Гувернантка

– Но полет оказался неудачным… – договорила я за Платона Алексеевича. – Вы хотите сказать, что это не случайность? Не просто ошибка в расчетах?

– Я считаю, что это не случайность, – вкрадчиво глядя мне в глаза, согласился дядя. – Лиди, девочка, со стороны России с дю Тамплем работал твой отец. Это было его последнее задание. Мы не ставили задачу завербовать изобретателя или переманить его на нашу сторону… это могло бы испортить наши отношения с Францией, вылези все наружу. Потому твоему отцу была поставлена задача лишь не дать дю Тамплю уйти в Британию – сорвать испытания, если это будет нужно.

– Его и маму убили из-за этого? – через силу спросила я. – К этому, получается, имеют отношение англичане?

– Да, – сухо и по-деловому отозвался Платон Алексеевич, – теперь это уже известно точно – его сдали британской разведке, причем сдали свои же, русские… – скомкано договорил дядя, раскрыл папку, что лежала на столе перед ним, и передвинул мне несколько листов, говоря уже так, будто отдавал распоряжение: – Связным твоего отца в Париже был другой наш человек. Настоящее его имя Сергей Васильевич Щербинин, но работал он под псевдонимом Сорокин. Сорокин предположительно в семидесятом или семьдесят первом был перевербован британской разведкой, но твой отец, не зная об этом, продолжал тесно с ним сотрудничать. Фотокарточки Сорокина, к огромному сожалению, у нас нет, и в лицо его среди моих людей никто не знает. Знал лишь твой отец. Но есть его словесное описание. Правда, тридцатилетней давности, но все равно прочти…

– Подождите-подождите, я ничего не понимаю! – я, ужасно нервничая, отодвинула от себя бумаги, которые начала было читать. – Для чего вы мне это рассказываете?… Для чего вам нужно, чтобы я знала имя человека, виновного в убийстве родителей… я не хочу ничего этого знать!

Обычное мое хладнокровие оставило меня в тот момент: я разрывалась от желания немедленно выяснить об этом Сорокине все, и одновременно – забыть и то, что знала теперь.

Дядя же продолжал спокойно и невозмутимо, будто не замечал, что со мною творится:

– Нам нужен Сорокин, девочка. Это никак уже не связано с твоим отцом, но политическая ситуация в мире такова, что России нужен козырь в противостоянии с Британией: ситуация с Афганистаном почти достигла точки кипения. Козырем как раз и может стать Сорокин. Сейчас Франция считается главным союзником Британии – однако, ситуация может в корне измениться, если французы узнают, какие игры англичане вели за их спиной в 1874 году. Нам нужно найти Сорокина и, если он еще жив, заставить сотрудничать с нами.

– Если он еще жив?

– Он старше меня – ему уже за шестьдесят. После провала твоего отца он исчез из нашего поля зрения. Долгое годы его считали погибшим, считали героем. Я лично всячески поддерживал его семью, оставшуюся в России: его жена умерла шесть лет назад, а единственная дочь замужем за неким Полесовым. Живет в Москве. Если Сорокин еще жив, то есть шанс, что он попытается связаться с дочерью – посредствам писем хотя бы. Шанс небольшой, но он есть. Но работать с Полесовой нужно очень аккуратно. Если Сорокин что-то почувствует – тогда он исчезнет точно и контакты с дочерью прекратит. А моих людей он вполне может знать в лицо – маловероятно, но исключать этого нельзя. Поэтому нам нужен кто-то со стороны, кому я могу вполне доверять…

Он снова поднял взгляд на меня, и я уже понимала, зачем он мне это рассказал. Но не знала, хочу ли я влезать в это дело – справлюсь ли.

– Полесовы подыскивают гувернантку, – едва слышно продолжил Платон Алексеевич, – а ты выпускница Смольного, ты бы их заинтересовала.

– Но… Сорокин ведь наверняка узнает меня по фамилии – ведь он работал с моим отцом…

Дядя поспешно покачал головой:

– Он знал его как Габриэля Клермон, урожденого француза, и понятия не имел, что у него есть дочь. Он не узнает тебя – иначе я бы не заикнулся даже тебе об этом деле.

