Чингисхан

За каких-то четыре месяца монголы сокрушили силы Центральной Европы. Весь христианский мир содрогнулся. «Слушайте, острова и все люди христианского мира, при знающие крест нашего Господа, посыпьте себе голову пеплом, рыдайте и скорбите». С этими словами обратился ландграф Тюрингии к герцогу Бульонскому, убеждая его объединиться перед лицом общего врага. Но ни о каком единстве никто и слышать не хотел. Европа оказалась если не злейшим, то по крайней мере собственным врагом. Венецианцы, чьи купцы вступили в союзные отношения с монголами в Крыму, посылать помощь отказались наотрез. Император Священной Римской империи Фридрих воспользовался падением Белы и вымогательски отобрал у него часть Западной Венгрии, когда Бела бежал через Австрию. Главным врагом папы были не монголы, а тот самый Фридрих. Запаниковавший император запросил помощи у Генриха Третьего Английского и разослал копии своей петиции во Францию, Испанию, Данию, Италию, Грецию, Ирландию, Шотландию и Норвегию. Никто не обратил на его обращение ни малейшего внимания, подумав, что в действительности он хочет, чтобы все объединились против папы. Предложения и папы Григория, и Фридриха о крестовом походе постепенно забылись. К тому же папа Григорий в 1241 году умер.

Таким образом, вряд ли можно сомневаться, что Западная Европа или хотя бы ее большая часть стала бы жертвой монголов, если бы те продолжили развивать свой ужасный успех в Венгрии и Польше. Однако вероятнее всего, что они и не стали бы пытаться сделать это. Их целью была Венгрия. Польша попала под копыта их коней не потому, что была нужна монголам, а потому, что монголам нужно было обезопасить свой фланг для вторжения в Венгрию. Единственной стратегической целью для развития вторжения было бы обеспечение безопасности также и со стороны германской границы. Конечно, кто может сказать, как повернулось бы колесо европейской политики, не поступи монголы иначе. Ни папа, ни любой западноевропейский монарх не смогли бы раболепствовать перед монголами, и одно это могло бы заставить всех собрать свои армии вместе, как это было во времена нашествия гуннов Аттилы.

Но случилось так, что к 1242 году Европа была в безопасности, даже не подозревая об этом. Угедэй умер в декабре предыдущего года. Для того чтобы эта новость дошла до Евро пы, требовалось не менее шести недель, но споры о преемнике задержали посылку сообщения, и Бату только в июне узнал о смерти дяди и об интригах, которые поставили под угрозу судьбу всей империи. Он внук Чингиса, правитель своей части империи, у него большая армия, и поэтому его присутствие в коренном улусе Монголии может оказать решающее влияние на ход событий. Несмотря на то что ему было необходимо укрепиться в своих новых владениях и, возможно, в преддверии нового вторжения в Западную Европу, он уходит оттуда. Тем же летом Бела вернулся со своего адриатического острова и увидел повсюду запустение, развалины, испепеленные города и разлагающиеся трупы, поедающее человеческое мясо население — и ни одного монгола.

Угроза просто растаяла в воздухе, оставив Европу потрясенной собственным необъяснимым спасением.

Десять лет после смерти Угедэя семейные склоки угрожали целям и амбициям Чингиса. Вдовы вздорили из-за наследства, внуки передрались между собой. Империю перестало трясти только в 1251 году при Монхе, сыне Тули, пользовавшегося деятельной поддержкой своих братьев Хулегу и Хубилая. Эти трое расширили империю до ее максимальных размеров. Хулегу разбил асассинов, захватил Багдад и дошел до Египта, где, наконец, монголы были отброшены, и тогда растаял, как дым, миф об их непобедимости. В 1260 году, после смерти Монхе, Хубилай начал завоевание Южного Китая.

Завоевание Китая стало поворотным пунктом в истории Монгольской империи, после него начался отход от ее исконных корней. Новый хан Хубилай был с Чингисом во время его последнего похода, но это не помешало ему перенести столицу из Каракорума в Бейджин и завести порядки, со всем не похожие на те, которых придерживались его монгольские предшественники, хотя он и сохранил память о своей родной колыбели, построив в степях Внутренней Монголии летний дворец Шанду.

