Страница 24 из 40
— Я много слышал о вас, — говорил он. — Вас уважают. Даже любят. Мне хотелось с вами познакомиться, поболтать…
— И вы прибегли для этого к довольно-таки странному приему.
— Ну что ж, немного таинственности не помешает. Разве вам это не по душе? Пирамиды мсье Дюрбена, скажем, красивы — я иногда гляжу на них в бинокль, когда объезжаю своих пастухов, — но, на мой взгляд, им не хватает именно этой таинственности. Вы не согласны со мной? Нет? Ну что ж! Очевидно, таинственность на Юге понимают иначе, чем на Севере. А то, что вы назвали моим «приемом», что ж, я нахожу его довольно забавным. К тому же знайте, что вы мой гость, что в доме я один и что вы можете уйти в любое время, если вам наскучил мой разговор.
— Он мне ничуть не наскучил.
— Тогда оставайтесь. Еще немного вина? Да? Отлично. Я хочу поговорить с вами о Юге. Но вы уже начинаете его узнавать — как, например, сегодня, после полудня. Надеюсь, вы сумели почувствовать его красоту и прелесть…
Он принялся говорить о том, как отвратителен современный мир: огромная скученность, пошлость, безобразные промышленные сооружения, власть чистогана, эпоха газет, гибель богов. И так все вперемежку. Он разгорячился, поднялся и стал ходить взад и вперед перед камином. Мимоходом любовно погладил ладонью стол.
— Взгляните на этот цвет, на фактуру. Вишневое дерево. Ручная работа, эти люди понимали красоту, она была у них в крови и в сердце!
А потом:
— Я зажигаю по вечерам керосиновые лампы. Автомобиля у меня нет. Я не читаю газет. Новости узнаю от пастухов. Время не имеет для меня значения. Жизнь именно в этом…
И он широко развел руками, словно желал охватить сквозь стены дома землю, воду, стада, солнце. В этом было что-то театральное, и он уже начал меня утомлять, хотя в глубине души кое-какие его мысли и были мне близки. Я знал, что могу противопоставить его рассуждениям достаточно веские аргументы, но знал вместе с тем, что это бесполезно: такого экзальтированного человека ничем не убедишь. Его можно только слушать или делать вид, что слушаешь.
Он, вероятно, заметил, что я осоловел, хотя казалось, будто он вообще забыл о моем присутствии, увлеченный собственным красноречием, так как вдруг взглянул мне прямо в глаза, угас, потер себе нос и со вздохом уселся.
— Обо всем этом я говорю вам для того, чтобы вы знали: Калляж для нас кость в горле.
Я понял, что теперь настала моя очередь. Я объяснил ему, кто такой Дюрбен: рассказал о его бескорыстии, его страсти, щедрости, его желании сохранить образ жизни людей и природу болотного края, о том, что, по его убеждению, необходимо расшевелить Юг, не развратив его при этом. Я говорил и сам старался уверовать в справедливость своих слов.
Я видел, как он отрицательно покачал головой.
— Нет-нет, — говорил он, — это невозможно! Мне очень хотелось бы верить в чистоту намерений Дюрбена, но он стал орудием, а, может быть, в некоторой степени даже жертвой. За ним стоит столько всяких людей. Я не о вас говорю, а о банках…
И тут сработал старый-старый профессиональный рефлекс, воззвав к моей осторожности. Молчок! Граф мог усыпить мою бдительность, но лишь до определенного предела. Уж в этом-то вопросе он от меня ничего не добьется!
— Да, банки. X стремится захватить побережье, а Y — сам болотный край. С одной стороны, спекуляции на жилищном строительстве, с другой — нефть. Для вида они взяли на себя кое-какие обязательства, но отнюдь не намерены их выполнять!
Он располагал недурной информацией, правда несколько устаревшей. Вопреки тому, что он утверждал, время тоже влияло на ход дел, и все его промахи объяснялись тем, что он не читал газет, в частности финансовой хроники. Иначе он бы заметил в последние дни сообщения о весьма симптоматичном повышении курса акций. Итак, главного он не знал, и уж, конечно, я не стану просвещать его на сей счет. Впрочем, нечего было мне так кичиться своей сдержанностью — все равно он узнает обо всем рано или поздно.
Солнце садилось. Лара пожал плечами, и в жесте его проглянула усталость.
— А жаль! — сказал он.
