Соборная площадь

Я хотел сказать, что цена дороговата, что точно такие изделия в ювелирных магазинах хоть и стоят больше, лежат годами, потому что покупать их некому. Народ нищает. В этот момент в торговый зал быстро вошли двое щуплых парней в гражданской одежде. Я сразу понял, кто они на самом деле. В голове мелькнула мысль, что табличку, слава Богу, снял. Незаметно попытался отдать перстень даме.

— Не надо суетиться, — парни стали по обе стороны, одновременно загораживая выход на улицу. — Ну, что там у нас на сегодня?

— Женщина предложила оценить вещь, но я в золоте не соображаю, — зачастил я, поняв, что отпираться бесполезно.

Взгляд у дородной дамы стал тяжелым. Она медленно повернулась к одному из оперативников, презрительно скривила полные губы:

— Это мой перстень, как хочу, так им и распоряжаюсь.

— Конечно, — согласился опер. — После десяти лет заключений вам нужно на что-то жить. Но вы, уважаемая, до сих пор не вернули наворованного у государства во времена правления Брежнева и компании. Заберите вещицу, пройдемте с нами.

Даму увели. Ошалело покрутив головой, я направился к выходу из магазина. Слава Богу, пронесло. Но какие претензии можно предъявлять к человеку по прошествии стольких лет, пусть даже он занимался когда-то жульничеством. С этим вопросом я обратился к Аркаше.

— Да отстань ты, — раздраженно отмахнулся он. — Тут цепочку золотую потерял на пять граммов, а ты за какую-то бабу. Может, директором торга работала. При конфискации имущества ничего не нашли. Вот и следят до сих пор. Тебе от этого ни холодно, ни жарко. За собой смотри, а то погнал в магазин, никого не предупредив. Влип бы еще на соточку баксов…

Я поежился. То, что Аркаша посеял цепочку, особого сочувствия не вызвало. Мы часто теряли золотые вещи, второпях сунув их в любую заначку. Через микроскопическую дырочку в кармане или в сумке они, тяжеленькие, запросто выскальзывали на дорогу. Помнится, однажды нашел тоненькую цепочку с маленьким крестиком. Не успел пройти нескольких метров, ее уже не оказалось. Сумела проскользнуть между нитками шва.

— Дорого взял? — все-таки спросил я у Аркаши.

— Какая разница. За сколько бы ни взял — потерял.

— Дома получше поищешь.

— Карманы наружу вывернул, — покривился тот — На рынке, наверное, когда чеки сливал. У тебя они есть?

— Шестьдесят пять штук, едрена в корень. Те еще, по сорок пять тысяч. У меня как всегда, запоздалая реакция.

— Когда ты успел нахапать? — вылупился Аркаша.

— Пиджак брал по полтиннику, вот я и набил пакет.

— По тридцатке не берут. Беги сдавай, иначе снова как со ста шестьюдесятью восемью ваучерами будешь гонять по всему рынку.

— До Нового года далеко, — буркнул я. — Должны подрасти.

— Ну… я тебя вообще не понимаю. То ли дальновидный, в тот раз выкрутился, то ли жадный. Или полный дурак.

— Скорее всего, последнее. Сами прозвали писателем.

— Вот именно, приходят на рынок и бродят как ненормальные. Печатать не печатают, а от другой работы уже отвыкли. Классики.

— Неправда, многие устроились сторожами, столярами. В газетах пашут, в фирмах разных. Поэты одеждой, продовольственными товарами торгуют, теми же ежемесячниками, типа «Спид-Инфо». Так что наш брат ко всему приспосабливается.

Хмыкнув, Аркаша снова принялся шарить по карманам, не хотелось ему смириться с потерей. Впрочем, на его месте так вел бы себя каждый. Не оставляет человека надежда на лучшее, а его, это лучшее, уже кто-то подобрал. Нацепив табличку на грудь, я перевел сумку с деньгами под локоть, чтобы в случае чего ее невозможно было открыть чужому человеку. Народ сплошной массой безостановочно валил в ворота главного прохода, с рынка напирал такой же плотный поток. Лица в основном хмурые, озабоченные. Изредка мелькнет беспечная девичья рожица, самодовольная улыбка преуспевающего гражданина или нахрапистое выражение на квадратной морде владельца нового «Скорпиона». Больше неброская серость с задранными по-русски вверх широкими носами. Из-за трамвайной линии донесся слабый звук выстрела. Поначалу на него никто не обратил внимания. Привыкли за последние годы. Выстрел повторился уже ближе. Кто-то повернул голову в ту сторону. Следующий хлопок заставил толпу замедлить движение. Из-за рядов колбасников на рельсы выскочил молодой белобрысый с усами мужчина, бросился бежать по направлению к углу базара на Буденновском проспекте. За ним гнались несколько разгоряченных погоней кавказцев. Расстояние быстро сокращалось. Мужчина обернулся, выстрелил из газового пистолета в первого набегавшего. Второй, не останавливаясь, проскочил чуть дальше, отрезая путь к отходу.

