Страница 31 из 51
IX. Приказание принцессы
На другой день после неудачной попытки Реции освободить Сади Лаццаро снова явился к принцессе. -- Я принес тебе важное известие, -- сказал он, -- новость, которой ты не ожидаешь! -- Если твоя новость стоит награды, ты получишь ее! -- гордо отвечала Рошана. -- Такие новости не часто бывают, ваше высочество, -- продолжал грек. -- Я видел сегодня труп. -- Труп? Что значат твои слова? -- Да, труп! И как ты думаешь, чей, принцесса? Труп Сади-паши! Он лежит теперь в караульной комнате. -- Сади-паша умер? -- спросила принцесса, казалось, испуганная тем, чего она так страстно желала. -- Ты лжешь! Лаццаро заметил действие, произведенное его словами на принцессу. -- Я думал, что ты желаешь его смерти, -- сказал он, -- что тебе приятнее видеть его мертвым, чем в объятиях прекрасной Реции. Но, может быть, я ошибся? Однако мне кажется, принцесса, что для тебя гораздо лучше, что он умер. Подумай только: что если бы Сади-паша снова соединился с Рецией? Что если бы он нашел своего ребенка? Что бы ты тогда сказала? Рошана молчала. -- Или, может быть, ты думаешь, -- продолжал грек, -- что Сади не удалось бы найти ребенка? Тогда, значит, ты не знаешь Сади! -- Молчи! Я не хочу тебя слушать! -- гневно вскричала Рошана. -- Прости, принцесса, если я сказал что-нибудь тебе неприятное, я не хотел этого! Я хотел только передать тебе весть... -- Бери свои деньги и ступай! Я хочу остаться одна! -- приказала Рошана, бросив греку несколько золотых монет. -- Лаццаро повинуется! Благодарю за твое великодушие! -- сказал грек и, накинув на голову покрывало, поспешно скрылся, подобрав брошенные ему деньги. Тотчас после его ухода принцесса поспешно позвонила. Вошла Эсма, ее доверенная невольница. -- Где дитя, которое я тебе поручила? -- спросила ее принцесса. -- Оно у садовницы, ваше высочество! -- отвечала Эсма. -- Оно должно погибнуть! -- приказала Рошана. -- Возьми его, отнеси на берег и там, привязав к нему камень, брось в море! Привыкшая к безусловному повиновению невольница не посмела возразить ни слова и молча вышла из комнаты принцессы. Но четверть часа спустя она вернулась с ребенком на руках и бросилась к ногам Рошаны. Дитя не подозревало о готовящейся ему участи и, улыбаясь, смотрело на принцессу. У Эсмы слезы выступили на глазах. Она чувствовала, что у нее не хватит мужества лишить жизни невинное существо. -- Сжалься, принцесса! -- вскричала она дрожащим голосом. -- Сжалься над ребенком! Смотри, он улыбается тебе! -- Что? -- крикнула в гневе Рошана. -- Как ты смеешь говорить это! Или ты хочешь умереть вместе с ребенком? Берегись! Эсма знала характер своей госпожи, знала также, что турецкие законы не наказывают за убийство рабов. Она покорилась, зная, что просьбы и мольбы не тронут принцессу. -- Я повинуюсь твоему желанию, повелительница, -- сказала Эсма. -- Я твоя раба, и твоя воля -- для меня закон! -- Ночь наступает, ступай скорее на берег! -- приказала принцесса. Эсма взяла на руки ребенка и, закутав его платком, вышла из дворца, чтобы исполнить приказание принцессы. До берега моря, где можно было бы незаметно бросить несчастного ребенка, было далеко, и когда Эсма достигла его, была уже ночь. Между тем небо заволокло облаками, душный, неподвижный воздух предвещал бурю. На горизонте мелькали молнии, и слышались глухие раскаты грома. Подойдя к берегу, Эсма развернула платок и вынула из него ребенка. Наступила решительная минута! Надо было исполнять приказание принцессы, но в ту минуту, когда Эсма хотела уже бросить ребенка в волны, в ней снова заговорила жалость. Она чувствовала, что не в состоянии лишить жизни несчастное дитя. После минутного колебания Эсма положила маленького Сади в тростник, решившись оставить его на произвол судьбы. "Если ему суждено умереть, -- думала она, -- волны унесут его, если же нет, то его, наверное, найдет какой-нибудь сострадательный человек, как некогда малютку Моисея". Но в ту же минуту ее обуял страх при мысли, что кто-нибудь из слуг принцессы может следить за ней и донести о ее поступке. Вдруг сверкнула молния, и разразился страшный удар грома, оглушивший Эсму. В страхе и ужасе, не владея больше собой, она бросилась на берег и, положив Сади в стоявший поблизости челнок, оттолкнула его от берега. Сделав это, она бросилась бежать от моря, как бы преследуемая фуриями. Между тем предоставленный волнам челнок медленно поплыл, покачиваясь, в открытое море.
