Страница 22 из 93
Наконец, врубившись, что Калашников бесполезен, Контора хлобыстнул его о дерево, разбив на две части — металлическую и деревянную.
— Педерасты! Что вы со мной сделаете? — Он чуть не выл от злости и явно намеревался пасть перед нами на колени. Слюнтяй.
Я щелкнул замком чемоданчика и пинком туфли вытряхнул его содержимое на землю. Там оказались плетеный нейлоновый шнур с петлей на конце, саперная лопатка и тряпка, похожая на мокрое полотенце.
— Предупреждаю, — я вынул из плечевой кобуры Братишку, — начнешь сопротивляться, я разобью обе твои коленные чашечки, а затем посадим на кол. Благо мелких сосенок тут навалом.
Контора сидел на земле, безвольно обхватив голову руками.
— Душегубы! — услышал я его шепот.
— Контора, помнишь, когда ты пытал или убивал, то любил приговаривать: «Мне чувство жалости неизвестно»? Будь логичным до конца — и себя не жалей. Прими, как должное. Прокололся — плати. А в таких случаях плата одна — очком на кол. Но мой гуманизм известен…
Я подал Цыпе условный знак, и он, подобрав мокрое полотенце, подошел к Конторе.
— На, вытрись, смотреть на такую размазню противно.
Контора отнял подрагивающие ладони от мокрого лица, что и требовалось. Цыпа профессионально захлестнул полотенце вокруг шеи клиента и чуток потянул концы в разные стороны. Эффект многократно испытан — Контора на какое-то время отключился, так как была пережата сонная артерия. Главное же — мокрое полотенце следов на шее не оставляет.
Киса тоже времени не терял. Он уже закинул веревку на осиновый сук и закрепил ее, спустив петлю вниз.
— Цыпа, ну-ка раздень этого козла и вдень башкой в петлю. — Поясняю для желторотых — голый повешенный в девяноста девяти случаях для ментов железное доказательство самоубийства на сексуальной почве. Криминалистику и судебную медицину надо хоть изредка почитывать — в нашей работе это необходимо. — Одежду аккуратно сложите под деревом. Киса, за твоим «ТТ» уже, кажись, четыре клиента?
— Пять.
— Кинь его УГРО, как кость собаке. Сваргань на нем отпечатки Конторы, пока не остыл, и сунь к нему в куртку. Без патронов, а то какой-нибудь въедливый мент начнет удивляться, почему это он просто не застрелился. Вечером другой получишь.
Когда шли к машинам, Киса подобрал сломанный Калашников.
— Смотри, Монах, он из него просто десантный вариант сделал, обломив приклад.
— Ишь ты, оказывается, в Конторе явно погиб великий изобретатель…
Петрович все так же сидел на пыльном пеньке и философски сосал сигаретку за сигареткой.
— Евгений Михалыч, ослобонил бы ты меня от таких представлений. Нервишки уже давно не те. Сегодня, нутром чувствую, в запой уйду, чтоб смыть из мозгов этот маятник, — он ткнул крючковатым прокуренным пальцем на мерно покачивающееся между осин голое тело в одних желтых носках.
— Ладно, — разрешил я. — Даю отгул на три дня. Только не забудь вернуть «волжанку» в прокатный пункт.
В наш «жигуленок» ввалился Цыпа.
— Все кругом обнюхал, никаких следов, даже протекторы не отпечатались. Гравий сплошной, да глинозем засохший. Тело тоже осмотрел — ни синяков, ни ссадин. Все путем. Следственной бригаде не к чему придраться.
— Не хвались, Цыпленок. — Я решил сбить немного с него спесь, одну из основных причин провалов. — Отсутствие улик тоже улика. Могут сделать вывод, что поработали профессионалы.
Но оптимисту Цыпе радужное настроение опустить не так легко.
— Давай помажем, Монах, что менты спишут это, как самоубийство. У них же дел нераскрытых больше, чем понтов, зашились вконец с екатеринбургской мафией. Сорок процентов раскрываемости, да и те за счет бытовых, по пьяни.
До города доехали благополучно, а то вконец распоясавшиеся омоновцы тормозят всех подряд, да еще, борзота, требуют, чтобы ноги врозь, а руки на капоте, пока шмонают.
Кстати, Цыпа определил верно — Контору списали, как случай суицида, основанный на комплексе вины и мании преследования из-за совершенных им убийств. Так что насчет сексуальной мотивации я промашку дал. Менты выбрали то, что им выгоднее. И их можно понять — махом отправили в архив пять мокрых «висячек».
