Красавица

— Я люблю тебя, Красавица. Ты станешь моей женой?

— Да, — ответила я.

Он заключил меня в объятия и поцеловал. А потом мы отстранились — по-прежнему не разнимая рук — и с улыбкой посмотрели друг другу в глаза.

Он поднес мою руку к губам, задержав ее ненадолго.

— Пойдем вниз?

Я обернулась, прислушиваясь к хлопотливым шорохам в нижних покоях. До галереи с колоннами, где мы стояли вдвоем, докатывались лишь отголоски возни и суматохи, зарождающейся в глубинах замка, однако я, кажется, различила в общем гуле знакомый шелест.

— По-моему, я слышу Лидию.

Он тоже прислушался:

— Весьма вероятно. Впрочем, ты скоро убедишься, что таких Лидий в замке хоть отбавляй. Здесь раньше заправляла целая армия экономок и горничных, одна другой заботливее. А ты, выходит, знаешь про Лидию и Бесси? — уточнил он, помолчав.

Я кивнула:

— Я подслушиваю их разговоры — каждое слово ловила — уже несколько месяцев. С того самого вечера, как потеряла сознание, — пояснила я смущенно. — Ты ведь помнишь? Когда у меня открылись глаза.

Он улыбнулся.

— Да, помню. Значит, какое-то представление у тебя уже имеется, — добавил он поспешно. — У них добрая душа. Они могли уйти, когда подействовало заклятие, но они остались — ради меня, то есть ради того человеческого, что еще было во мне. Хотя, признаться, иногда их прагматический подход ко всему на свете, включая жизнь под воздействием чар, скорее раздражал, чем помогал. Впрочем, ты, наверное, и сама знаешь.

— О да, — ответила я, на мгновение отведя взгляд. — Я все ломала голову, какую загадку мне предстоит разгадать и о какой последней надежде им нельзя распространяться.

— Сейчас ты все знаешь. — Он приподнял пальцем мой подбородок. — Чтобы снять заклятие, ты должна была согласиться выйти замуж за Чудище. Бесси с Лидией, у которых в голове одна чистка серебра и выметание пыли из-под ковриков, такие тонкие материи не по зубам. Прости.

— Теперь понимаю, — улыбнулась я. — Но это уже не важно и извиняться не за что. И я благодарна им за заботу — пусть мы и не всегда сходились во взглядах на подходящие платья.

Он посмотрел на меня пристально, и в его глазах мелькнула лукавая искра.

— А не в этом ли платье ты отказывалась ко мне выйти?

Я кивнула с улыбкой, и мы оба рассмеялись. От нашего смеха шмыгнули из углов последние черные тени и, выпорхнув в окно стаей летучих мышей, пропали навсегда.

Он взял меня под руку. Снизу, с залитого солнцем парадного двора, донесся стук копыт, потом смех слезающей с коня Грейс. Я услышала, как Мелинда что-то спрашивает, а отец ей отвечает.

— Свадьбу играть будем тройную, — догадался мой кавалер.

«Раз Доброхот здесь, значит и Красавица где-то неподалеку», — послышался голос Жервена.

Я увидела своего коня. Он стоял, высокий, гордый и сияющий, будто вьюжное зимнее небо, и грива его реяла, словно грозовые тучи на горизонте. Алая с золотом попона покрывала его спину, и пышная роза алела во лбу. Рядом красовался вороной жеребец, как две капли воды похожий на Доброхота, под серебряным седлом поверх сапфирово-синей, ниспадающей до земли попоны. На его черном лбу сияла, будто луна, белоснежная роза. Двое придворных в зеленых с белым ливреях держали коней под уздцы, несколько подбежали помочь моим родным, и целая толпа с алыми и белыми розами в петлицах выходила из дверей конюшни, спеша встретить прибывающих на парадный двор гостей. Картина эта мелькнула перед глазами и тут же пропала.

Я повернулась к своему кавалеру:

— Ведь я даже имени твоего не знаю.

— Я и сам его позабыл. Придется тебе подобрать для меня другое. Пойдем, я должен познакомиться с твоими родными. Уже предвкушаю нашу встречу.

— Это я предвкушаю их знакомство с тобой.

Мы вышли из галереи, ведущей к комнате, где Красавица впервые встретила Чудище, и спустились рука об руку по лестнице. Приветствуя нас, в хрустальных люстрах вспыхнули тысячи свечей, затмевающих своим сиянием солнечный свет. Парадные двери распахнулись, и в привратный зал хлынула волна звуков, красок и ароматов, рассыпаясь брызгами у наших ног. В дверях стояли мои родные, и лица их были полны счастливым ожиданием. При виде нас в толпе поднялось ликование, Доброхот со своим братом заржали и забили копытами, а над нашими головами затрубили фанфары и поплыл колокольный перезвон.