X. Отчаяние
В маленьком старом доме Кадиджи у окна стояла Реция и с нетерпением ожидала возвращения принца Юссуфа. Проводив ее сюда, принц отправился в сераскириат, чтобы узнать о судьбе Сирры и Сади и попытаться их освободить. Проходил час за часом, а ни принца, ни Сирры не было, нетерпение и беспокойство Реции увеличивались с каждой минутой. Наконец ей послышался отдаленный плеск весел. Спустя несколько минут послышались чьи-то приближающиеся шаги, кто-то открыл дверь. Реция поспешила навстречу вошедшему. Это был принц. Волнение Реции было так велико, что она не заметила печального выражения лица Юссуфа. -- Какую весть принес ты мне, принц? -- спросила она. Юссуф хотел постепенно подготовить Рецию к ужасной вести, которую он ей принес. Он видел Сади, лежащего мертвым. -- Я надеялся на лучшее, -- сказал он, -- я надеялся, что мне удастся сделать что-нибудь для освобождения Сади-паши. -- Значит, твои старания были напрасны? О, не печалься об этом, принц! Я уверена, что рано или поздно истина восторжествует, и заслуги моего Сади будут вознаграждены! Видел ли ты там Сирру? -- Нет! -- Был ли ты у Сади? -- Да, я был у него. -- Ты говорил с ним? -- Нет, я только видел его! -- Только видел? Что это значит? -- Я ужаснулся! -- Ты ужаснулся? Что случилось? Мой Сади болен? -- Он, должно быть, внезапно захворал. -- Что значит твой мрачный вид, принц? О, говори! Не скрывай от меня ничего! Мой Сади умер? Они убили его? -- Я надеюсь, что его еще можно спасти! -- Ты надеешься... Его еще можно спасти... -- сказала Реция дрожащим голосом. -- Он умер! Умер! Ужасная весть, казалось, поразила ее, как громом. -- Я не думаю, что он умер, моя бедная Реция. Он только лежит без чувств! Он скорее похож на спящего! Я просил Редифа-пашу послать за доктором, и он согласился. -- Благодарю тебя, принц! -- беззвучно сказала Реция. Ее глаза были сухи, ни один крик горя или отчаяния не вырвался из ее груди. Ее горе было слишком велико, чтобы его можно было высказать словами, облегчить рыданиями. -- Я хочу просить тебя еще об одной милости, принц, -- продолжала она через несколько минут, когда, казалось, снова овладела собой. -- Это мое последнее желание! Дай мне увидеть Сади-пашу! Отведи меня к нему. -- Я боюсь, что это только усилит твое горе! -- Будь спокоен, принц, не жалей меня! Реция знает, что ей надо делать. Исполни, умоляю тебя, мою просьбу! Отведи меня к Сади! Я хочу в последний раз его увидеть! -- Хорошо! Пусть будет, как ты хочешь! Кто мог бы устоять против твоих просьб. Но еще раз повторяю, не отчаивайся, может быть, Сади еще можно спасти! Реция не верила словам принца, она приняла их за попытку утешения. -- Как должна я благодарить тебя за твою доброту, принц?! -- сказала Реция дрогнувшим голосом. -- Но если молитва испытанного горем сердца может принести счастье, то тебе оно должно скоро улыбнуться. Когда это случится, вспомни о несчастной дочери Альманзора, которая для того только узнала счастье, чтобы потерять его навеки. -- Что это значит? Это похоже на прощание, Реция! Что ты хочешь сделать? Я предчувствую несчастье. Нет! Я не могу вести тебя в сераскириат. -- Отчего же нет, принц? Не отступай от своего первого решения. Кто хочет умереть, тому не надо для этого специального места, -- сказала Реция с почти неземным спокойствием. Казалось, в ней произошел какой-то переворот. Принц не решился больше противоречить и вышел из дома старой гадалки в сопровождении Реции. Потом они сели в каик принца, который повез их к сераскириату. Но что давало Реции такое мужество, такую силу переносить горе? Это была мысль о том, что она скоро соединится с Сади, так как она решила убить себя у его трупа. Ее смущала сначала мысль о сыне, но она знала, что Сирра будет для него второй матерью и станет без устали