Сестра Моника

Erfahren, кроме того, означает и «постигать на собственном опыте», «претерпевать», «вытер-певать», «изменяться»: самопознание, познание собственного тела, познание на собственном теле. История Линхен, служанки родителей Амалии/Моники, возможно, наглядней всего демонстрирует изменения, произошедшие на рубеже XVIII-XIX в. во взаимодействии власти и ее объектов: если в отрочестве Линхен получает наказания от руки своего господина: власть над ее телом все еще - буквально - сосредоточена в руках феодала, то в конце второй главы она - теперь уже сама жена «просвещенного» помещика - описывает Монике не только, как по праздникам ее вместе с мужем секут розгами безымянные крестьяне (стр. 124), но и странный сон, в котором она на сцене театра подвергается наказанию-удовольствию под одобрительные крики и по требованию анонимной толпы (стр. 127). То же изменение полагает различие между биографиями Моники и ее матери Луизы, на первый взгляд, казалось бы, схожими. Однако если Луиза получает типичное для аристократии при старом режиме домашнее образование (ее воспитывают мать и духовник), то Амалию отдают в филантропин, власть над ее телом передается педагогу, который должен образовать ее в соответствии с практическими нуждами общества.

Интересно, как в начале второго раздела книги демонстрируется оппозиция аморфности индивида и формы, придаваемой индивиду воспитательным учреждением нового типа: приближаясь к интернату, героиня чувствует себя бесформенной, растворенной, «словно эмбрион в спирте». Первое же, что воспитательница угрожает сделать с героиней, чтобы продемонстрировать ей свою власть - отрезать Мальхен нос. Мадам Шоделюзе - буквально - собирается изменить форму тела героини, тем самым принуждая Амалию, прочувствовать, erleben, свою телесность. Этот момент «обретения» Амалией тела (подготовляемый, впрочем, в конце первого раздела романа сценой, в которой отец Гервасий измеряет героиню и беседует с ней об анатомии) фиксирует трансформацию в структуре властных отношений: героиню отрывают от семьи - родовая власть заменяется властью педагога, кровное родство замещается одинаковостью наказаний, которым в интернате, «новой семье» Мальхен, подвергаются ученицы.

Трудно при этом не заметить, с какой настойчивостью повествование сосредотачивается на теле героини, на его соответствии норме, на изменениях, которым тело должно подвергнуться, чтобы стать функциональным. Юная героиня разглядывает себя в зеркале (стр. 30), ее тело измеряется - и оказывается пропорциональным (стр. 47-48), Моника сравнивает себя со скульптурой - Медицейской Венерой - классическим стандартом красоты (стр. 47-48). Причем, если мать Амалии, Луиза, - впрочем, лишь до определенного момента - контролирует собственное тело и желания, то заглавная героиня, по большей части, - это уже тело, порождаемое дисциплинарной властью: тело-материал, формируемое, наказываемое, желающее, терпящее. Героиню отправляют в интернат, ее опьяняют наркотиками, лишают девственности, насилуют, она постоянно теряет сознание, а, значит, и контроль над собственным телом, наконец, она не всегда владеет и собственным голосом, позволяя другим повествователям (в первую очередь, своему антиподу: загадочной Фредегунде/Камилю - юноше, переодетому женщиной; ни гетеросексуал, ни гомосексуалист, ни трансвестит - рассказчица даже не может решить, каким местоимением - «он» или «она» - его обозначать - лишенный каких-либо четких характеристик и индивидуальных черт, Фредегунда/Камиль символизирует ускользающее от классификации) вторгаться в тело ее рассказа.

