Валютчики

— В доме ничего нет, — заверил я. — Дверь открывать не буду. Побеседуем здесь.

— Работай, сука, — подался мерзавец, наставляя ствол пистолета в лоб. — Поворачивай ключ, или нажимаю на крючок…

Отклонив голову, я всадил жало в обнаженную за воротником шею. Бандит пошатнулся, как-то закостенел. Я надавил, вгоняя острие глубже. Отморозок зашлепал губами, выпучил глаза. Отбросив руку с пистолетом, я прижал обмякшее тело к себе на случай, если товарищ вздумает стрелять. Мельком глянул на рану. Отверстие даже не покраснело. Отметил, что кожа у парня пергаментная. Неживая. Втянулась вместе со стержнем в лунку использованной жвачкой, словно паскудник поролоновый манекен. Внизу второй пацан напрягся в нашу сторону. Скорее всего, остался на стреме и теперь боялся, что операция затягивается. В случае удачного исхода, он шмыгнул бы за нами в квартиру. Я держал невесомое тело за курточку, не в силах добраться до пистолета, который пацан оттопыривал назад.

— Я кручусь на всех деньгах, — переводя дыхание снова повторил я. — Дома ничего нет. Уходите по хорошему.

Соседей словно вытравили дихлофосом. Когда возвращался с рынка, или приводил женщину, за дверями слышался скрип половиц, приглушенное дыхание. Сейчас будто окружила зона отчуждения. Звать на помощь было опасно — вспугнутые пацаны могут открыть стрельбу. Назойливая мысль, почему не выбил пистолет из рук подонка, вызывала нервную дрожь. Меж тем, парень дернулся назад. Шило выскочило из раны. Я понедоумевал, по какому закону из прокола не появилось крови, как ситуация переменилась не в лучшую сторону. Снова в лицо уставилось дуло пистолета, послышался хрип ожившего полутрупа:

— Открывай, сучара. Прикончу…

Отбив руку, я опять втерся в провонявшее потом тело. Вновь приходилось начинать все сначала:

— Тихо… тихо… Я сказал, дома ничего нет…

Краем глаза заметил, что второй мерзавец поднимается к нам. Как только подошел, направил пистолет мне в голову, я ударил отморозка острием в лицо. Пацан среагировал, отшвырнув кисть вверх.

— Не поднимай волны, писатель. Мы не разбойники…

— Убью, змееныш…

Еще раз занес дырокол над подельником продолжавшего качаться рядом пацана. И опять крепыш профессионально увернулся.

— Я сказал, не грабители, — зашипел он в лицо. — Не кричи, говори тише…

— Кто вы?.. — дошло до меня.

— Попросили передать, чтобы ты уходил с рынка.

— Кто попросил? — по инерции пробормотал я.

— Неважно. Нам заплатили, — озираясь, сообщил коренастый. — Решили войти в квартиру и объяснить. Уматывай с базара. По хорошему.

— Менты передали? — не мог прийти я в себя. — Ничего запретного не делал, отстегиваю как все. За какой хрен?

— За такой, — перехватывая воздух между перерывами, подключился первый отморозок. — Замочил бы старого козла… Дергай с рынка. Не ясно?

Я перебрасывал взгляд с одного на другого, не в силах сообразить, что самое страшное позади. Нервы звенели от напряжения, дыхание срывалось. Возникли перестуки в сердце. Но показывать слабость было смерти подобно. Подонки подхватят под белые руки, без проблем затащат в квартиру. Там никто не поможет, кричи не кричи. Но что они сообщили, расслабляло. Я боялся посмотреть на шею первого поганца, опасался увидеть ее залитой кровью. Мандраж вызывала мысль, что и крепыш может кинуть случайный взгляд на напарника. Кровь возбуждает, редкий человек потом отдает отчет в своих действиях. На вторую попытку у меня не найдется сил, слишком агрессивной была первая. Пальцы принялись подрагивать. Чтобы скрыть отходняк, переступил с ноги на ногу:

— Понял, — просипел я, дернув плечом. — За что так со мной, не знаю. Спасибо, что дали поработать и выпустить книгу.

— Какую книгу? — опешил коренастый.

— Свою. Впрочем, неважно…

— Как скажешь.

— Что говорить! Все разъяснилось.

— Ты уйдешь? — впился серыми зрачками крепыш.

— Если все так, по любому работать не дадут, — кивнул я.

