Соборная площадь

— Ты что, обалдела?

Я понимал, что последний раз переспал с посторонней женщиной месяца два назад. Слабый зуд на лобке, правда, донимал и раньше, но вряд ли бы я выдержал засилье жестоких насекомых столько времени. Давно бы заставили обратить на себя внимание. Значит, Людмилу сумел уговорить один из бывших любовников, например, сосед этажом выше. Квартиры рядом.

— Посмотри сам. Копошатся.

Она поднесла палец к моему носу. С моим зрением разглядеть что-то не представлялось возможным. Я отвернулся.

— Что будем делать?

— Не знаю… Выводить.

— Может, у тебя и мазь, эта, как ее… найдется?

— Есть, но старая. Засохла, — Людмила покусала нижнюю губу. — У меня самой давно зачесалось, я подумала, что это от матери. Она, когда отец еще был жив, часто бегала к нему. А у него от долгого лежания завелись вши. Я протерла ручки на дверях в комнаты, в туалет, намазалась мазью. Не помогло.

— Что ты гонишь, — вскипел я. — Ты знаешь, что они появляются только при половом контакте?

— Не знаю. Я подумала — от матери. Она за все цапается руками.

— У тебя завелся любовник?

— У меня никого не было, нет, и не будет, кроме тебя. Я люблю тебя.

Я устало облокотился о край кровати. Надо же, как говорится, на родной жене подхватил. Если бы насекомые дали о себе знать через три дня, пусть через полмесяца после постели со случайными подругами, то винить пришлось бы себя. Но зуд возник, когда прошло больше месяца. После кошмарной пьянки, когда умерла жена соседа, я ни с кем не переспал. Или их занес кто-то из собутыльников? Они отрубались и на моих простынях с подушками. Или отомстил ее умиравший во время нашего полового сношения отец. Кажется, он не слишком радовался моему появлению в их доме. Как и мать. Странная семья.

— Что нам теперь делать? — снова задал я вопрос.

— Не знаю, — Людмила встала, подошла к детской кроватке. — Для меня это не главное. Если не веришь, можешь уходить. Удержать я тебя не смогу.

— Но что для тебя главное! Что!

— Я уже сказала, насекомых нетрудно вывести. Сложнее будет потом, когда я останусь одна…

Хотелось грохнуть кулаком по столу, разметать с него банки, склянки, ложки, вилки ко всем чертям. Эх, мать твою так, никакой реакции, ни оправданий, ни слез. Ни даже обвинений, наиболее выгодных в подобных ситуациях. Застыла над кроваткой как сосна над рекой. То ли своим отражением любуется, то ли самой рекой. Я вновь откинулся на подушки, не в силах больше ни доказывать свою правоту, ни, тем более, искать истину.

— Ну что же, неси мазь и станок. Будем бриться, натираться… твою дивизию.

Людмила быстро заскользила по комнате. Через час я уже спал, отвернувшись к стене. Но перед сном продрал ее словно наждаком торчащим колом членом, не боясь заново подцепить насекомых. Она этому только обрадовалась…

И вновь базар, погоня за «окорочками Буша». В среде ваучеристов все оставалось по прежнему, если не считать участившихся нападений со стороны шакалов да активизации кидал. Рослые заезжие грузины накололи Сникерса сразу на триста долларов. Мелочь по общим меркам, но неприятная. Если учесть, что он в последнее время вместе с Очкариком и другими парнями с базара взялся за перегонку из Бреста в Ростов автомобилей, то вообще не стоило бы заводить разговора. На границе Белоруссии с Польшей неплохой «жигуленок» или другая марка легковушки стоили на тысячу — две долларов дешевле, нежели в родных пенатах. Обычно ребята собирались в своеобразную колонну и рассекали воздух на прямых как стрела шоссе до ста сорока километров в час, невзирая на время суток, изредка сменяя друг друга во главе кавалькады. Все они крепко погорели с билетами Мавроди. Самая малая сумма влета составляла примерно четыре — пять миллионов рублей. Теперь же старались нагнать потерянное таким вот своеобразным образом. Голь на выдумки горазда, кто, конечно, не сосет по медвежьи лапу или не жует последний член без соли. После долгого перерыва вышел на рынок Семен Михайлович, у которого шакалы навели шмон прямо в квартире. Работал осторожно, на малых суммах. Сник старик, потомок изгнанных турками из Крыма армян. Приземлился.

В один из последних августовских дней на базар с утра пораньше заскочил Рыжий, сотрудник уголовки из городского отделения милиции, больше работавший по карманникам. Поздоровавшись с ребятами, попросил купить ему банку немецкого пива и пачку сигарет. Видно было, что вчерашний вечер он провел довольно бурно.

— Что там у вас нового? — когда Рыжий немного оклемался, спросил Серый, тоже бывший мент, перекинувшийся к ваучеристам с год назад. — Внеплановых провокаций не намечается по отношению к нам?

— Кому вы нужны, — отдуваясь, небрежно бросил Рыжий. — Кропаете без криминала и продолжайте дальше. Кстати, одного из ваших застукали на карманной краже.

— Кого? — заинтересовались мы. — Среди нас таких, вроде, не встречалось.

— Наркоту помните? Армянина, беженца из Азербайджана.

— Арутюна?

— Да, взяли с поличным прямо в трамвае. Карманы перепутал.

— Еще его тетка с нами стояла, — дополнил перечень примет Скрипка. — Симпатичная такая, полная. Двое малых детей.

— Теперь тетка трудится возле ЦГБ, на жвачках с шоколадками, — пояснил Аркаша. — Да, влип Арутюн. Гену Бороду раскрутил, к наркотикам приучил, и сам опустился.

— Так ему и надо, — насупился Сникерс. — Я никогда не доверял этому козлу.

Вскоре Рыжий отчалил. Внешне он больше походил на ростовского приблатненного корешка. Только быстрый цепкий взгляд из-под белых ресниц выдавал истинную профессию. Начал он как всегда с трамвайной остановки напротив. Через минуту след его затерялся. А еще через час ко мне подплыла полная дама в свободно сидящем дорогом платье.

— Так, ваучеры, купоны, монеты, кажется, доллары, — заскользила она лупастыми глазами по моей табличке. — Скажите, а золото вы берете?

— Само собой, — чуть подался я к ней. — Что у вас?

— О, мне нужен серьезный специалист.

— Надеюсь, разберемся. Показывайте.

— Это не ваша фотография под названием «Новые русские» была как-то напечатана в одной областной газете? — неожиданно спросила дама.

— В черных очках, в шляпе и кожаной курточке, — быстро среагировал я. — Нет, уважаемая, похожих ваучеристов на базаре полно.

— Но ваше лицо мне все равно знакомо.

— Вполне возможно. Я, знаете ли, не из последних. Рекорды Всесоюзные ставил, печатался, выступал по телевидению. Вы подошли, чтобы узнать, кто я?

— Нет, просто интересно. Кругом лица обычные, а у вас… знакомое, — окинув меня еще раз внимательным взглядом, дама вытащила из сумочки бумажный комочек. Сделав предупреждающий жест, я поманил ее вовнутрь магазина. Там, возле продавленного стола напротив зарешеченного окна, развернул сверток. В нем оказался тонкой работы перстенек с зеленым камешком посередине и двумя белыми по краям. Вытащив лупу, долго всматривался в камни. Несомненно это были изумрудик и два брюлика по ноль три карата, высокой чистоты.

— Сколько вы хотите? — спросил я.

— Не знаю, — дама с интересом следила за моими действиями. — Вы, наверное, разбираетесь больше.

Когда-то дочь проболталась подружкам, что я работаю на базаре и неплохо разбираюсь в ювелирных изделиях. Ей тут же принесли женский перстень, попросили предложить мне. Кто-то из отпрысков бывшего до перестройки торгового туза. Дама тоже напоминала члена мафии негоциантов. Когда я, приехав по звонку дочери, обследовал изделие, то пришел к выводу, что оно не стоит выеденного яйца. Девять старых алмазов расположились короной вокруг неродного гранита. Дочь чуть не пищала, что на этой веши можно неплохо заработать. Мне было жаль, что она вообще ничего не смыслит в драгоценностях. Вложив перстень в руку, я посоветовал вернуть его владельцам, и больше никогда не связываться с подобными «подарками». Месяца два она не звонила. Обиделась.

— Да, я немного разбираюсь, но хотелось бы услышать ваше предложение.

— Ну, тысяч восемьсот.