Страница 7 из 63
Что касается прозы самого Басе, то впервые в достаточно полном виде она была издана в 1709 году его учеником
25
Дохо. Дохо издал собрание сочинений своего учителя, состоявшее из трех томов: «Проза Старца Басе» («Сёокина-бунсю»), «Строфы старца Басе» («Сёокинакусю») и «По тропинкам Севера». В том прозы Басе Дохо включил «Послесловие к собранию "Полые каштаны" и еще тридцать пять прозаических произведений, расположив их в хронологическом порядке.
Басе не оставил своим ученикам ничего похожего на трактаты, в которых излагались бы его взгляды на поэзию, хотя кое-какие его размышления по этому поводу вкраплены в его прозу. К счастью, некоторые ученики, понимая ценность каждого слова учителя, записывали то, что он говорил им, обучая умению слагать стихи, и позже опубликовали записанное в своих трактатах по искусству «хай-кай». Едва ли не самыми ценными среди сочинений подобного рода являются «Собрание Кёрая» («Кёрайсё» 1702) и «Три тетради» («Сандзоси») Дохо (Хаттори Дохо, 1657—1730). Благодаря усердию и предусмотрительности учеников Басе, мы можем познакомится с его суждениями и наставлениями, проследить за ходом его размышлений. Записи, сделанные учениками, кое в чем подкрепляя, кое в чем дополняя тот образ, который возникает при чтении собственных произведений Басе, помогают еще глубже проникнуть в его внутренний мир, придают образу великого поэта особую объёмность, значительность и живую убедительность.
Путевые дневники
В ОТКРЫТОМ ПОЛЕ
«Отправляясь за тысячу ри, не запасайся едой, а входи в Деревню, Которой Нет Нигде, в Пустыню Беспредельного Простора под луной третьей ночной стражи1» - так, кажется, говаривали в старину, и, на посох сих слов опираясь, осенью на восьмую луну в год Мыши эры Дзёкё2 я покинул свою ветхую лачугу у реки и пустился в путь: пронизывающе-холодный ветер свистел в ушах.
Пусть горсткой костей
Лягу в открытом поле...
Пронзает холодом ветер...
Десять раз осень
Здесь встречал. И скорее уж Эдо
родиной назову.
Когда проходили через заставу3, полил дождь, и окрестные горы спрятались в тучах,
Туманы, дожди...
Не видеть вершину Фудзи
Тоже занятно.
Человек, которого звали Тири4, стал мне опорой во время этого пути, и в непрестанных попечениях не знало устали его сердце, К тому же взаимное дружелюбие наше столь велико, что, ни в чем разногласий не имея, доверяем друг другу во всем - да, таков этот человек.
Хижину в Фукугава5,
Покидаем, оставив банан
На попечение Фудзи.
Тири
Шагая по берегу реки Фудзи, мы вдруг увидели брошенного ребенка лет так около трех, который жалобно плакал. Очевидно, кто-то, добравшись до этой стремнины, понял, что не сумеет противостоять натиску волн этого бренного мира, и бросил его здесь дожидаться, пока жизнь не растает ничтожной росинкой. «Что станется с этим кустиком хата, дрожащим на осеннем ветру6, - сегодня ли опадут его листья, завтра ли увянут?» - размышляя об этом, я бросил ему немного еды из рукава.
Крик обезьян
Вас печалил, а как вам дитя
На осеннем ветру? 7
Что случилось - навлек ли ты на себя ненависть отца, разлюбила ли тебя мать? Но нет, не может отец ненавидеть, а мать разлюбить свое дитя. Видно, просто такова воля Небес, плачь же о своей несчастливой судьбе.
В день, когда мы переправлялись через реку Ои, с утра до вечера не переставая лил дождь.
Осенний дождь...
В Эдо нынче прикинут на пальцах:
«Подходят к реке Ои»,
Тири
Случайно увиденное:
Цветок мокугэ
У дороги лошадь сжевала
Мимоходом.
На небе смутно светился еле видный серп двадцатидневной луны, нижние отроги гор были объяты мраком, мы продвигались все дальше и дальше, «свесив с седел хлысты», вот остались позади несколько ри, а петуха все не слышно8. Как и Ду Му, в ранний час пустившийся в путь, «до конца не успели проснуться», и только когда добрались до Саёнонакаяма, утренняя сонливость внезапно остановила нас.
Досыпали в седле
А очнулись - далекий месяц,
Дымки над домами...
Воспользовавшись тем, что Мацубая Фубаку9 был в Исэ, решили навестить его и дней на десять дать отдых ногам.
Когда день преклонился к вечеру, отправились к Внешнему святилищу10: у первых врат-тории уже сгустилась мгла, кое-где горели фонари, на прекраснейшей из вершин ветер шумел в кронах сосен,11 проникая глубоко в душу, и, охваченный волнением, я и сказал:
Безлунная ночь.
Вековых криптомерий трепет
В объятьях у бури.
Не препоясаны чресла мечом, на шее висит сума, в руках - восемнадцатичастные четки. Похожу на монаха, но загрязнен пылью мирской, похожу на простолюдина, но волос на голове не имею. Пусть я не монах, но все, кто не носит узла из волос на макушке, причисляются к племени скитальцев, и не дозволено им являться перед богами.
Внизу, по долине Сайге12, бежит поток. Глядя на женщин, моющих в нем бататы, сказал:
Женщина моет бататы...
Будь я Саше, я бы тогда
Песню сложил для нее... 13
В тот же день на обратном пути я зашел в чайную лавку, где женщина по имени Те14, обратившись ко мне, попросила: «Сложи хокку, моему имени посвятив», и тут же достала кусок белого шелка, на котором я написал: