Страница 20 из 151
люк на поверхность. В лодку ворвался свежий воздух, насквозь пропитанный сброшенным на
город Бом-бам-дировщиком ликёром.
— Жут-т-т-т-ткая история! — Загрибука совсем сник.
— Всё просто, дррруг мой. Если в тебе нет Тибета, тебе не поможет Тибет! Есть и второй
попрыгаестый хвост этого длинного неторопливого восточного эпоса. И он гласит, будто
высадились в далёком городе Одесса два Встречающих Солнце ёп-понца, дабы искать мудрости у
многоколенного народа, младенцы которого жертвуют Облачение Нижнего Намерения ради
аскезы чистоты. И приплыли они к чистому в крайностях народу за советом, как назвать свой
новый город, чтобы он процветал и развивался в веках вечных до самой Великой И
Окончательной Нирваны Без Нирватрёпки. И подошли ёп-понцы, как и было указано, на площадь
на центральную, к первому же попавшемуся многоколенному шлемазлу и испросили его:
«Уважаемый, как нам назвать наш новый город, дабы он процветал и развивался в веках по самое
что ни на есть?»
А тот вытащил из груды рыбы, что лежала на прилавке, большую склизкую медузу в виде
мерзкого полупрозрачного гриба, оборотился будто бы в сторону солнца, а попросту к стоявшей
невдалеке тётке в грязном фартуке, и заорал благим еврейским матом: «Какого хера, Сима?!»
Видишь ли, Загрибука, эти два уважаемых самурррая были не очень внимательны. Мало того,
что они перепутали площади и пришли не на центральную вовсе, а на центровую в натуре на
районе, так ещё и еврейский мат был для ёп-понцев в новинку, посему доблестные
путешественники расслышали только «Хера-Сима». И вернувшись, назвали город, как им было
сказано, то бишь пополам человеческим половым членом и женским еврейским именем. А это не
фэншуйненько, брат Загрибука, как ты понимаешь. Не прошло и половины Кали-юги, как
полупрозрачный, мерзкий гриб вырос над этим городом и стёр его к херам собачьим с лица
планеты, превратив всех жителей в испарившихся на солнце медуз.
— Т-т-т-т-то есть? — Загрибука вслед за котом вылез из Жёлтой Подводной Лодки, и теперь
они восседали на рубке, наслаждаясь зрелищем исторической ката-клизмы.
А вокруг их пьедестала славянским хороводом бравые моряки танцевали хава-нагилу.
Шахтёры, измазавшись в белых отутюженных пачках балерин, стояли на своём в очереди за
градусниками, то есть натурально падали на четвереньки с перепою и радости. Марксон и
Энгельсон в небе становились всё злее и злее. Студень в их руках кончался.
54
— Сдаётся мне, мы присутствуем с тобой в самом начале коды этой пьесы. Ещё немного, и
грянет крещендо! Ты когда-нибудь видел в небе больших медуз? Как насчёт мухоморрров на
закате?
Загрибука сполз задницей на жестяное покрытие лодки и позеленел ещё больше. Хорошо хоть,
что оттенок его зеленоватости скрывала пусть короткая, но чрезвычайно бурая шерсть.
Кот, глядя на Загрибуку, понял, что перестарался с историей градостроения, обмахнул его
хвостом и бодро произнёс:
— Спокуха, Загрибыч, я сейчас что-нить придумаю!… Я щас… Щас-с-с-с..
Ну а дальше вы, дорогие читатели, сами знаете, что произошло.
— Туши фары, отец! — заорал в очереди поддатый стахановец и схватил за задницу стоящую
перед ним балерину, которая в свою очередь шмальнула его по кадыку невесть-откуда-взявшимся
зонтиком.
— А — Я — ЩЩЩЩЩАЗ! — закончил свою проповедь помятый бодуном святой отец с
истошным воплем на частоте Робертино Лоретти, и всё жахнуло в холодную темень
захлопнувшегося холодильника тёти Нюры из Кронштадта меж куском селёдки и шкаликом водки
её мужа, Артемия Феоктистовича Шматко.
Глава о снах, копошащихся внутрях, и о снах, шастающих вокруг да около
И жуть была превыше ожидания,
Визжала пицца-дрицца над жестью старых крыш,
Все ёжики Мересьеву внезапно отрыгнулись,
И, сидя в правом лёгком, скреблась об сердце мышь.
