские ряды, даже не думая о геройстве такой попытки. Сам не надеясь ни на что, в то время как все надеялись на него, он повиновался побуждениям своей сильной натуры и той гордости победителя, благодаря которой после целого ряда невероятных удач все считается возможным…
Первая дивизия скрылась вместе с дорогой на дне оврага, вместе с ней же показалась на другой стороне и, смятая первой русской линией, снова скатилась в овраг.
Нисколько не удивляясь происшедшему и не давая никому времени удивляться, маршал соединил остальных, составил из них резерв и сам заменил отступивших…
Все последовали за ним. Они подошли вплотную к первой неприятельской линии, пробили и смяли ее ряды и, не останавливаясь, устремились ко второй, но они не успели еще достигнуть ее, как на них посыпался целый град железа и свинца. В одно мгновение у Нея были ранены все генералы и убито большинство солдат, их ряды поредели, колонна рассыпалась, она содрогнулась, отступила и увлекла за собой Нея.
Тут он ясно увидел, что захотел невозможного. Он стал дожидаться, пока, благодаря бегству его солдат, овраг очутился между ними и неприятелем. Тогда, не надеясь ни на что и ничего не боясь, он остановил их и вновь сформировал их ряды. Две тысячи людей он выстроил против восьмидесяти тысяч; на огонь двухсот жерл он ответил шестью пушками и устыдил судьбу, изменившую столь храбрым воинам!
Но тут сама судьба, вероятно, ослепила Кутузова каким-то туманом бездействия… Полагаясь больше на свои пушки, чем на своих солдат, он добивался победы издали…
Застигнутые этим смертоносным градом, солдаты Нея стояли на одном месте и с удивлением смотрели на своего начальника, как бы ожидая его последнего слова, чтобы считать себя погибшими. Они всё еще надеялись на что-то, или, по выражению одного из его офицеров, они не падали духом, потому что в этом крайне опасном положении они чувствовали, что душа Нея оставалась безмятежной и спокойной, словно среди свойственной ей стихии. Он был безмолвен и сосредоточен, он следил за неприятельской армией, развернувшей вширь оба свои фланга, для того чтобы отрезать французам всякий путь к спасению.
Вечерний мрак начинал заволакивать все окружающее. Это было единственное преимущество, которое давала зима нашему отступлению, – сумерки наступали очень рано. Ней их-то и дожидался. Он воспользовался перерывом для того, чтобы отдать приказ о возвращении назад, к Смоленску. Все рассказывали, что его подчиненные окаменели от удивления; услышав такое приказание, даже его адъютант не поверил своим ушам: он устремил на своего начальника растерянный взгляд и молча стоял, не понимая ни слова. Тогда маршал повторил приказание. Они повиновались и без колебания оборотились спиной к родной армии, к Наполеону, к Франции и снова углубились в Россию, принесшую им столько страданий…
Они следили глазами за всеми движениями своего начальника: что же он предпримет? И, каковы бы ни были его намерения, куда же направится он, без проводника, в неведомой стране? Он же, движимый инстинктом опытного воина, остановился на краю большого оврага, на дне которого, как он и предполагал, протекал ручей. Ней приказал расчистить снег, покрывавший лед, который сломали также по его приказанию. Тогда, увидев течение ручья, маршал воскликнул: «Это приток Днепра! Вот наш проводник! Мы должны следовать за ним: он приведет нас к реке, мы переправимся на другой берег – там наше спасение!» И он немедленно последовал по этому направлению.
Но вблизи большой дороги, покинутой ими, они остановились в какой-то незнакомой им деревне… Там Ней соединил войска и велел развести бивачные огни, словно намереваясь остаться там на продолжительное время. Казаки, ехавшие следом за ним, поверили этому и, очевидно, дали знать Кутузову о месте, где на следующий день французский маршал отдаст свое оружие, так как вскоре послышалась пушечная пальба…
В то же время его поляки объезжали все окрестности. Единственным человеком, которого им удалось разыскать, был хромой крестьянин; ему несказанно обрадовались. Он объявил, что Днепр находится на расстоянии лишь одной мили, но что в брод перейти его нельзя и что он, вероятно, еще не замерз. «Он замерзнет!» – воскликнул маршал. Когда же ему указали на наступившую оттепель, он прибавил: «Как бы там ни было, мы должны переправиться: это наша последняя надежда!»
Наконец часам к восьми мы прошли какую-то деревню, и хромой мужик, шедший впереди нас, остановился, указывая на реку… Зимняя стужа подморозила реку окончательно только в этом месте, но выше и ниже поверхность ее была подвижна.
Вместо недавней радости всеми овладела тревога. Быть может, поверхность этой враждебной реки была обманчива? Один офицер решился пожертвовать собой. Он с трудом достиг противоположного берега. Вернувшись к своим, он объявил, что людям и, может быть, некоторым лошадям есть возможность переправиться, но что все остальное придется покинуть, причем необходимо торопиться, так как вследствие оттепели лед начинает таять…
Ней увидел, что лишь часть колонны находится возле него. Не обращая на это внимания, он имел бы возможность переправиться на другой берег, где надеялся найти спасение, и подождать там отставших. Но эта мысль не пришла ему даже в голову. Кто-то подсказал ему, но он тотчас же отверг ее! Он положил три часа на то, чтобы все снова соединились. Его приближенные увидели, что он, спокойно и не волнуясь опасностью ожидания, закутался в свой плащ и проспал глубоким сном все три часа на берегу реки. У него был уравновешенный темперамент великих людей, изумительно сильная душа обитала в этом теле, отличавшемся крепким здоровьем, без которого не бывает героев.
Наконец, около полуночи, началась переправа. Но те, кто первыми отделились от берега, закричали остальным, что лед опускается под их тяжестью и что им приходится идти по колена в воде. Вскоре стало слышно, как начала ломаться эта ненадежная подпора с ужасным треском, раздававшимся вдали, словно во время ледохода. Все остановились, охваченные ужасом!
Ней приказал переправляться поодиночке. Все осторожно двинулись вперед, не зная порой, среди темноты, ступают ли они на льдину или же попадают в какую-нибудь расщелину, так как встречались такие места, где приходилось переправляться через большие трещины, перепрыгивая с одной льдины на другую, рискуя упасть между ними и навеки исчезнуть. Сначала передние колебались, но те, кто шел позади, крикнули, чтобы они торопились.
Когда же наконец, после долгих страданий, они достигли противоположной стороны и уже считали себя спасенными, то перед ними предстал такой крутой и обледенелый берег, что, казалось, не было возможности взобраться на него… Рассказчики содрогались при одном воспоминании о толпах людей, теснившихся над этой пропастью, о непрерывном отзвуке падений, о криках утопавших и, главным образом, при воспоминании о слезах и отчаянии раненых, лежавших в повозках, которых нельзя было переправить по такому хрупкому пути; раненые эти протягивали руки к своим товарищам, умоляя не покидать их.