его отыскивать. "Еще несколько минут, -- думала она, -- и конец всем земным горестям!". Мысль о том, что Сади, быть может, еще жив и его еще можно спасти, не приходила ей в голову. Она была уверена в его смерти, и у нее было только одно желание: соединиться с ее дорогим Сади. Наконец каик остановился, принц помог Реции выйти, и они пошли ко входу в сераскириат. Часовые знали принца и видели его раньше входившим в сопровождении Редифа-паши, поэтому они не осмелились остановить его и беспрекословно отперли ворота. Дверь башни была открыта, и принц беспрепятственно ввел свою спутницу в караульную комнату. Наступила решительная минута. Посреди обширной комнаты стоял диван, на котором лежал недвижим, как мертвец, Сади. Но что это? Уж не вечерние ли лучи солнца окрашивали его лицо? Его щеки не были бледны! На его лице не было ни малейшего выражения боли и мучений. Он больше походил на спящего, чем на мертвого. Казалось, что вот сейчас откроются его полузакрытые глаза, и он поднимется с дивана. Но Реция не обратила на все это внимания. Она видела только, что Сади лежал перед ней безжизненный, и, бросившись около него на колени, спрятала свое лицо у него на груди. Уважая ее печаль, Юссуф остановился в отдалении, не желая мешать ей в эту торжественную минуту. Отчаяние овладело Рецией, и она без колебаний и страха готовилась расстаться с жизнью. Она вынула спрятанный на груди маленький кинжал и, глядя в лицо Сади, твердой рукой вонзила его себе в сердце. Кровь хлынула ручьем на диван, и Реция со вздохом опустилась на пол. -- Что ты сделала? Ты ранила себя? -- вскричал Юссуф, увидев Рецию всю в крови. -- Прости... мне... что я... сделала... -- прошептала прерывающимся голосом Реция с болезненной улыбкой. -- Аллах, сжалься над ней!.. Она умирает!.. -- вскричал принц. -- Принесите диван! Пошлите скорее за доктором! -- приказал он поспешно солдатам, стоявшим у входа в башню. Приказание Юссуфа было немедленно исполнено. Двое солдат принесли диван, на который тотчас же уложили бесчувственную Рецию, и через несколько минут явился доктор, старый грек... -- Что за кровавая драма разыгралась здесь? -- сказал вполголоса грек при виде лужи крови около мертвого, по-видимому, Сади и лежащей без чувств Реции. Когда он осмотрел рану Реции, его лицо омрачилось. Казалось, рана была смертельна. -- Теперь еще нельзя исследовать рану, -- сказал он тихо принцу, накладывая перевязку, -- я сомневаюсь в выздоровлении больной, она слишком слаба от потери крови. -- Она не должна умереть! Проси все, что хочешь, я готов пожертвовать всем, только спаси ее. -- Я сделал все, что от меня зависит, -- отвечал доктор, -- но у меня нет никакой надежды на успех. -- Тут лежит Сади-паша, -- продолжал Юссуф, -- часовые принесли его сюда, считая мертвым. Старик подошел к Сади и стал его осматривать, между тем как Юссуф, весь поглощенный своим горем, остался молча и неподвижно стоять около Реции. -- Паша не умер! -- сказал доктор, снова подходя к нему. -- Я надеюсь скоро привести его в чувство. -- Сади-паша не умер? -- вскричал принц. -- А Реция должна умереть? О, горе без конца! -- Но паша не должен ничего знать о случившемся. Сильное волнение может иметь гибельные последствия, -- заметил доктор, -- против которых все мое искусство будет бессильно! С этими словами он вернулся к дивану Сади и вынул из кармана маленький флакон с какой-то жидкостью, поднес его ко рту и носу Сади и смочил несколькими каплями его губы. Действие было мгновенным. Сади тотчас же открыл глаза и с удивлением огляделся вокруг. Затем он глубоко вздохнул, как бы пробудившись от долгого сна, и слегка приподнялся. -- Где я? -- спросил он слабым голосом. -- Ты спасен, благородный паша! -- ответил доктор и тотчас же приказал вынести Сади из караульной комнаты.