Валютчики

— Еще что можешь сказать? — спросил заместитель.

— У обоих пистолеты Макарова. Не считаю, что газовые, расточенные под стрельбу боевыми патронами. «Макаровы» и смутили, предположил, что прогоняет милиция.

— Кому ты нужен, — выпятил нижнюю губу Три Колодца. — Шишка крупная? Работаешь, не мешаешь, не в свои дела не лезешь. Пасквилей на руководство не пишешь. С контингентом язык находишь.

— Мне намекнули, чтобы дергал с рынка.

— Надумаешь, уходи. Никто удерживать не станет.

— Значит, инициатива исходит не от вас?

— В твоей воле слинять хоть сейчас. Сто раз повторять? — Посмотрел на начальника заместитель. — Есть желание работать, крутись. Твое личное дело.

— Твоя судьба в твоих ладонях, — бросил авторучку на стол начальник. — От рынка претензий к тебе нет.

— Спасибо.

Невозможно передать чувство бешенства, которое накрыло за порогом базарной ментовки. Прав Сэм. Увидев, что с ограблением квартиры не получится, крепыш на ходу придумал, как вывернуться из положения. Козлы. Специально буду приходить пораньше, уходить попозже. Если представится встретиться еще, размышлять не стану. Но устрою по уму.

Когда примчался на работу, столкнулся со встревоженными мордами валютчиков. О нападении на меня их проинформировали. Но передо мной бомбанули Жана Луи Папена. Скулы у того были в синяках, под глазами синяки с кровоподтеками. Тамара, сожительница, не вылезала из хлебного ларька Сурена. В свое время напуганная слежками личностей, пару лет назад сданных ею ментам по поводу золота, она расплылась на табурете, спавшая с лица. Папен переминался на месте, или бегал туда — сюда. Сникерс, Хроник, Лесовик, Склиф, Усатый, беспокойно оглядывались. За день два разбоя — не шутки.

— К подъезду подходил, — рассказывал узнавший обо всем раньше Дэйл. — Из-за кустов высунулись два парня. Выдернул шило, да его сбили на землю. Отбуцкали ногами, барсетку забрали, из карманов повыгребали и в кусты. Дырокол приплюсовали. Хорошо еще, не воткнули.

— Много взяли? — поинтересовался я.

— Достаточно, если судить по крутежке. Отдал все, в том числе японские весы, семикратную лупу, прибор по определению подлинности бриликов, набор надфилей. По новой обзаводиться надо. С ним такое уже не раз приключалось.

— Ребята были с пистолетами?

— Говорит, да.

— Я одному шило в шею загвоздил. Крови не выступило. Кожа как пергаментная, в отверстие втянулась. Никогда с подобным не встречался.

— Ты не проткнул. Наркоман, у них кожа жухнет как у дохлых цыплят, — авторитетно заявил Дэйл. Я недоверчиво хмыкнул. — Вообще, при ударе шилом крови быть не должно. Сворачивается, потому что маленькое отверстие. Как при уколе иглой от шприца.

— Он едва сознание не потерял. Если бы я не закрывался им от второго отморозка, на бетон грохнулся бы.

— От страха. Подумал, ты действительно продырявил шею.

— Красиво объяснил, — пробурчал я. — Где, интересно, разнюхал? На войну пушечным ядром не заколотишь.

— Сумел, — неопределенно бросил Дэйл. — Я помчался. Договорился с клиентом, опаздывать не стоит.

Подошел Папен.

— Их было двое? — спросил я. Постарался обрисовать беспредельщиков как можно красочнее.

— Примерно. Точно вспомнить не в состоянии, — заморгал подбитыми глазами Папен. — На тебя с пистолетами? Козлы, вконец оборзели.

— А на тебя?

— Врать не буду. С перепугу недолго померещиться.

— Зачем шило отдал?

— Странный ты, — заволновался глава семейного подряда. — Тебя убивают, а ты за шило хватаешься. Кто будет спрашивать?

— Никто. Но надо мочить до конца.

— Я служил в Германии, — откачиваясь к валютчикам, пробурчал Папен.

Всю неделю я следил за обстановкой вокруг участка деятельности. По совету ментов из городской управы сгонял в райотдел, заявил о нападении. Пришел майор с товарищем, расспросили, записали. И снова, в который раз, от оперативника при большой звездочке, прозвучали знакомые слова:

— О чем поведал, мы возьмем на контроль. В курсе, чем занимаешься по вечерам. Но я открою истину, искать грабителей нужно среди своих.

