Страница 48 из 62
В конце июля зарядили дожди. Купцы, проплывая через наши места, сделались не в пример осторожнее. Прослышав о разбойниках, они сбивались в караваны, даже если до того плыли по одиночке, выставляли на ночь вооружённых часовых, которые прислушивались к каждому всплеску воды. Один раз за другим добыча выскальзывала из наших рук. Купцы отбивались. А, отбившись, заказывали в Василе служить молебен Варлааму Хутынскому и шли жаловаться воеводе.
Тот устроил на нас настоящую охоту. Выпросив у казанского губернатора роту солдат, так как своих имел в распоряжении всего сорок человек, он решил ловить «чертей» на живца.
Однажды мы подкрались в темноте к двум расшивам, расположившимся на ночёвку у противоположного берега. Бурлаки жгли костры и варили кашу. Охраны никакой не было видно. Все предвкушали лёгкую добычу. Но как только мы, подняв загробный вой, бросились в атаку, бурлаки, вместо того чтобы бежать, куда глаза глядят, вытащили спрятанные фузеи и дали по нам меткий залп, многих убив и ранив. С расшив тут же выплюнули огненные струи, скрытые до тех пор от наших глаз, пушки. Быстро сообразив, что бурлаки, по настоящему никакие не бурлаки, а ряженые солдаты, и всё это тщательно спланированная ловушка, мы повернули лодки и едва унесли ноги от преследователей.
— Знать власть нынче в Василе не та, что раньше, — сказал после этого Галаня, и, с общего согласия, отрядил в город Еремейку, на разведку.
Карлик вернулся с вестью, что прежний воевода, водивший дружбу с разбойниками и, за хороший бакшиш, закрывавший глаза на их чёрные дела, по причине тяжкого недуга был отправлен в отставку. Новый воевода, капитан-лейтенант Бурносов, командовавший в войну со свеями шлюпом на Балтике, как говорили, был суров, властен и скор на расправу, но лихоимством пока своё имя не запятнал.
На кругу было решено попытаться договориться с морячком полюбовно, а если не получиться учинить жестокую расправу в назидание последующим градоначальникам.
Еремейка снова отправился в город, нашёл там полоумного бродягу, приодел его и сунул в руку бумагу, сказав, что это челобитная воеводе. За то, что тот отнесёт её в присутствие, наградил его серебряным рублём. Послание писал я, так как остался единственным грамотеем во всей ватаге, поэтому помню до сих пор его текст наизусть:
«Любезный воевода, служебное рвение твоё весьма похвально, а хитроумие говорит о немалом военном опыте. Поэтому я предлагаю тебе союз, выгодный нам обоим. Ты больше не усердствуешь в поимке «чертей», я же обязуюсь отдавать тебе десятую долю от взятого на реке добра. Сатана».
Прочитав письмо, Бурносов тут же велел схватить бродягу и подвесить его на дыбу. После ужасных пыток воевода убедился, что гонец ничего не знает, и вообще, с трудом воспроизводит связные слова.
Таким образом, на предложение Галани был дан ясный и недвусмысленный ответ.
Вечером следующего дня воевода пошёл париться в баньку, где его и обнаружили через несколько часов забеспокоившиеся домочадцы. На теле насчитали четырнадцать ран от широкого тесака, который впоследствии нашли за баней. Удалось обнаружить еще так же следы маленьких, похожих на детские, ног. Убийцу усердно искали, но так и не нашли.
В эту же ночь злоумышленники задушили часового, стоявшего у дверей арсенала, сломали замок и разжились порохом и несколькими ручными мортирками.
От череды неудач и не прекращающейся пасмурной погоды, среди казаков завелась хандра. Они недовольно шептались:
— Галаня уже не тот, что прежде. Он боится идти на настоящее дело. Раньше мы брали добра, сколько и у князей не водиться. Помните астраханский караван в том году. Данила Мельник на свою долю от этого дела в купцы выбился, торговлю завёл. А теперь одна мелочь. Да и её-то сбыть не кому. Купчины, которые раньше имели с нами дело думают, что Галаня мёртв. А воскресать наш атаман почему то не спешит.
Ко всем прочим напастям, казалось, неистощимые запасы вина и мёда подошли к концу. Казаки стали злые. Постоянно ссорились. Нередко доходило до драк.
Вот тогда то на Шайтан-горе, словно ангел спаситель, объявился помещик Филин. Он приехал в сопровождении Дуньки, Фрола и ещё сотни головорезов. Остановившись на краю рва, пальнул в воздух из кавалерийского штуцера и прокричал:
— Эй, там, в крепости, есть кто живой!
