Избранная проза

ПРОХЛАЖДЕНЬЕ У РЕКИ НА ЧЕТВЕРТОЙ ЛИНИИ465

«Прохлаждаются у реки на Четвертой линии» — так говорят о людях, которые вечером, едва на небо выплывет луна, устраиваются на расставленных на берегу помостах и всю ночь до самого рассвета угощаются вином и разными яствами. Здесь и женщины, щеголяющие особенно тщательно завязанными поясами, и мркчины в длинных хаори466, и монахи, и старцы, и даже мальчишки-подручные из бондарни и кузницы — все, наслаждаясь отдыхом, шумят, поют песни. Да, такое можно увидеть только в столице.

Ветерок над рекой.

Желтый халат467 — и он тут как тут.

Вечерняя свежесть.

<1690>

НАДПИСЬ К ПОРТРЕТУ УНТИКУ468

Монах Унтику из столицы нарисовал какого-то почтенного наставника — рк не себя ли? — который сидел, отвернув лицо, и сказал мне: «Сделай надпись к этой картине». Ему уже за шестьдесят, да и я скоро перевалю через пятый десяток. Оба живем словно во сне, вот он и запечатлел себя спящим. 469 Под стать и надпись — словно бессвязное ночное бормотанье...

Оглянись же!

И меня настигли унылые

Осенние сумерки.

<1690>

ШЕСТНАДЦАТАЯ НОЧЬ В КАТАТА

Сердечное волнение, охватившее меня в день полнолуния, все не рассеивалось, и, подстрекаемый дву-мя-тремя учениками, я сел в лодку и поплыл к заливу Катата470. В тот же день в стражу Обезьяны мы оказались позади дома одного человека по имени Мохэй или, иначе, Сэйсю471. И стали звать хором: «К хмельному старику472 безумных гостей приманила луна». Радостно удивленный хозяин поднял шторы и вытер пыль. «В огороде моем есть бататы, есть зеленая фасоль, вот только карп и караси нарезаны не слишком изящно, уж не обессудьте...» — так приговаривая, он расстелил на берегу циновки и выставил угощение. Луна, не заставив себя ждать, выплыла на небо и ярким светом залила озерную гладь. Некогда слышал я, что когда луна в день осеннего полнолуния находится точно напротив Храма На Воде, то прямо под ней оказывается гора, которую называют Зеркальной. Подумав, что примерно так же должно быть и сегодня, я прислонился к перилам храма и, устремив свой взор вдаль, стал ждать: гора Миками, холмы Мидзу-гуки тянутся на юг и на север, между ними — многослойные горные вершины вперемежку с невысокими холмами... Тут луна, поднявшись на три шеста, спряталась за темной тучей. И невозможно понять, какая из гор — Зеркальная. «Но в эти мгновенья лишь прекрасней луна... »473 — говорит хозяин, охваченный неодолимым желанием угодить гостям. Скоро луна снова выплыла из-за тучи, и отблески золотого ветра, серебряных волн соединились с сиянием тысячи будд474- Человек, живший у Золотых врат Сто

149

личного предела* , сказал однажды со вздохом сожаления: «Луна, за горой готовая скрыться, лишь досаду рождает в душе...»476 — и, вспомнив теперь эти его слова, я понял, почему именно здесь, в этом храме, он, связав небо Шестнадцатой ночи с нашим бренным миром, укрепился в мысли о тщетности бытия. «Наверное, и рукава настоятеля Эсина снова увлажнились бы477, окажись он теперь в этом храме» — сказал я, и хозяин ответил: «Гостя, охваченного вдохновением, отпущу ли домой?»478 — и пирушка на берегу продолжилась, луна же тем временем почти достигла Ёкава.

Запоры сними,

Впусти поскорее луну

В Храм На Воде.

Легко-легко

Выплыв на небо, замешкалась

За тучкой луна.

<1691>

ПОХВАЛА СОСНЕ ИЗ САДА СЭЙСЮ479

Вот сосна. Высотой около девяти сяку, нижние ветки простираются более чем на дзё, верхние нависают одна над другой многослойными ярусами, хвоя зелена и густа. Умело вторя цитре ветра480, она вызывает дождь и вздымает волны, звуки, ею порожденные, подобны звону струн цитры-со481, подобны трелям флейты, барабанному бою подобны, волны же доносят звучание флейты Неба482. В наши дни те, кто любит пионы, собирают самые дика

винные разновидности и кичатся ими друг перед другом, те, кто выращивает хризантемы, насмехаются над мелкими цветами, и соперничают между собой. Что касается хурмы, мандаринов-кодзи и прочего, то обычно смотрят только на плоды, никто и слова не скажет о форме веток и листьев. Одна лишь сосна великолепна и после того, как на ветки ее ляжет иней483, во все времена года зелена ее хвоя, и при этом в каждое время года она хороша по-своему. Во Лэтянь сказал: «Сосна удаляет из себя старое, потому и живет тысячу лет»484. Она не только услаждает взор и утешает душу своего хозяина, но и питает дух долголетия и крепости, потому-то, наверное, и поминают ее, желая долгой жизни.

