Красавица

— Ты слишком терзаешься, — мягко пожурил первый голос, более здравый.

— А что поделать? Ты ведь сама понимаешь, мы хотим невозможного.

— На то и был расчет, — сокрушенно подтвердил первый голос. — Но это не значит, что надо отчаиваться.

— Боже мой, боже, если бы мы только могли помочь, ну хоть чуточку… — не унимался второй голос, печальный.

— Мы не можем, — терпеливо повторил первый голос. — Прежде всего, она нас не слышит. А даже если бы могла, на наших устах печать.

Поняла, кого она мне напоминает, подумала я сквозь сон. Мою первую гувернантку, мисс Диксон, которая показывала мне буквы и научила различать разные страны на глобусе еще до того, как я стала понимать надписи, и первой потерпела неудачу в попытках заставить меня сделать хотя бы один ровный стежок. Благодаря неведомому голосу она встала передо мной будто наяву — милая, добрая, рассудительная мисс Диксон, которая не любила сказки, на дух не выносила колдуний и считала, что слухи о способностях чародеев сильно преувеличены. Однажды, выговаривая мне за любимую игру в драконов, состоявшую в основном из лазанья по деревьям, она в сердцах заявила, что драконы были толстые и неподъемные, а значит, от земли почти не отрывались, даром что крылатые. Менее всего я ожидала встретить столь рациональный ум в заколдованном замке.

— Знаю, знаю… Оно и к лучшему, что не слышит. Если б слышала, мы бы проболтались как пить дать. И тогда все, прощай последняя надежда… Спокойной ночи, крошка! От «спокойной ночи» худого не сделается, — поспешил оправдаться голос. — А она вдруг да почувствует что.

— Может быть, — согласился первый голос. — Спокойной ночи, дитя мое, спи сладко!

«Но ведь я вас слышу, — силилась откликнуться я. — Расскажите, что я должна понять? Что невозможно? Какая последняя надежда?» Однако язык не повиновался мне, и от усилий я вдруг проснулась. В высокое окно заглядывала половинка луны, просвечивая через оборки полога и набрасывая на постель ажурное серебристое покрывало. Я лежала, глядя на ее безмятежный белый лик в окружении созвездий, пока не забылась сном.

ГЛАВА 3

Весна неспешно перетекала в лето. Я уже не брала с собой плащ на дальние дневные выездки, а ромашки на лугах выросли Доброхоту по колено. Я закончила перечитывать «Илиаду» и приступила к «Одиссее». Гомер мне по-прежнему нравился, а вот Цицерона, начатого как-то в порыве самобичевания, я так и не полюбила. Зато «Вакханок» и «Медею», кажется, наизусть выучила после бесчисленных перечитываний. Заново отыскав дорогу в огромную библиотеку за портретной галереей, я воспользовалась советом Чудища и прочла Браунинга — стихи мне в целом понравились, хотя кое-где и встречались непонятные места. Расхрабрившись, я начала было «Приключения Шерлока Холмса», но завязла на первых же страницах. Однако потом мне совершенно случайно (кажется) подвернулась целая полка удивительных повестей и стихотворений сэра Вальтера Скотта, а еще «Король былого и грядущего»,[1] которую я перечитала дважды, хотя Мэлори мне по-прежнему нравился больше. Портретную галерею я обходила стороной. Замок, по обыкновению подлаживаясь под мои невысказанные желания, пристроил библиотеку буквально в двух шагах, отделив ее от спальни коротеньким коридором и одним лестничным пролетом.

С того дня, как я познакомила Чудище и Доброхота, хозяин замка время от времени присоединялся к нашим утренним прогулкам. Доброхот сперва сторожился, хотя норова больше не показывал, а через несколько недель уже шел рядом с Чудищем почти так же спокойно, как и я. Я стала отпускать своего великана без недоуздка, как дома, но заметила, что конь всегда пристраивается с моей стороны, не подходя к Чудищу вплотную, и тот его тоже никогда не касается.

Иногда хозяин замка находил меня в библиотеке, где, забравшись с ногами в большое «ушастое» кресло, я наслаждалась «Ламмермурской невестой» или «Кольцом и книгой». Однажды, застав меня глупо улыбающейся над поэмой «Как привезли добрую весть из Гента в Ахен», он попросил почитать вслух. Я помедлила в нерешительности. Мое любимое кресло услужливо расположилось у самого окна, и я сидела, опираясь одной рукой на резной подоконник. Чудище отвернулось, чтобы подозвать еще одно кресло, которое не замедлило явиться (вместе с пуфиком на четырех кривых бульдожьих лапах из слоновой кости). Устроившись, он посмотрел на меня выжидающе, не оставляя мне места для тревоги и сомнений, поэтому я просто взяла и начала читать.

