Софья (обманутые иллюзии)

Закончив завтракать, Александр поднялся в покои жены. Войдя в комнату, Раневский остановился на пороге, ожидая, когда глаза его привыкнут к царившему здесь полумраку. Он полагал, что, как и всякая женщина, Софи прибегла к уловке, дабы вызвать к себе сочувствие и привлечь его внимание. Натали часто прибегала к подобному способу, чтобы заставить Анатоля испытывать вину, когда не могла добиться от него чего-либо. Что ж, он готов был терпеть ее капризы, поскольку заслужил то, но оказался совершенно не готов к тому, что увидел на самом деле.

- Софи, мне сказали, что вам нездоровиться? – поинтересовался он, подходя к постели, где свернувшись клубочком, лежала Софья.

- Бога ради, Александр Сергеевич, оставьте меня, - ответила она хриплым шепотом.

Нахмурившись, Раневский коснулся тыльной стороной ладони пылающего лба.

- У вас жар, - удивленно пробормотал Александр. – Я пошлю за доктором.

- Не нужно, - попыталась протестовать Софья.

Раневский обернулся в дверях, расслышав ее слова.

- Что значит не нужно?! – недовольно спросил он.

- Мне не нужен доктор, я не хочу, - выдохнула Софья.

- Глупости, - раздраженно обронил Раневский.

Приехавший после обеда губернский врач, осмотрел больную и порекомендовал прикладывать лед к груди и ко лбу, а также сделать кровопускание. Выслушав рекомендации, Александр сдержано поблагодарил его, но от кровопускания отказался. Раневский справедливо сомневался, что сии рекомендации могут оказаться полезны. Спустившись к себе в кабинет, Александр, чтобы отвлечь себя от мыслей о жене, принялся просматривать счетные книги, что ему привез управляющий. Ему почти удалось избавиться от гнетущего чувства вины, что он испытывал по отношению к ней. Просматривая записи, сделанные четким аккуратным почерком Карла Витольдовича, он все больше хмурился. Тревоги о здоровье Софьи отступили, уступив место заботам, куда более приземленным: прошлый год выдался на редкость неурожайным, запасы почти подошли к концу, чтобы провести посевную непременно придется покупать зерно, и как на грех цены весной заметно поднялись. Вечером в его кабинет робко поскреблась Алёна.

- Entrez! (Войдите!)– недовольный тем, что его отвлекли от дел, отозвался Раневский.

- Барин, - робко прошептала заплаканная девушка, - барыне совсем худо стало.

Отодвинув кипу гроссбухов, Александр торопливо поднялся наверх. Софья горела, будто в огне, в бреду шептала что-то о маменьке, тихо плакала и просила забрать ее к себе. Присев на постель, Раневский взял в руки горячую ладошку.

- Софи, - позвал он ее. – Софи, посмотрите на меня.

Подняв веки, Софья оглядела его лихорадочно блестящими глазами.

- Андрей, - улыбнулась она. – Ты приехал? Когда?

Александр тяжело вздохнул. Скверное дело, коль она даже не узнает его. «Ведь может случиться так, что и не поправится вовсе, и тогда я вновь свободен буду, - подумалось ему. – Господи, прости! Прочь недостойные мысли! До чего же я докатился, если желаю смерти ее?!» Поднявшись с постели, Раневский быстрым шагом вышел из комнаты. Остановив в коридоре лакея, он велел ему разыскать повариху и привести в его кабинет.

Расхаживая в нетерпении из угла в угол по комнате, Александр то и дело бросал мрачные взгляды на дверь. Наконец, раздался тихий стук.

- Да входи же ты, Лукерья, - едва не сорвался он на крик.

- Чего изволите барин? – испуганно глядя на хозяина, пролепетала женщина. – Ужин, что ль не понравился?

- Говорят, сестра твоя ведает, как хвори разные травами лечить? – уставился он на нее.

- Истину говорят, - кивнула головой Лукерья.

- Сходи за ней. Софье Михайловне худо совсем.

- Так, это я сейчас, - заторопилась женщина.

Агрипина – старшая сестра поварихи Раневских, высокая статная женщина лет сорока пяти явилась в господский дом с корзиной различных снадобий. Только взглянув на Софью, женщина попросила отвести ее на кухню. Заварив какие-то травы, что принесла с собой, она велела поить больную настоем как можно чаще.

- Если до утра барыня жива будет, - говорила она Раневскому, - значит, господь милостив к ней, выкарабкается.

- Неужто все так плохо? – вздрогнул Александр, припомнив, о чем думал совсем недавно.

