Ярославичи

— Вот интересно, что скажут о нас потомки? — заметил «гость». — Никто и не говорит, что в прежнее время все было как надо и все хорошо, но ведь не все и плохо. Как говорили в старину, мертвых не судят. В этом есть мера нравственности, ума и великодушия. Так я говорю?

— Я верю в легенды, люблю их поэзию, аромат старины, — продолжал товарищ. — Без них как-то пусто и голо жить, неуважительно к людям, которые нам подготовили место на этой земле.

Переславец, помолчав, продолжил:

— Я стариков всегда слушал, книги старинные читал. А ведь не стал от этого менее убежденным. И чувства к Родине тоже не растерял. Наоборот, стал богаче внутренне. Ведь что вдохновляло Пушкина? «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой». Что нам их судить, как они жили. Важно, что собрали и сберегли страну, передали ее нам со всеми природными и духовными богатствами. Вот нам, дескать, распоряжайтесь разумно, плетите дальше цепочку истории.

— Нам сверху судить не трудно. — «Гость» все еще не мог отключиться от волновавшей его почему-то мысли. — Надо было вот так, а не эдак решать и думать умнее. Да ведь не будь ее, этой истории, многим ниспровергателям и покопаться-то было бы не в чем, свою эрудицию проявить. Он и живет-то на прошлом.

— Вы, вероятно, историк? — предположила я.

— Нет, не историк. — Тон его был по-прежнему суховатый. — Да и какое значение имеет профессия? Я — сын своей Родины, что делать, люблю ее со всем и прошлым, и настоящим, и будущим. За то, что было плохо, мне больно, хорошему рад. Все это неделимо, как неделим любой живой организм. Лиши его каких-либо органов, каков он будет, что скажете? Не отвечаете? Ну что же, можете осуждать.

Он уже словно раскаивался, что высказал свои мысли и слишком погорячился. Но именно эта горячность, его живое чувство возвратило мне былые картины — то, что читала и слышала и о чем догадывалась, что жило внутри особым историческим чувством, осознанно или подспудно, свойственное любому живущему на земле существу, наделенному разумом. Я представила движущуюся дружину князя Александра, в двадцать лет разгромившего на Неве шведов, тянувших с запада руки к нашей земле. С тех пор его и называли Невским. Два года прошло, и он, юный князь, сокрушил псов-рыцарей на льду Чудского озера, и эта битва легла в фундамент отечественной истории.

Черной гибелью летели по этой дороге батыевы орды. Ехали высланные в Ярославль Юрий Мнишек, тесть убитого самозванца Лжедмитрия, с дочерью, неудавшейся «русской царицей» Мариной. Близ Переславля, в деревне Щелканке, — все это было раскопано краеведами — Марина пыталась бежать в мужском костюме, но была узнана, поймана и отправлена по назначению.

Шли, грабя и предавая огню города, мечу население, польско-шляхетские и литовские интервенты, готовили престолонаследника, второго Лжедмитрия, прозванного Тушинским вором. С этой кличкой он и вошел в историю.

«Радетели» захватили и сожгли Переславль, дотла разорили Ростов Великий, разграбили Ярославль. Особенно зверствовали в Угличе, отказавшемся признать самозванца.

Рати под предводительством князя Пожарского шагали по этой дороге к Москве. Это были рати нижегородского народного ополчения, тех, кто откликнулся на призыв купца Кузьмы Минина — дома продать, жен с детьми заложить и деньги отдать на создание народного ополчения, поднявшегося в то, как его называли позже, «смутное время» на борьбу с интервентами. Все заложить, но спасти от врага великую свою родину — Древнюю Русь.

Шел по этой дороге учиться в Москву юноша Ломоносов Михайло, ставший впоследствии первым русским ученым мирового значения. Поэт, художник, историк, поборник отечественного просвещения и развития экономики. Материалист, философ и гражданин, он, может быть, впервые в отечественной истории с такой глубиной и мощью осмыслил потенциальную силу, талантливость русского человека, столь часто унижаемого высокомерным ничтожеством.

Едут, мчатся по дороге машины, торопятся туда, где в больших и малых человеческих гнездах вершится история наших дней, нанизывая новые звенья на ее бесконечную цепь.

