Страница 46 из 95
В городе Борис повстречал митрополита. Поддерживаемый юным черноризцем, Иоанн шел медленно, гордо неся голову, покрытую скромным монашеским клобуком. Да и вся одежда на владыке была весьма скромной.
Увидел Иоанн молодого князя, остановился. Борис подошел, встал под благословение.
— Владыка, радуюсь, когда зрю тебя во здравии.
— Господь хранит меня, сыне, яз же молю Бога, чтоб послал здравие великому князю. Много огорчений доставляют ему сыновья старшие, Святополк и Ярослав. Не к голосу отца прислушиваются, по уму иноземцев живут. Особливо Святополк. Великий стол делят при отце живом, Бога забывают.
— Я, владыка, мыслю, киевским столом владеть старшему из рода Рюриковичей.
Настороженно посмотрел митрополит на князя, будто хотел убедиться в правдивости его слов.
— Яз о том сказывать отцу твоему не стану, великий князь волен поступать, как ему разум подсказывает, а сыновьям слову великого князя повиноваться. — И тут же разговор о другом повел: — Ныне приглядывался, где храм новый заложить, да чтоб был он каменный, и когда поставим, имя ему будет Святой Софии, как в Константинополе. Оденем его в мрамор, искусные богомазы распишут его стены… Проведывай меня, князь Борис, яз поучениями тя не одолею…
И пошел, опираясь на посох, высокий, худой.
Князю Владимиру Гурген пускал кровь. Темная, вязкая, она томной струйкой стекала в медный таз. Врач брал ее на палец, нюхал, шептал что-то на своем языке, а Владимир посмеивался:
— Язык мне твой непонятен, Гурген, о чем бормочешь. А кровь у меня что у коня старого, тащит воз тащит, а жизни уже нет.
Врач насупил косматые брови:
— Ты не конь, ты великий князь, а кровь твоя в застое. Я сварю тебе настой из многих трав, и кровь сделается алой и станет играть в твоих жилах.
Однако сколь ни пил Владимир настоя, кровь оставалась прежней, и великий князь сказал:
— Не обновляется кровь, и нет в том вины на тебе, Гурген, молодость не возвращается. — Великий князь, чуть повременив, добавил: — О прожитых годах не сожалею, что судьбой предопределено, исполнил, а как после меня, то Господу решать. — И повел рукой. — Молодость и старость — закон жизни. Тебе ли то не ведомо, Гурген?
Вторая неделя, как Георгий дружинник. Вместе с другими отроками проводит время на ристалище — обучается владеть мечом и копьем, стрелять из лука и держать щит, то, чему Бориса обучали год назад. День у Георгия занятый, и ему редко удается побывать на Подвальной улице. Разве когда с караула сменится либо с дозора вернется и едва коня расседлает, на конюшню отведет, спешит к Ульке. А она его уже выжидает. Выскочит из калитки, перемолвятся — и назад в дом, ино пойдет злой слух, и не очистишься…
Борис говорил товарищу:
— Дай срок, Георгий, скажем великому князю, и женишься. Поставим тебе хоромы, я буду к вам в гости ходить, сына твоего первого пестовать…
Говорил так князь, а сам о своем думал, Ольгицу вспоминал. Верно мыслит, позабыл ее Борис, ан не так. Все не решится поведать отцу о ней, какая она и чья дочь. Что ответит ему великий князь? Борис знает, Владимир Святославович задумал породниться с германским императором Генрихом, там невест искать младшим сыновьям, а против воли отца не поступишь.
Как-то завел князь Владимир при митрополите разговор о женитьбе Бориса.
— Близится время, когда привезут Борису невесту из страны Германской.
Борис промолчал, а митрополит заметил:
— Святополку латинянка досталась, Ярослав из варягов везет, а Бориса тоже католичкой наделить хочешь, как и Святополка?
Обрадовался Борис, в митрополите защитника своего увидел, но тут Владимир голос возвысил:
— Те, владыка, невдомек, в браке княжеском не одна любовь надобна, но и расчет государственный…
Так и не осмелился Борис завести разговор с отцом об Ольге.