Я не мог понять этого «жаль»: то ли жаль, что так быстро садится солнце, то ли, что наша эпоха, на его взгляд, столь нелепа, то ли наше свидание, от которого он, вероятно, многого ждал, не смогло уничтожить разделявшей нас пропасти. А может, ему каким-то образом удалось прочесть в моих мыслях, что его край находится под угрозой еще более страшной, чем он сам предполагал.
— И все же вы мне нравитесь, — сказал он.
— И вы мне тоже, — вырвалось у меня в ответ.
— Ну что ж, это уже кое-что, — улыбнулся он.
Оба мы растрогались. Помолчали немного.
— Разрешите откланяться.
— Да, конечно-конечно, если вам угодно… Вас, наверное, ждут. Ну что ж, теперь мы знакомы, и нам, очевидно, представится случай еще увидеться.
Он легко поднялся с места, проводил меня до порога, протянул руку.
— Счастливого пути! Болота на закате на редкость красивы. Присмотритесь к ним. К тому же со вчерашнего дня на болотах у Пло появилась стая фламинго. Ваши спутницы знают об этом. И конечно, покажут их вам. Вот уже несколько месяцев, как фламинго не было видно. Если они покинут нас навсегда, это будет дурным предзнаменованием.
Я пересек пустынный двор, где уже пролегли длинные тени, и пошел по тропинке. У первого поворота, за тамарисковой рощицей, поджидали меня мои спутницы. Они не задали мне ни одного вопроса, и я тоже ничего не рассказал им о своем визите. Странно, но больше уже не было разговора о том, чтобы завязать мне глаза. Таким образом, я мог свободно любоваться закатом, который, как и обещал граф, оказался великолепным. Воду между тростниками оживляли лиловые отблески, а когда мы приблизились к лагуне, стая фламинго взметнулась ввысь, описав большую дугу, и на фоне заката вырисовывались черные силуэты птиц. Затем вся стая дружно сделала разворот, показав нам розовые крылья.
На другой день Дюрбен вернулся из столицы. Бледный, измученный. Левое веко нервно подергивалось.
— Ну что? — спросил я его, едва он появился.
— Новости неважные, — ответил он. — Я сейчас вам все расскажу. Ну и негодяи!
Он обошел всех. Бился до последнего, но дело обстояло гораздо хуже, чем он предполагал. Какая-то скрытая зараза охватила финансовые и политические круги: симптомы недуга он заметил даже среди своих друзей. Люди, очевидно, почуяли, что с Юга потянуло запахом наживы. Некоторые открыто говорили о выгодах, другие — о духе времени, о необходимости расширять сферы деятельности, иные же — зачастую это были одни и те же — о человечности и филантропии. На самом деле каждый уже точил зубы. Молочные повыпадали, и вместо них отросли клыки не хуже, чем у хищников.
Первоначальные проекты сочли теперь слишком скромными, уже готовились разработать новый план, который, как и следовало ожидать, посягал на заповедную зону. Дюрбен напомнил о прежних обязательствах. Но в ответ лишь пожимали плечами. И говорили о «конъюнктуре» и «внутренней динамике». К тому же, мол, коренные жители возликуют, узнав, что цены на их землю подымаются. Так что в проигрыше не будет никто!
— Это не так-то просто, — возражал им Дюрбен. — Вы их не знаете. Они дорожат своим образом жизни. Постарайтесь и вы их понять!
— Вот увидите, они изменят свои взгляды.
Дюрбен пытался объяснять, доказывать. Его вежливо выслушивали, обещали принять во внимание его мнение в частностях, но в главном он наталкивался на стену.
— Взгляните-ка на эти планы, — сказал он мне.
От Калляжа тянулись две заштрихованные зоны, похожие на гигантские крылья, раскинувшиеся вдоль побережья и уходившие своими концами в глубь края, Дюрбен указал на них пальцем:
— Здесь аэродром. Там жилые районы. Дальше промышленная зона. И повсюду — нефтяные разработки!
— Но ведь это еще окончательно не утверждено.
— Да. Это только проект, но его принимают серьезно.
— А сроки?
— Два, три года. Возможно, меньше. Но до этого надо построить Калляж. И вот тут-то я и держу их в руках, ибо на данный момент только я могу это сделать. И все же, если я выступлю против их проекта в целом, они не постесняются отделаться от меня. Желающих хватает, и они с нетерпением подстерегают каждый мой неверный шаг. Поэтому приходится хитрить, тянуть время, драться. Да, оставаться на своем посту, чтобы драться. А кому это под силу, кроме нас? Мы обязаны построить этот город, наш город!