— Да что же это делается, а? Черномазые уже среди бела дня бьют и никто не поможет, — звонко закричала какая-то женщина. — Русские люди, мужчины, что вы стоите смотрите!

Ее поддержали сразу несколько женских голосов. Кавказцы уже вцепились в парня, пытаясь сбить его с ног. Аркаша сорвал табличку, затрусил в ту сторону. Я заспешил за ним, снялся с места кое-кто из наших ребят. Толпа плотным кольцом окружила дерущихся. Кто звал омоновцев, кто казаков и милицию. Сразу несколько рук граблями потянулись к рубахам инородцев. Аркаша крепко ухватил за воротник одного из них. Тот попытался вырваться, быстро сунул руку в карман, но оказавшийся рядом дядька здоровенным кулачищем врезал под солнечное сплетение так, что кавказец согнулся пополам, зашелся в плаксиво угрожающем визге. Дядька добавил еще сверху, промеж лопаток.

— Тихо, тихо… Зачем самосуд, цивилизованные люди, — задыхаясь от напряжения, забормотал Аркаша. — Сдадим в милицию, там разберутся.

Вместе с мужиками я тормознул едва не выскользнувшего из кольца второго негодяя. Ну очень скользкий народ эти горцы, так и хочется вытереть руки о тряпку. Странно, столько писателей прославляли их гордость, смелость, справедливость. И где достойные мужчины качества теперь? Может, и не было их вовсе, если сейчас они накидываются на одного стаей голодных шакалов? Забивают ногами до смерти вместо вызова, как в старых кинофильмах, один на один. Живуча татаро-монгольская племенная привычка. Еще двоих, среди которых оказался горец в годах, задержали остальные граждане. Не били, не материли, не угрожали, просто не выпускали из рук и все. Молодой мужчина размазывал по лицу кровь с разбитых губ. Ненадежный пистолет его валялся под ногами. Он наклонился, поднял газовую безделушку, сунул за пояс испачканных брюк.

— В следующий раз, корешок, носи с собой что-нибудь посолиднее, — посоветовал ему Саня Хохол. — И сразу в лобешник. Они по-хорошему не понимают.

— Ну, только убивать, — добавил выросший словно из-под земли казачий урядник. — Жаль, раньше не подоспел. Я бы им…

Многие согласно закивали казаку. Раньше, не будь сами участниками инцидента, высказались бы против. Таков русский человек, обиды воспринимает, пока они перед глазами. Отвернулся — тут же забыл. Подоспел наряд омоновцев. Дюжие ребята грубо потащили кавказцев к открывшему железную дверь «собачатнику». Мужчину повели следом.

— И все-таки я против насилия, хотя зверей развелось как тараканов, — сказал Аркаша, отряхиваясь. Мы неторопливо пошли вдоль своего участка. — Обнаглели, сволочи, слова поперек не скажи.

— Я тоже против, — зло процедил я сквозь зубы. — Интеллигентно, как прибалты, предложил бы им переместиться на родной Кавказ и забыть в Россию дорогу. Была бы польза — слова бы не сказал, но сотни лет одни неприятности. Драки, убийства, насилия, кражи.

— Русские бывают похлеще.

— С русскими справиться легче, никуда не денутся. А кавказец совершил преступление и умотал в горы. Ищи правду в ущелье. А пример какой показывают! Большинство русских подонков работают под их марку. Было на Руси в прошлые века подобное?

— У них тоже не было, — буркнул Аркаша.

— А кровная месть? А межплеменные разборки?

— Русский бунт похлеще, вспомни Стеньку Разина, других атаманов, гражданскую войну, наконец.

— Это борьба за идею, за освобождение от цепей рабства. А у них разборки на пещерно-племенном уровне.