Великий князь суд вершил нередко: то торговые люди свару меж собой затеют, то взаимодавец с ответчиком требуют рассудить их, то тут двух разбойников на торгу изловили, продавали корзно боярское и шапку меховую. Суд собрался на княжьем дворе. Владимир Святославович сидел на помосте, а вокруг гридни толпились и народ киевский.
Привели воров. Те по сторонам глазищами зыркают зло. Люд гудит, требуют смерти разбойникам.
— Ты погляди, князь, на рыла воровские!
— Поспрошай, сколь душ загубили?
Тут Владимир Святославович голос подал:
— Каково, молодцы, догулялись?
Седой разбойник ответил:
— Как знать, князь великий, коли отпустишь, подышим еще.
— Сызнова за кистени?
— Кистень ли, топор, все одно!
Тут второй разбойник в разговор вступил:
— Погляди на корзно и шапку боярскую, великий князь, у мужика есть ли такое? Ужли боярин трудится боле?
— Смело ответствуешь, вор, а за то облегчу смерть вашу. Не забьют вас батогами, не повесят на страх другим, а изопьете вы сполна днепровской водицы.
Поклонились воры:
— За милость твою благодарствуем, великий князь, а нам все едино, на суку висеть, водицу ли днепровскую глотать.
Поволокли гридни разбойников к днепровской круче, а народ разошелся довольный.
— По справедливости суд, другим в науку…
Вот уже месяц, как Борис в Киеве, и все без дела, подчас о Ростове вспоминает с сожалением, там хозяином был, а здесь под рукой великого князя, и не поймет, чем ему заниматься.
Завидовал Ярославу, хорошее княжество получил в удел. Пятины новгородские распростерлись на север и восток, разбросал Новгород свои крылья. Богатое Новгородское княжество, не только с пятин богатеет, но и торговлей. Ярослав цепко держит власть, теперь с конунгом Олафом в родство вступает.
И Мстислава вспоминает Борис. У этого княжество беспокойное, Хазарский каганат о себе напоминает, печенегов у Белой Вежи остановил, и теперь они к Тмутаракани подступать не решаются…
А что ему, Борису, начертано? Нет, он не ждет смерти отца, в чем пенял митрополит Святополку и Ярославу. Ему бы хоть малое княжество, пусть оно будет таким же беспокойным, как Переяславское, но там он будет чувствовать себя князем.
Подчас выезжал из города и давал коню волю. Побывал в ските у старцев. Разросся он, отшельники несколько пещер уже обжили. Здесь же под землей молельня, а наверху на холме церковь поставили, и кто бы ни плыл по Днепру, всяк ее видел.
Нередко проводил Борис дни с артелью строителей, городни укреплял. Староста артельный шутил:
— Те, княже, прямая дорога с нами, городенцами!
— Великий князь не отпустит, а я бы рад.
— А из тебя знатный городенец выйдет…
Понимал Борис шутку, однако думал, не родись он князем, пошел бы с артелью строителей, глядишь, полней жизнь была бы, не то что ныне, не ведает, куда приткнуться.
В середине лета с верховий Днепра спустился караван царьградских торговых людей. В Ладоге и Новгороде сделали удачные закупки и теперь возвращались домой в Константинополь.
В Киеве пришли купцы к великому князю, взмолились:
— Выдели нам, Владимир Святославович, гридней, обезопась нам переход к морю, засад печенежских опасаемся. Мы же, что нам мытник укажет, оплатим сполна…
Позвал великий князь сына:
— Когда был на засечной линии, на валы земляные обратил внимание?
Кивнул Борис.
— Они славянами еще до князя Олега насыпаны, а засечная линия — дело рук Олега. Однако печенеги не унимаются. И коли не набегами, так засадами на Днепре одолевают. Вот и нынче жалуется люд торговый. Потому и говорю тебе, возьми гридней, сопроводи караван, а ежель увидишь печенегов, отбрось их в степь.
Борис и рад, позвал с собой Георгия. Из младшей дружины выделил ему воевода сотню гридней, и, как только корабли гостей снялись с якорей, Борис повел свой отряд.
Идут гридни, по бокам и наперед дозоры князь выставил, чтоб внезапно печенеги не наскочили.