***

Первые дни, как поселилась у Полесовых, я чувствовала себя настоящей шпионкой – совсем как в приключенческих романах. Миссия моя мне казалась крайне важной, а саму себя я мнила едва ли не последней надеждой российской разведки. Особенно ярко я это чувствовала, когда шла на встречу с Марго, которая осуществляла мою связь с Платоном Алексеевичем. Первое время я ездила к ней исключительно с лицом, закрытым вуалью, по три раза меняла извозчика и, как умела, путала следы.

Это потом пришло понимание, что шанс, будто Сорокин через столько лет действительно захочет связаться с дочерью, совершенно его непомнящей и не знающей даже в лицо, не просто небольшой – он мизерный. Ничтожный. Что дядя лишь подстраховался с помощью меня на самый-самый крайний случай, который едва ли когда-то наступит. А может быть и вовсе выдумал для меня это развлечение, чтобы я просто почувствовала себя нужной. Увы, но никакая я не шпионка, а самая заурядная гувернантка – никудышная, к тому же…

Вуали были спрятаны подальше; извозчики, бывало, возили меня от парадной дома на Пречистенке до самого Столешникова переулка, а Марго я больше воспринимала как подругу, чем как связную.

Да и сама Елена Сергеевна Щербинина-Полесова, которая представлялась мне эдакой копией коварного Сорокина, оказалась настолько далекой от политики и каких бы то ни было интриг, что я каждый раз чувствовала себя последней дрянью и предательницей, когда тайком рассматривала имена адресатов на ее почте.

Глава IV

В семь часов, к ужину, в дом Полесовых приехал старинный друг семьи – граф Афанасий Никитич Курбатов с внуком. Курбатовы и так навещали нас не менее двух раз в неделю, но сегодня их ждали обязательно. Дело в том, что в будущий вторник состоится день памяти Сергея Васильевича Щербинина – отца хозяйки дома, героя Кавказской войны и блестящего дипломата. Так привыкли думать в этой семье, и я почти не испытывала уже по этому поводу эмоций, лишь иногда задумываясь, почему одним суждено считаться героями и посмертно, а другим покоиться в безымянной могиле в чужой стране.

Каждый год в день рождения Щербинина Полесовы устраивали званый вечер, на который съезжались друзья по академии Генштаба, где тот когда-то учился, друзья по службе в дипкорпусе, боевые товарищи – официальный послужной список Сорокина был достаточно широк. Одним из таких друзей по службе и был граф Курбатов – он поддерживал семью Полесовых финансово и фактически на его средства организовывались эти дни памяти.

Да, кстати, Афанасий Никитич является первым и самым главным моим подозреваемым. Мне показалась очень странной его задушевная дружба с Еленой Сергеевной – они слишком много времени проводили вместе, гуляли наедине, встречались где-то за пределами дома, часто переписывались и вообще вели себя как лучшие друзья. И я предположила: не могло ли случиться так, что Щербинин-Сорокин после того, как исчез в 1874 – стал выдавать себя за Курбатова? Если исследовать биографию графа, то можно отметить, что в юности, едва окончив академию, он был направлен в посольство в Лондоне. Вскоре он женился там на англичанке, но жена его умерла в родах, а новорожденного сына Курбатов переправил в Россию к родственникам. В Лондоне Курбатов пребывал вплоть до 1874 года. В России, к моменту его возвращения, уже не осталось людей, близко знакомых с графом: его сын с невесткой постоянно путешествовали, не думая возвращаться на родину, друзья помнили его лишь молодым курсантом, а из всех родственников остался один внук двадцати лет.

То есть, чисто теоретически, ничего не мешало Сорокину встретиться с Курбатовым в Лондоне в 1874, ликвидировать его и вернуться в Россию под его именем.

Но сейчас мы с графом и Еленой Сергеевной просто сидели в гостиной и играли в преферанс, наслаждаясь вечером – собеседником граф был исключительно приятным.

– Нет, Еленочка, я вам говорю, что на Кушке была не просто очередная стычка между русскими и афганцами… – очень по-домашнему делился мыслями Афанасий Никитич, – англичане теперь знают, что мы ни пяди земли русской не отдадим, и что полководцев их хваленых разделаем по орех, ежели понадобится. – Курбатов ткнул пальцем все в ту же пресловутую статью в «Телеграфе»: более шестисот погибших афганцев против сорока раненых русских! Это надо ж! Притом, что афганцы превосходили нас по численности: их – четыре тысячи душ при восьми боевых орудиях, а наших – две тысячи. Думаете, простят нам англичане такое унижение? Не-е-т! Будет война с англичанами – помяните мое слово, Еленочка, будет…