Впрочем, дела эти давно минувших дней, мы еще только-только открывали наше пивное детище «Вспомни былое». Правда, называлось оно раньше по-другому — «Только для двоечников» — с намеком на Екатеринбургский лагерь № 2, но вывеску вскоре пришлось сменить, так как получалась двусмысленность — пивная только для дебилов-школьников. Заодно ввел нововведение — вывеска стала неоново-разноцветной.
Из всего эпизода с Конторой ярче всего мне запомнилось, как Цыпа уничтожил ставший ненужным дипломат. Я велел выбросить его в воду, благо проезжали мимо какого-то мутного пруда. Портфель оказался плавучим и тонуть в столь солнечное радостное утро в его планы явно не входило. И тут Цыпа что учудил? С деловым видом, одной рукой продолжая вести машину, другой вытаскивает из-под куртки длинноствольный Стечкин и дает две короткие очереди по плавучей цели. Чемоданчик крупнокалиберными пулями буквально был разорван в клочки и мирно ушел на дно. Сперва я хотел сделать Цыпе строгий выговор, но, учтя, что зрелище на самом деле впечатляющее, особенно разноцветные на солнце фонтанчики и то, что все было тихо — Цыпа глушитель практически никогда не снимает, я сменил гнев на милость и просто дал ему подзатыльник. Все-таки он еще пацан, хоть и с лагерной закалкой за плечами.
Какое-то длинное отступление у меня вышло. Виновато врожденное ассоциативное мышление — солнечные зайчики, беззаботно прыгающие по моей полированной мебели напомнили те радужные фонтанчики на спокойной глади пруда.
Ну, зайчики зайчиками, а у меня сегодня день ответственный, если не опасный. Киса не звонил, значит, что-то не так. Все же надо было дать ему Цыпу для страховки. История старая — задним умом мы все гении.
Я набрал номер заведения. Трубку взял Петрович.
— Как там у нас? Клиентура не слишком буянит?
— Нет, Евген. Только местная шпана уже с час пасется за аппетитными булочками Ксюши, а пиво не повторяют. Я их щас шугану.
— Не стоит, Фунт, а то они тебя могут мигом разменять не только на доллары, но и на центы. Не связывайся, а угости — за счет заведения по кружечке.
— Михалыч, мы ж с такой коммерцией в трубу вылетим.
— Ты не дипломат, Фунт. Мы еще на них неплохо поимеем в свое время. А в трубу все рано или поздно вылетим — крематорными тучками. Цыпа в машине?
Петрович ненадолго отлучился, должно, выглядывал через нашу витрину и сообщил, что Цыпа на своем боевом посту.
— Зашли его за мной и сваргань яичницу, как один ты умеешь.
Я усмехнулся, представив расплывшееся довольное лицо Фунтика в красных прожилках. И кошке приятно, когда ее гладят. Кстати, яичницу он готовит весьма посредственную. Просто я обожаю делать людей счастливыми, если это не чересчур накладно. У всех свои маленькие слабости. Голубей вот люблю хлебом подкормить или уток в пруду.
Наконец, снизу посигналили трижды — Цыпа у подъезда. Привычно сунув Братишку в плечевую кобуру, вышел к машине. На заднем сиденье, весь какой-то нахохлившийся, забился в угол Киса.
Я плюхнулся на сиденье рядом с ним.
— Кончай демонстрации раскаяния, здесь тебя все равно не пожалеют. Давай колись, в чем палево?
Киса еще немного для проформы поменьжевался и поднял невинные глаза младенца.
— Не все гладко, Монах… С Синицей все чисто. Оставил его в машине у «Урала» в переулочке. Ударил сзади под кадык, острие аж из уха вышло. Я не запачкался, точно. Проверял одежду с лупой. Но в салоне натекло прилично. Под ноги коврик кинул, так что туфли мои в порядке. Да и спиртом их потом протер. Свидетелей не было, на крайняк кто-то видеть и мог, но издалека, опознать все одно не в силах.
— Тут молодчага. Сварганил, как профи. В зоне Хромой сидел свой червонец именно за такой укольчик. Вчера запамятовал дать тебе эту наколку.
— А я знал, — усмехнулся Киса, — потому и повторил почерк. Хоть и косвенная, а улика.