— Теперь твоя очередь, — сказала я через некоторое время, передавая ему книгу.

Он подержал ее на ладони, как бабочку, а потом откинулся в кресле и — довольно ловко, надо отметить, — перелистав страницы, рассмешил меня своим выразительным чтением «Монолога в испанской обители». Тогда я еще не знала, что отсюда возьмет начало традиция и с тех пор мы почти каждый день будем читать друг другу вслух. Когда на очередной главе «Холодного дома» он вдруг не пришел, я очень огорчилась, за что не преминула его пожурить во время вечерней прогулки.

— Хорошо, больше не буду пропускать, — пообещал он, явно польщенный.

Этот случай заставил меня задуматься. Я поймала себя на том, что не только не скучаю в его компании, но и ищу ее. Мы виделись по нескольку часов ежедневно, и все равно я с нетерпением ждала следующей встречи, которая всегда пролетала незаметно. Отчасти, решила я, дело в том, что у нас нет альтернативы одиночеству, кроме друг друга, однако это лишь отчасти. В конце концов я велела себе поменьше рассуждать и побольше радоваться тому, что имею. В последний свой месяц дома, когда красная роза уже несла безмолвную вахту на каминной полке, я и мечтать не могла о такой идиллии.

Безоблачное счастье омрачалось лишь двумя горестями. Первая (и самое худшая) — тоска по дому, по родным. Я поняла, что избавиться от этой тоски я смогу, лишь вовсе перестав о них думать, но от этого делалось еще печальнее. Вторая — что каждый вечер после ужина, стоило мне подняться из-за стола, собираясь уйти к себе, Чудище спрашивало: «Ты выйдешь за меня, Красавица?» Каждый вечер я отвечала отказом и тотчас покидала трапезную. В первые несколько недель я еще оглядывалась на лестнице через плечо, опасаясь увидеть обозленное Чудище, преследующее меня, чтобы повторить вопрос уже пожестче. Но за мной никто не гнался. Неделя проходила за неделей, и вместе с ними проходил мой страх, сменяясь привязанностью и даже робкой симпатией. Теперь я стала бояться ежевечернего вопроса по другой причине. Мне горько было отвечать отказом на единственную просьбу Чудища. Мое «нет» становилось с каждым разом менее категоричным, я бормотала его себе под нос и удалялась наверх, сгорая от стыда, будто сделала что-то ужасное. Мы чудесно проводили время вместе, но каждый раз наши встречи заканчивались на этой печальной ноте. При всех моих теплых чувствах к Чудищу мысль о том, чтобы выйти за него замуж, приводила меня в ужас.

После того разъяснения в самом начале нашего знакомства, что не надо позволять невидимым слугам (главным образом блюдам и чашам за обеденным столом) помыкать собой, я начала временами высказывать предпочтения. Чудесный стол в трапезной умудрялся не повторить ни одно из блюд, однако, наслаждаясь разнообразием, я иногда просила подать особо понравившееся кушанье еще раз. Например, одну шоколадную коврижку с патокой я готова была есть снова и снова. В ответ на мою просьбу она иногда появлялась из ниоткуда с легким хлопком, будто рождающаяся звезда, высоко над моей головой, а потом величественно опускалась на тарелку, а иногда, подскочив от неожиданности, ко мне несся во всю прыть своих пяти или шести ножек маленький серебряный поднос с дальнего конца стола.

Однажды вечером примерно в середине лета я снова попросила подать свою любимую коврижку. Я, как обычно, сидела во главе стола, а Чудище — по правую руку от меня. Перед ним стоял кубок и бутыль белого вина цвета лунного серебра, которое мы пили оба. После повторяющихся изо дня в день вопросов, не хочется ли ему что-нибудь отведать вместе со мной, мой сотрапезник признался, что иногда может выпить бокал вина. С тех пор он пробовал хотя бы пару глотков того, что пила за ужином я, но старался делать это незаметно, не на моих глазах.

1

«Король былого и грядущего» — серия романов английского писателя Теренса Уайта (1906–1964), пересказывающая легенды о короле Артуре и рыцарях Круглого стола.