Ярославец по материнской линии, выдающийся русский писатель Леонид Леонов, воссоздавший в своих произведениях сложную нашу эпоху, как-то сказал, что «история работает на человеческих усилиях». Мысль не новая, однако бесспорная.

Каковы же нынче слагаемые этой истории, если приблизить к ним око? Если выделить из целеустремленной, объединенной, организованной временем людской лавины составляющие ее крупицы жизней, наделенных определенной творческой энергией, доступные обозрению пытливого путника? Каковы они, ярославичи?

Обозначенное заданностью темы пространство Российской земли стремительно приближалось со всем тем, что живет сегодня и что уже улеглось и хранится в традициях, литературных и прочих памятниках, преданиях и легендах, в этих духовных и материальных накоплениях предков, укрепляющих силы идущего следом поколения.

Нарастало волнение, подогреваемое и дорожными разговорами, и оживающими в памяти прошлыми поездками и встречами на Ярославской земле. Видимо, и спутники волновались. Они напряженно примолкли, а старушка зашевелилась, поудобнее увязывая свой узелок.

Вот и часовня «Крест» в обрамлении сосен, открытое с четырех сторон старинное шатровое крыльцо. Построена она там, где когда-то стояла уничтоженная польско-панскими интервентами придорожная деревня Собилово. Бытует легенда, что здесь разрешилась от бремени Анастасия Захаровна, супруга царя Ивана IV. Якобы в пути появился на свет тихий, слабый здоровьем, впоследствии не способный и не склонный к ведению государственных дел царевич Федор, вошедший в историю как царь Федор Иоаннович, последний из Рюриковичей.

Он принял престол от больного жестокого отца в тяжелое для России время. Страна была ослаблена, люди разобщены, лучшие из боярских фамилий вырублены под корень, крестьяне вконец разорены. В народе царили смятенье, голод, моровые болезни.

Те трагические годы привлекают внимание историков и драматургов. А толстовская пьеса «Царь Федор Иоаннович» не сходит со сцен театров, волнуя зрителей силой образов, остротой конфликтов. В который раз в опасности были судьбы России, и тот, кому в силу наследной власти предстояло решать их, как говорит предание, родился вот тут, в пяти верстах от древнего Переславля.

Удивительно богатство исторической памяти старых людей. Мои спутники не были стары годами, но, видно, в юности наследовали бывальщины, легенды патриархального Переславля.

— Грозный любил тут охотиться. Вот там есть Косаров овраг, а дальше стояли леса. Лисы, медведи, лоси — полно зверья, — сказал переславец.

— Оно и сейчас не перевелось, а Грозный не только охотился, он и на богомолье сюда приезжал, — поддержал его «гость». — А заодно укреплял и Никитский монастырь — форпост опричнины. Эту Косарку в народе любили, помнишь, какие тут бывали гулянья?

— Маевки тоже тут проводили. Учительница рассказывала...

И опять вспоминали какую-то Елизавету Никитичну, которая водила их на экскурсии по местам, связанным с революционными событиями в Переславле. Сюда, на Косарку, на Красную площадь, к Спасо-Преображенскому собору, где первого мая семнадцатого года Советом рабочих депутатов проводилось празднование пролетарского весеннего праздника. Ходили они на фабрики, ткацкую — «Красное эхо» и на ту, где делали кружева, тогда еще принадлежавшую концессионеру. Перед революцией многие из предприятий прибрали к рукам иностранцы.

— Тут всегда можно было поесть за пятак. — Спутники снова вспомнили о часовне, проголодались, наверное. — Монахи срубят прилавок, расставят свои угощенья, — пожалуйста, выбирай, что хочешь. Вкусно готовили, были по этой части мастера.

— И чем же кормили?

Мне доводилось разное слышать о монастырской кухне.

— А это смотря по времени. В скоромные дни обязательно щи. Густые, наваристые, душистые. Рубец под хреном — теперь-то уж и не знают, что это такое. Каши разные: гречневая в желудке, сочная, вкусная, с печенкой. Кто попостнее хочет, то с молоком. А пироги какие! С мясом, с ливером, с грибами, с луком, с вязигой, с капустой — особенно их люблю. — «Гость» говорил со смаком и так выразительно, что было в пору свернуть с дороги, заехать в «Лесную сказку» — тут ресторан открыт при дороге, где тоже кормят изрядно. Дают жаркое из лося, кабана, изюбря, грибные блюда, подливки, квасы и сбитень.