«Во истину говорят: бойтесь своих желаний!» - торопливо перекрестился он.

- Худо, барин, худо, - вздохнула Агрипина. – Коли сама она жить не хочет…

Вернувшись в спальню супруги, Раневский устроился в кресле подле кровати. Взяв с прикроватного столика книгу, он пролистал несколько страниц. «Пустяшный французский роман», - усмехнулся Александр. Зацепившись за какую-то фразу, показавшуюся ему весьма откровенной, он и сам не заметил, как увлекся чтением. Распустив туго завязанный под подбородком галстук, Раневский стянул его с шеи и повесил на подлокотник кресла. Переворачивая страницы, он несколько раз отвлекался, бросая встревоженные взгляды на мечущуюся в постели жену, чутко прислушивался к тяжелому хриплому дыханию. «Господи, спаси и сохрани, - вздохнул Раневский. – Как же жить буду с тяжестью такой на душе, коли…». Свеча почти догорела. Прикоснувшись ладонью к ее щеке, Александр выдохнул с облегчением. Жар уже не был столь нестерпимым, дыхание ее сделалось тише и ровнее.

- Саша, - тихо прошептала Софья, коснувшись горячими сухими губами его руки. – Не уходи, Саша.

- Не уйду, - прошептал в ответ Раневский, укрывая ее одеялом. – Спи, не уйду.

Погасив свечу, Александр устроился в кресле. Разбудили его чьи-то тихие шаги. Мгновенно вскинувшись, он разглядел в сером утреннем сумраке камеристку Софьи. Поставив на круглый стол для завтрака поднос, на котором принесла заваренный накануне отвар, Алёна едва не вскрикнула, увидев его.

- Барин, вы, что же это всю ночь здесь были? – удивленно моргнула девушка.

Раневский приложил палец к губам и, поднявшись, потянулся до хруста в суставах, разминая затекшие мышцы.

- Не буди, - тихо сказал он. – Проснется, потом дашь, - кивнул он на чашку с отваром и неслышно ступая, вышел из комнаты.

«Чудны дела твои, Господи, - перекрестилась Алёна. – Может и стерпится, да слюбится».

Проснувшись довольно поздно, Софья попыталась припомнить свой ночной сон. Улыбка скользнула по ее губам: ей привиделось, будто бы Александр был ночью в ее спальне. Повернув голову, она заметила на подлокотнике кресла шелковый мужской галстук, который Раневский снял ночью и забыл в ее спальне. «Не привиделось, стало быть, - перевернулось в груди сердце. - В самом деле был здесь». Не будь она слабой как котенок, наверное, так бы и закружилась по комнате.

Силы ее восстанавливались медленно. Софья уже седмицу провела в постели. Обладавшая крепким здоровьем от природы и редко, когда хворавшая, Софи с трудом переносила свое вынужденное заточение в спальне. Александр заходил ежедневно, справлялся о ее здоровье. Визиты его были недолгими, но именно их Софья ждала с нетерпением. Частенько заходила Кити и подолгу сиживала у постели больной, рассказывая о том, что делается в усадьбе. В один из дней, Раневский не зашел к ней днем по уже сложившейся привычке, а заглянул лишь вечером. Александр неожиданно для себя самого предложил почитать ей вслух. Взяв со столика тот самый роман, что так и не дочитала Софья, Александр спросил, на какой странице она остановилась. Софья даже не вникала в смысл произносимых им фраз, она наслаждалась звуком его голоса, и очнулась от своих грез, только тогда он замолчал. Перелистнув страницу, Раневский явно пропустил какой-то фрагмент книги и продолжил чтение. После его ухода, Софи не сдержав любопытства, открыла книгу, пытаясь найти этот отрывок: речь шла о тайном свидании влюбленных. Она еще раз перечитала его и мечтательно вздохнула: «Если бы он только сказал мне эти слова, но, увы, он даже постеснялся произнести их вслух, применительно к персонажам книги».

Раневский после ужина долго раздумывал над тем, отчего не смог произнести вслух слова любви, когда читал эту глупую сентиментальную книжку? Отчего примерил на себя признание книжного любовника? - усмехнулся он. Просидев до самой поздней ночи в своем кабинете, Александр в свою спальню поднялся после полуночи. В комнате не горело ни единой свечи. Заглянув в гардеробную, освещенную светом луны и не обнаружив там своего денщика Тимошку, Раневский тихо выругался. Раздевшись, Александр не стал искать ночную рубашку и лег в постель нагишом. Едва его голова коснулась подушки, как мягкая женская ладонь скользнула по его груди.