— Ни зги не видно! — раздался тихий тонкий голос.
— Зги отсутствуют, — подтвердил другой такой же голосок чуть громче.
— Слипер, ты, что ли?
— Я, Дример. Я.
— Мы енто где?
— Напрашиваешься на рифму. Пока ничавошеньки не видать.
— Я вот сижу где-то. Что-то мягкое под задницей.
— А я лежу на боку. Подо мной тоже что-то мягкое.
— А шо голос-то такой странный?
— А у тебя?
Темнота начинала отступать. Глаза привыкали к ней. Первым прозрел Слипер. Появились
очертания комнаты. Она была совсем небольшая, два-три шага туды-сюды и обчёлся. В углу у
55
окна с плотно задвинутыми шторами стоял письменный стол. Над ним висели две полки. У
противоположной стены приютился маленький комод, а напротив окна вдоль плинтуса
примостилась тахта, на которой теперь и приподнялся Слипер.
— Оп-ля! — спустила на пол ноги в кроссовках «Красный Треугольник» девчушка со
взъерошенными светлыми волосами. — Никак мы скаканули кенгурятно?
— Похоже, — отозвался из соседней комнаты тонкий задорный голос. — Очень похоже на
Скачок.
— Старое забытое чувство чего-то смутно припоминающегося, — произнесла Слипер.
— Да уж, — раздалось из-за двери. — Тебя чего, сильно пришвартовало?
— Похоже, да, — ответила Слипер, ощупывая гудящую голову, и стала озираться. Она
заметила свой валяющийся рядом жёлтый рюкзак и машинально схватила его. Затем вышла в
соседнюю комнату. Та оказалась гораздо больше первой. Во всём доме было темно. Но Слипер
разглядела кресло у стены, на котором сидел Дример, подогнув под себя ноги.
— Ну и где мы? — Она подошла к братцу и заулыбалась.
В кресле сидел подросток лет четырнадцати, со слегка раскосыми глазами, одетый в
поношенные серо-зелёные широкие штаны, затасканную серую футболку да сандалики.
Единственное, что выдавало в нём всё того же Дримера, так это старая добрая свитерюжная
кенгурятина с капюшоном да Шапка-Невредимка, сдвинутая на затылок.
— Ты молод, как никогда! — захохотала Слипер.
— На себя посмотри, коли смешно очень! — ответил Дример.
Девочка-подросток оглядела себя. На ней, помимо известных уже нам кроссовок, были синие
застиранные шорты в нелепых белых пятнах да такая же синяя футболка с не менее нелепой
надписью на башкирском «Иисус Христос — суперйондоз» и портретом Эла Йоргенсона.
— А неплохо! — закончила осмотр Слипер.
— Да нет же, ты на СЕБЯ погляди! — Дример заулыбался.
— Ну что ж, вот пойду и погляжу.
— Только свет пока не зажигай, а то мозгой завернёшься, да и мало ли чего…
— Понятное дело. В первый раз, что ли. — Слипер вернулась в комнату, внимательно
пробежала её глазами ещё раз. Она заглянула на полки, но там была всякая ненужная всячина —
карандаши, линейки, пара скрепок, обрывки билетов, календарики…
— Стоп! Это же календарь!
Слипер схватила кусочек плотной бумаги и в темноте попробовала прочитать буквы и цифры:
— Хм, братец, тут календарик нашёлся, но особо ничего по нему не скажешь.
— Шо там?
— Написано «2012».
— И всё сразу стало как Ясный Пень! И что это?
— Ну, видимо, местное время.
— Да это я и без тебя понимаю. К чёрту подробности, мы на какой планете?
56
— Судя по всему, мы с тобой тут уже были! Что-то смутно мне всё это напоминает…
— Не может того быть! Теория Случайных Невероятностей исключает двойное попадание
Скачка в одно место в течение одной кальпы.
— Что я слышу? — раздался вдруг чей-то голос. — Кто тут по астрологии будет мне лекции
читать?
— Йошкин Код! — аж подскочил с перепугу Дример на кресле. — Кто здесь?
— Да я это, я, Загрибука! — Из-под стола вылез маленький-премаленький карлик с