Когда в 1279 году весь Южный Китай лежал у ног монголов, Хубилай провозгласил основание новой династии Юань, посмертным основателем которой он объявил своего деда. Хубилай высился гигантом среди правителей и, безусловно, был самым могущественным человеком своего времени, но не всемогущим. Все его попытки захватить Японию кончались провалом, дважды штормы рассеивали его флот. Его власть над остальной частью его панъ-евразийской империей была номинальной, отдельные ее территории стремились вести собственную политику и постепенно превращались в независимые государства.

В Южной Руси Бату правил тем, что станет Золотой Ордой, от монгольского слова ордон, юрта-дворец (так с XVI века, когда это слово вошло в европейские языки, стали называть монгольские владения). Русские вспоминают два века правления Золотой Орды как «татарское иго». В сущности, это было не такое уж иго, скорее это походило на сосуществование, состояние, достигнутое, когда князь Новгородский Александр Невский решил воевать не с монголами, а с ливонцами, немцами и шведами. Скоро они стали бывшими монголами, приняли ислам, тесно сотрудничали с владыками Египта, обменивались послами, которые вели переписку на турецком языке, украшали свои депеши золотыми заставками и обращались к адресату изящным слогом. Предполагалось, что ханом мог стать только один из Золотой родни, потомок Чингиса, но прошло немного времени, и почти каждый претендент мог похвастаться, что происходит от него. Когда в XV веке Орда распалась на полдюжины отдельных ханств, каждый из ханов претендовал на родство с Чинги сом. И когда возрождающаяся Россия при Екатерине Великой в 1783 году аннексировала Крым, его правитель все еще с безнадежной настойчивостью напоминал, что является Чингисидом.

В Персии монгольские правители «пили кровь из камня». Ильханы (ханы-вассалы), как они себя называли, продавали людей в рабство, беззастенчиво грабили, душили запредельными налогами, взимали земельный и подушный налоги, церковную десятину, обложили налогами все торговые сделки, даже проституцию. Помимо разграбления сельской местности с ее несчастными крестьянами, монголы умело обирали городскую торговлю и собирали достаточно богатств, чтобы кое-как удерживать власть, даже когда у них оборвались ниточки, связывавшие их с изначальными корнями. Праправнук Хулегу принял мусульманство, а неудачная попытка изгнать из Сирии египетских мамелюков в 1304 году провозгласила конец монгольской экспансии. Египет и все Средиземноморье навсегда остались для монголов недоступными. В 1307 году монгольское посольство посетило Англию для встречи с королем Эдуардом Вторым, но это была последняя попытка заявить о себе. Тридцатью годами поз же умер последний монгол-ильхан, не оставив после себя наследника. Монгольское владычество в этой части империи перестало существовать.

В Центральной Азии владычествовали наследники Джагатая, их владения постоянно бурлили религиозными раздорами и войнами, часто нередко затеваемыми близкими родственниками друг против друга. Здесь крепко держались кочевнических традиций, а вместе с ними жила и жажда завоеваний. Зажатые соперниками монголов с востока и запада, наследники Джагатая обратили взоры на Афганистан и Индию, совершили на них несколько набегов и таким образом установили традицию, которая сохранилась и после то го, как власть выпала из ослабевших монгольских рук и была подхвачена кровожадным тюрком Тамерланом.

В Китае Хубилай и его наследники делали то, что римляне делали для Северной Европы: строили дороги, каналы, нала живали торговлю, вводили эффективное налогообложение, учреждали почтовую службу, превзойти которую смогли только после изобретения телеграфа. Процветающая экономика держалась на бумажных деньгах. Из Юго-Восточной Азии привозили пряности, китайские шелка и фарфор заполняли склады на берегу Персидского залива. Короче говоря, монголы укрепляли все преимущества объединения страны в крупных масштабах, чего всегда добивались китайские правители, и пользовались всеми благами, которые следовали из этих преимуществ. Делалось это при полном забвении монгольских корней. Янь Лунь Чу Цзай был бы доволен.