Рассказывание - erzählen - в заглавии романа - связно с еще одним аспектом нового модуса власти: исповедоваться, рассказывать о своем сексуальном опыте - это то, к чему власть стремится побудить тела, вписывая индивидуальный опыт каждого в «бесконечную спираль принуждения, удовольствия и истины», сделать его частью диспозитива, «обширной поверхностной сети, где стимуляция тел, интенсификация удовольствий, побуждение к дискурсу, образование знаний, усиление контролей и сопротивлений сцепливаются друг с другом в соответствии с несколькими важнейшими стратегиями знания и власти», производящей сексуальность как инструмент контроля и подчинения. Характерно при этом, что ведущая роль здесь принадлежит женщинам - одним из основных элементов диспозитива сексуальности, одним из ключевых узлов, вокруг которого сосредотачиваются усилия биовласти по Фуко, является женское тело. «Сестра Моника» запечатлевает начало процесса анализа, квалификации и дисквалификации женского тела, как тела «до предела насыщенного сексуальностью». В результате этого процесса - к середине XIX в. - женское тело станет объектом заботы и надзора, будет интегрировано в поле научных и медицинских практик и приведено в органическую связь с социальным телом, семейным пространством и жизнью детей.

(Разумеется, повествователь-женщина-не редкий случай в жанре эротического романа; многие произведения эротической литературы, в том числе и стоящие у истоков жанра, написаны от лица женщин или рассказывают женские истории, более того, женщина в качестве рассказчика часто является симптомом изначально «подрывного» характера эротико-порнографической литературы: ее голос возбуждает читателей, по преимуществу мужчин, но в то же время подвергает критике устоявшийся порядок вещей - большинство рассказчиц исключены из мира «нормальных» социальных отношений: это проститутки, монахини или сироты, и поэтому им доступна иная точка зрения на общество.)

В отличие от своих литературных предшественников, например, близкого по времени французского романа либертинажа, в центре «Сестры Моники» не столько вопросы политики (вопросы политики, что вообще было характерно для немецкой ситуации, заменяются здесь вопросами эстетики) или философии, хотя философия и критика идеализма играют в романе весьма существенную роль (единственный исследователь текста «Сестры Моники», итальянский литературовед К. Магрис, говорит в связи с романом даже о негативной теологии, подобной той, что предложил де Сад), но, скорее, классификация и анализ стремительно умножающихся типов женской сексуальности - отсюда невероятное, особенно с учетом объема фрагмента, обилие женских персонажей. «Нормальная» женщина, девочка-невеста, триба-да, бисексуальная женщина, распутная мать - вот лишь некоторые сексуальные типажи, появляющиеся в романе. При этом женское тело перестает быть местом, как это было характерно для всей предшествующей эротико-порнографической традиции, связи мужчин - персонажей или читателей - в пароксизмах удовольствия. Скорее наоборот, несмотря на различие типажей, у всех описываемых тел обнаруживается нечто общее - их изъян - чрезмерная сексуальность, разрушающая мужские союзы (ср. вставную новеллу о Мехмете Втором, стр. 90) и приносящая «сильному полу» несчастье - к концу XIX века эта фантазия всецело завладеет европейской культурой.

«Рассказывать» и «переживать» - это и отсылка к популярному в годы выхода «Сестры Моники» жанру романа воспитания. Типичный роман воспитания, Bildungsroman сложился под влиянием «Годов учения Вильгельма Мейстера» (1795-96) И.-В. Гете. Разумеется, этот жанр неслучайно оказался так востребован буржуазной идеологией XIX в. - слово Bildungsroman можно перевести и как «роман формирования» - ведь он, по сути, отражает процесс рождения современного субъекта. В центре повествования здесь обычно был протагонист-мужчина, буржуа, жизненный путь которого прослеживался с детства или отрочества до того момента, как - пройдя ряд инициаций -герой становился полноценным функциональным членом общества. Балансируя между различными культурными оппозициями, герой такого романа приобретал самое главное - знание о большом мире и о собственном месте в этом мире. Это знание, разумеется, включало в себя и представление о сексуальной норме: протагонист романа воспитания нередко сталкивается с различными проявлениями сексуальности, чтобы к концу романа научиться управлять своими желаниями и стабилизировать свою «нормальную» сексуальную идентичность.