<1691>

ВСТУПЛЕНИЕ К «ЗАБЫТОЙ СЛИВЕ»485

Характер вака486 изменили Тэйка487 и Сайге, порядок же нанизывания строф был определен правилами годов Оан488. Поэзии хайкай вот-вот исполнится сто лет. Но настоящего расцвета она достигла, пожалуй, в последнее десятилетье. Так кого же назовем «древним поэтом», какой стиль почитать станем как «древний» ?

Вот Сёхаку из рода Эса, он присоединился к нашему учителю Басе, поэтический стиль учителя проник в его поры, капля за каплей просочился в его сердце и кости, и в конце концов, став на путь поисков сокровенного, он достиг священных пределов. Вместе с тем, стихотворчество не стало его основным

151

делом. Идя по стезе предков, Сёхаку собирает абрикосы489, взращивает в саду своем целебные травы и, в том преуспевая весьма, «исцеляет страну»490. Однако, сам не избежав недуга, заболел он горными ключами и скалами491, дымкой и туманами, захворал болезнью ветра и туч, от которой язык его распух, рот искривился, возникли родимые пятна и шишки492, лечился же он тем же прекрасным снадобьем, что и Мэйцзу493. В нынешнем году собрал он им сочиненное воедино и, памятуя о начале, положенном одинокой сосной из Карасаки494, назвал собрание «Забытая слива». Цюй Юань забыл сливу у реки Мило495, я же, обретя ее на южном берегу496 озера Бива, старался донести чудесное благоухание до далекой равнины Мусаси497, и вот однажды принесли мне от человека по имени Кикаку498 такое послание:

«Забытая слива».

О человеке, не позабывшем,

Весточка.

Истинно, эта слива, сохранив имена как совершенно чужих, так и дорогих сердцу людей499, открыла чувства тех, кто не забыл500, и в этом, пожалуй, нет ей равных!

Сэнна501

<1691>

К КАРТИНЕ, ИЗОБРАЖАЮЩЕЙ КОМАТИ502

Благороден, о как благороден вид ее, благородна и дорожная шляпа, благороден и соломенный плащ! Кто

же донес до нас предание давних времен, кто запечатлел на бумаге сей образ? Из глубины веков призрачное видение — вот оно, перед нашими глазами... Именно в таком обличье пребывает, верно, душа. Благороден и соломенный плаш, благородна и дорожная шляпа.

Как благородна!

На ней и в бесснежный день —

Шляпа и плащ.

Написано по просьбе монаха Одзу Азё'ко.

<1690 или 1691>

МИСКАНТ В СНЕГУ

Не находя себе постоянного прибежища в этом мире, последние шесть или семь лет много странствовал, ночлег обретая то там, то здесь, однако затем, сумев превозмочь страдания, многочисленными недугами вызванные, и стосковавшись по теплому участию старых друзей и учеников, с которыми меня связывали долгие годы взаимной приязни, я снова вернулся в Мусаси, и теперь люди ежеденно приходят в мою травяную хижину, желая осведомиться о моем здоровье, и среди стихотворений, коими я отвечал им, было и такое:

Худо ли, бедно ли,

Но стоит посреди сугробов

Засохший мискант.

<1691>

153

О ТОМ, КАК ПОКИДАЮТ ЖИЛИЩЕ

Бродил, то там, то здесь находя приют, а на зиму затворился в доме на улице Татибана503, и вот уже позади луны Муцуки и Кисараги504. О хайкай решив позабыть отныне — мол, довольно с меня, — крепко замкнул уста, но неясные чувства будоражили мою душу, что-то, искрясь, мелькало перед глазами — похоже, сердцем моим овладел демон поэзии. И вот, все бросив, я снова покидаю жилище и, припрятав за поясом около сотни сэнов, вверяю жизнь свою посоху да плошке. Изящным чувствам в конце концов суждено облачиться в рубище нищего, — вот в чем я убедился.