— Чего шумишь Филин, — поинтересовался взобравшись на развалины воротной башни Галаня.
— Перекинь мост, аль не признал старого друга.
Через ров опустили мост, к которому мы приделали настил из досок и верёвочные перила. Шайка Филина спешилась и, ведя коней в поводу, перешла в крепость.
— Ну, с чем пожаловал? — спросил Галаня у Филина.
— Неприветливо гостей принимаешь атаман, — шутливо обиделся тот. — А я вот вам угощеньице привёз. А то сидите тут на своей горе как сычи. Небось, на подножном корме. Вот две бочки знатной канновки. Вот свежий хлебушек, который испекли сегодня ночью хмелевские бабы по моей личной просьбе. Поди забыли, когда последний раз хлеб кушали? А вот целый мешок яблок и груш.
Хлеба мы действительно не видели с незапамятных времён, поэтому гостинцы Филина встретили радостными криками и дружной пальбой из ружей, от которой у меня заложило уши.
Охотники отправились в лес и убили лося. Тушу разрубили на части, насадили на вертела и подвесили жарится на кострах. Посреди крепостного двора поставили бочки с водкой. Казаки собрались в круг и шумно пировали до самого утра.
На протяжении всей ночи я старался не попадаться на глаза Филину, опасаясь, что он может узнать меня даже в нынешнем обличии. Но к счастью, хоть его взгляд пару раз и скользнул по мне, он, как и Дунька Казанская не угадал в косматом угрюмом тате неуклюжего подьячего полицмейстерской канцелярии, утопленного, как он думал, в Волге его подручными три месяца назад.
— Что Филин, ты к нам так, погостить, али по делу? — спросил в разгар пира Галаня у беглого помещика.
— И так и так, — ответил тот. — Угощайтесь вольные казаки и послушайте, что я вам хочу предложить. Дунька рассказала мне о несчастье, постигшем вас в Астрахани. Признаюсь честно, не ожидал я от Волынского такого фортеля. Он труслив и эта резня, скорее всего, не его рук дело. Вернее сказать за его спиной чувствуется личность, куда более твёрдая и беспощадная, чем астраханский губернатор.
— Ночи не сплю, думаю как мне достать собаку Волынского и посчитаться с ним, — сказал Галаня.
— Могу помочь вернуть тебе спокойный сон. С тем и пожаловал, — осклабился Филин.
В глазах Галани промелькнула заинтересованность.
— Своё добро тоже сумеешь заполучить назад, коли твои братки в штаны не наложат со страху.
— Не шути так, Филин. Мои ребята шутку могут не понять. Обидятся, за сабли хвататься начнут. Рассказывай лучше, что задумал.
— Слыхал, что Артемий Волынский едет в Питербурх пожинать лавры?
— Нет, не слыхал.
— Он везёт с собой все, что взял у тебя. Ну, вернее почти всё. Часть вашего хабара хитрая лиса наверняка прикарманил. Плывёт он на «царёвом корабле»…
— Бог с тобой Филин, — замахал руками Галаня. — Никому ещё не удалось захватить «царёв корабль». Иван Балаш пытался. И где он теперь? Четвертовали любезного в Нижнем. Семён Чернопруда тоже пытался. И что? Ему оторвало голову ядром, а его ватагу пустили по Волге подвешенными за рёбра. Ты не хуже меня, знаешь «царёв корабль» охраняют не пашенные солдаты, которые сеют да торгуют лучше чем стреляют. Его охраняют семёновцы. Народ суровый и лишённый всякой деликатности. Эти коли стреляют, то не промахиваются, да и багинетом умеют знатно кишки выпускать.
— А что за «царёв корабль» такой? — шепнул я сидевшему рядом Еремейке.
— Ты чего братан с луны свалился? — удивился тот. — Про «царёв корабль» не слышал?
— Не-а, — простодушно ответил я.
— Один раз в год, летом, приходит из Вологды большая военная галера. Она спускается до Астрахани, а потом плывёт обратно и по пути в её трюмы грузят подати, собираемые воеводами в волжских городах да сёлах, а так же у ясачных народов. В августе она приходит на Макарьевскую ярмарку и берёт на борт её казну. В общем, к концу пути на этом судёнышке богатств оказывается больше, чем в сокровищнице какого-нибудь персидского падишаха. Поэтому и пушек там видимо-невидимо и охраняют галеру две сотни солдат семёновского полка. В Вологде весь груз «царёва корабля» перегружают на подводы и везут сухим путём в Москву.