Неоднократно услышанная фраза сбивала с толку, заставляя не верить людям. Я продолжал ездить на базар с прежним упорством, потому что из уст влиятельных людей получил подтверждение, что от рынка ко мне претензий нет. Отморозков презирал как решивших разбогатеть даунов. Не докажешь, что ломом никто состояния не сколотил, горя и страданий принес достаточно. Теперь, прежде чем войти в подъезд, я сжимался в пружину, готовый пасть порвать. Взял за правило при выходе из дома рассмотреть этаж в глазок, потом поворачивать ключ.

Не прошло десяти дней, как отморозки объявились. Заглянув в оккуляр, я было взялся за ручку двери, когда услышал смачный плевок на бетонную площадку сверху. Дом панельный, если кто из привыкших делать своими руками даже газовые плиты заколотит молотком, подъезд стонет от уханья, словно его забросали эргэдэшками. Дом сложили во времена, когда Хрущев из бараков переселил народ в «хрущобы», за что советские люди поклонились в ноги. С тех пор мало что менялось. Сейчас обстоятельство сыграло на руку. Я обратился весь внимание. Через пару минут донеслось несколько негромких реплик. Сомнения исчезли. Я взвыл от бессилия. Накрыть бы мерзавцев, да кроме молотка со столовым ножом в доме ничего нет. У них пушки. Можно не сомневаться, что теперь наркоша с предохранителя снять не забудет. Майор оставил номер телефона отдела быстрого реагирования. Метнулся к аппарату, объяснил ситуацию. На том конце провода обещали подскочить. На площадке почудилась возня. Две тени отпечатались на противоположной стене. Первым выглянул крепыш. Подумал, не торопясь начал спускаться. За ним показался отморозок, в которого пытался воткнуть шило. Проходя мимо моей квартиры, он демонстративно принялся запихивать пушку за пояс. Кто удержал навернуть ногой по железной двери так, чтобы краем саданула в лоб негодяю, непонятно. Я стоял на месте, скрипел зубами и почем зря крыл доблестную милицию, подскакивающую в тот момент, когда спектакли заканчивались. А может, так и надо? Если приехать к началу, то убийства, другого правонарушения не произойдет. За что тогда «люди в милицейских погонах» будут получать зарплату? Оба парня прошагали на второй этаж, поговорили с кем-то. Я подумал, или сообщники, или наводчик из нашего дома. Поразило другое, неимоверно развитая интуиция крепыша. Так только крысы покидают собирающийся затонуть корабль. Через несколько минут послышались осторожные шаги. С автоматами наготове по лестнице поднимались два бойца отряда в бронежилетах поверх ментовских кителей. Я вышел на площадку.

— Сдернули? — посмотрел на меня первый боец.

— Минуты три назад. Далеко умотать не могли, если вообще не заскочили в квартиру в нашем подъезде.

— Они завернули за угол дома. Там стояла машина.

Другой день принес еще неожиданность. Когда пришел на работу и, не делясь впечатлениями от событий, занял законное место, подвалили все валютчики с участка. Первым зачастил встревоженный Сникерс:

— Усатого бомбанули, — сообщил он. — Тоже давно заметил слежку. Решил проведать отца на Нахаловке, в долбаном Шанхае. Улочки узкие, грязи по колено. Милицию пряником не заманишь.

— Посреди улицы сзади отоварили тяжелым, — перебил Сникерса Папен. — Карманы вывернули, в штанах пошарили, сумку забрали и в ближайший переулок. Опять двое или трое. Один на мордастого армянина похож со сросшимися бровями.

— Почему на армянина? — повернулся я к Папену.

— На юге живем, не в Переделкине. Армяне почти все круглолицые с обрубленными носами, азеры узколицые с носами до негритянской губы, абхазы тоже плоские, зато носы горбатые. Усатый ошибиться не мог.

— На много накрыли? — не удержался я от неприличного вопроса.

— Как у тебя в первый раз, — подключился Склиф. — Около трех штук баксов, не считая орденов, медалей, старинного серебра.

Я знал, на чем крутился Усатый, прикинул, во сколько обошелся поход в неурочный час к отцу. Года два — три назад кубанский казачок загулял от нормальной жены, не только помогавшей продавать на нумизматическом толчке добытое главой семейства серебро с монетами, приглядывать за двумя сыновьями, один из которых поступил в институт, но мотавшейся по пятам, едва не заглядывая в рот. Спутался он с торговкой пирожками. Подруга терпела выкидоны сезона два, потом семейная телега с добром загремела под гору. Старший бросил учиться. Перекупщик стал походить на калику перехожего с неизменной холщовой сумой. И вот очередная подсечка. Я помнил, как он едва не сдал меня с клиентом с орденами ментам. Но сейчас показалось противным о прошлом думать. Изредка мы все-таки продолжали здороваться.