Страница 11 из 63
Тосэй
Кто бы нанял меня
Сегодня ночным жнецом
Луна над деревней.
Соха
Сынок бедняка,
Рис готовясь толочь
Глядит на луну.
Тосэй
Листья батата
На выжженном поле. В деревне
Ожидают луну.
Тосэй
Луга:
Штаны бедняка
Прихотливым узором покрылись
В зарослях хаги.
Сора
Осеннее разноцветье.
Сытым коням не до трав
Порезвиться бы вволю.
Сора
Нежные хаги,
На одну лишь ночь приютите
Бездомного пса.
Тосэй
На обратном пути останавливаемся в доме Дзидзюна72:
Здесь вейте гнездо,
В этом доме, где сушат солому,
Друзья-воробьи!
Хозяин
Дышит осень таким покоем
За оградой из криптомерий.
Гость73
Вверх по реке
Тянут лодку... возьмите и нас
На встречу с луной
Сора
Последний пятый день серединного
осеннего месяца года Зайца эры Дзеке. 74
ЗАПИСКИ ИЗ ДОРОЖНОГО СУНДУЧКА
Внутри сотни костей и девяти отверстий73 находится нечто, и это нечто имеет временное прозвание - Кисея На Ветру76 - Фурабо. Возможно, так он назвал себя потому, что кисея и в самом деле легко рвется на ветру. Он давно питал слабость к «безумным строфам»77. И, в конце концов, решил посвятить им всю свою жизнь. Иногда, утомившись, он подумывал, уж не бросить ли ему это занятие, иногда тешил свою гордость мыслью, что со временем сможет превзойти прочих - такие противоположные чувства раздирали его душу, и из-за этой своей слабости так и не удалось ему обрести покоя. Одно время искал он продвижения по службе, но из-за этой слабости принужден был отступиться, одно время стремился к наукам, надеясь рассеять мрак своей глупости, но из-за этой слабости терпел неудачи, и, в конце концов, у него, бесталанного и неумелого, остался только один путь в жизни.
Японские песни Сайге, нанизанные строфы Соги78, картины Сэссю79, чайное действо Рикю80 проникнуты одним общим духом. К тому же всякое изящное искусство81 подчиняется естеству и дружит с четырьмя временами года. Коль скоро ты видишь, то не можешь не видеть цветы, коль скоро ты думаешь, - не можешь не думать о луне. Когда то, что ты видишь, не является цветами, ты все равно что грубый варвар. Когда нет цветов в твоих мыслях, ты подобен дикому зверю. Уйди от варварского, отвратись от дикости, подчинись естеству, вернись к естеству. В начале Богопокинутого месяца82, когда погода была весьма переменчивой, я вдруг ощутил себя ничтожным листком, увлекаемым неведомо куда порывом ветра...
Странник -
Так называть меня будут отныне.
Первый дождик зимы.
И снова под сенью камелий
Буду искать я приют.
Вторую строфу сочинил некий Тётаро из Иваки83, он оказался вместе с нами в хижине Кикаку и любезно вызвался проводить меня «до заставы»84.
Нынче зима.
Вернешься же к нам с дарами
Из Ёсино.
Эти стихи, поднесенные мне благородным Росэном85, стали первым подарком, полученным в знак прощания: все старинные друзья мои, и близкие и далекие, все ученики поспешили проведать меня и выказать мне свое расположение - одни принесли стихи, песни и прочие сочинения, другие - узелки с монетами на «обувку». Мне можно было не утруждать себя, запасаясь едой на три месяца86. Легкое бумажное платье и теплое ватное, монашеский клобук, чулки - всем снабдили меня заботливо, так что ни иней, ни снег, никакие тяготы пути не были мне страшны. Некоторые устраивали катанье на лодках, задавали пиры в своих загородных домах, другие приходили с вином и закусками в мою травяную хижину, желая мне счастливого пути и сожалея о разлуке - словом, проводы получились излишне торжественными, создавалось впечатление, что собирают в путь чрезвычайно важную персону. Так вот, если говорить о путевых дневниках, то господин Ки87, монах Тёмэй88 и монахиня Абуцу89 истощили красоту слога и исчерпали чувства, после них все были на одно лицо: довольствуясь последками предшественников, они не добавили к написанному ими ничего нового. А уж тем более это не по силам человеку столь неглубоких знаний и заурядных способностей. «Сегодня с утра шел дождь, с полудня прояснилось», «здесь растет сосна, там протекает такая-то река» конечно же, так может написать всякий, но ежели ты лишен неповторимости Хуана и новизны Су90, то уж лучше молчи. И все же увиденные по дороге красивые пейзажи невольно запечатлеваются в сердце, иногда же так хочется поведать кому-нибудь о тяготах и лишениях, выпадающих на долю путнику, обретающему ночлег в горной гостинице или на деревенском постоялом дворе! Видя в этом один из способов уподобиться облакам и подчинить себя воле ветра, начинаешь записывать все, что остается в твоей памяти, собираешь воедино случившееся позже и происшедшее раньше, полагая при этом, что люди, принимая твои записи за невнятное бормотание пьяного или бред спящего, отнесутся к ним не всерьез, а «как придется»91.