— Советую в ментовку не заявлять.

— Убирайся, писатель, — попытался сверкнуть черными очами первый из парней. — Ну, с-старая обезьяна… Моли Бога, что курок заело.

Оба парня отошли на край площадки. За дверями соседей царила мертвая тишина. Казалось, закричи в полную грудь, станет еще тише. Я наклонился за брошенными на пол сумкой с барсеткой, почувствовал вдруг, что сознание покидает. Сердце забилось с тягучими перерывами. Отчетливо увидел, словно глаз завернуло на висок, как первый подонок встрепенулся, как загорелись зрачки животным огнем. Секунда, и вцепится скрюченными пальцами, перехватит горло. Или выдернет из-за пояса пистолет, без раздумий нажмет на спусковой крючок. Усилием воли заставил себя разогнуться, шмыгнул тыльной стороной руки с шилом под носом. Пацан сник. Его товарищ пристроил пушку за пазухой.

— В ментовку не заявляй, — напомнил он. — Сделаешь хуже себе.

Внизу послышались шаги. Подхватив друга под локоть, крепыш бросился вниз по лестнице. И с разу донеслось громкое восклицание длинного:

— Я же с предохранителя не снял. А… твою мать…

Зайдя в прихожую, я побросал все на тумбочку. Затем протащился в комнату, набрал номер телефона друга, пересказал случившееся, чтобы выплеснуть настрявшую гадость.

— Повезло тебе. Поздравляю, — после паузы зазвучал знакомый голос. — Ворвались бы в квартиру, пришлось бы раскошеливаться на венок.

— Что думаешь о предупреждении? — спросил я.

— Все может быть, — почмокал губами Сэм. — Но вряд ли таким способом. Скорее, второй пацан увидел, что план срывается, на ходу придумал версию. В подобных делах надо действовать четко, пока не появились нежелательные свидетели. Да еще дешевый базар, чтобы не заявлял в ментовку. А что первый не снял пушку с предохранителя, это намного серьезнее. Вряд ли они шли на дело с газовыми пукалками. Сам знаешь, сколько ваших завалили. Я говорю, повезло.

На другой день я был на рынке раньше обычного. Разговор с Сэмом довел до белого каления. Если нападали отморозки, то по какой причине их не ловят, если решили предложить уйти с базара, то почему не заявили в лицо. Бригадир раздавливал табурет у двери ларька. Покороче обрисовав происшествие, я задал вопрос прямо:

— Товарищ Маузер, мне уходить? Или, как у моего друга, иное мнение?

— У какого друга? — насторожился Призрак. Ну, работенка, врагу не пожелаешь — быть в вечном напряжении.

— Есть нормальный корешок, — не стал вдаваться я в подробности.

— На хер ты кому нужен. Работаешь и работай, — сплюнул шелуху под ноги бригадир. — Что там произошло, я без понятий. От базара к тебе претензий нет.

— Без фуфла?

— Художник, не мешай обслуживать клиентов…

Я покрутился по рынку. Время позволяло заняться домашним хозяйством. Набрал овощей на борщ, зашел в ювелирную мастерскую, прихватил отремонтированный браслет. Но червячок сомнения точил душу. Поднялся по ступенькам отделения милиции, дернул дверь в кабинет уголовного розыска. За расшатанным столом сидел начальник, на стуле у стены заместитель. Оба осмотрели меня раздевающими взглядами. Любая профессия накладывает неповторимый отпечаток, но работа в уголовном розыске отражается на внешности явно. С порога я спросил:

— Гражданин начальник, вы желаете, чтобы я ушел с рынка?

— Это твое дело, — пожал тот плечами. — Что случилось?

Я повторил, о чем рассказал бригадиру. Показалось, что оба в курсе дела, но подавать виду не стали. Наверное, Призрак по сотовому успел проинформировать обо всем. Покрутив авторучку, белобрысый опер поднял голубые глаза:

— Ты срисовал их?

— Да.

— Раньше встречал?

— Лица где-то мелькали. Или померещилось.

— Креститься надо, — зыркнул черными зрачками Три Колодца. — Если пишешь книгу, ты представляешь своих героев? Или прилепил горбатого к стенке, и привет.

— Запомнил, — повторил я. — Пасли меня две недели. В начале спрашивали, давно ли видел пацана из квартиры этажом выше. Тогда не обратил внимания, сейчас всплыло.